«Не вижу хороших вариантов». Премьер заявил, что под санкции попала треть экспорта, — вот чем это грозит белорусам

16 мая 2022 в 1652706360
«Зеркало»

Правительство признало, что санкции больно бьют по внешней торговле Беларуси: заблокированной оказалась примерно треть всего экспорта. Хотя еще днем ранее премьер-министр Роман Головченко заявлял, что наша экономика чувствует себя «вполне здорово». Для Беларуси, которая сильно зависит от экспорта, ситуация кажется парадоксальной, ведь недозаработанные «16−18 млрд долларов» - это больше, чем, например, все расходы республиканского бюджета за прошлый год. Что все же значит блокировка подобных сумм экспорта для белорусских предприятий, экономики и каждого из нас, объяснила академический директор BEROC Катерина Борнукова.

- Роман Головченко сообщил, что из-за санкций заблокированным оказался экспорт на 16−18 млрд долларов. Такая оценка правдоподобна?

- По факту после начала военных действий оказалось заблокировано 50−70% экспорта в ЕС. Это где-то 7−8 млрд долларов. Экспорт в США не такой значимый, и при таких грубых подсчетах его потери можно не учитывать. Хотя и там по мелочам может набраться полмиллиарда. Видимо, Головченко прибавил и нашу долю экспорта в Украину. Киев формально не объявлял эмбарго и не накладывал на Беларусь санкции, но по очевидным причинам торговля остановилась. На украинском рынке мы теряем сразу около 5 млрд долларов.

Можно предположить, что мы могли потерять часть от общего объема экспорта транспортных услуг, которые всего составляют около 7 млрд долларов.

Добрать эту сумму до 16 млрд тяжело, но даже если премьер и преувеличил, то не сильно. Если добавить логистические сложности с экспортом по другим направлениям, то названные потери не выглядят сверхъестественно. Это и сложности с транзитом через ЕС и Украину. Думаю, мы испытываем и сложности с транзитом через российскую территорию. Ведь для нее заблокированы многие логистические возможности, например, через порты, поэтому она больше полагается на свою железную дорогу. Соответственно, если мы доставляли экспорт по железной дороге России, то теперь с этим могут возникать сложности.

Примерно такие потери - на уровне 20−30% экспорта - закладывал и мой коллега Дмитрий Крук, когда моделировал эффект санкций и войны на экономику.

- Такой объем заблокированного экспорта обывателю указывает на что-то страшное. При этом Роман Головченко совсем недавно говорил, что экономика наша вполне здорова. Каковы ваши оценки влияния на нее подобных ограничений и сложностей?

- Беларусь - это малая открытая экономика, в которой экспорт играет критически важную роль. На экспорт идет 70% того, что производит страна. Это означает, что мы очень уязвимы перед такими колебаниями в торговле в другие страны. Когда происходит такое большое падение экспорта, то речь идет о серьезной рецессии.

Когда наш экспорт в Россию в 2015 году упал на 40%, то у нас ВВП снизился на 3%. И это было падение только экспорта в Россию. Совокупно можно говорить, что тогда было падение экспорта на 10%.

Значит, то, что происходит сейчас, будет заметно и в каком-то смысле опасно для экономики и в первую очередь для предприятий, которые попадают под эти ограничения.

- Давайте подробнее поговорим про них. Если учитывать, что многие ограничения начали вводиться в конце февраля - начале марта, получается, что фактически два месяца некоторые экспортоориентированные компании испытывают сложности. Если ты не можешь продавать свою продукцию, ты, конечно, какое-то время можешь работать на склад (как у нас часто бывает на госпредприятиях), но не сможешь делать это все время. Каковы перспективы предприятий, которые оказались под санкциями?

- Есть несколько вариантов развития событий. И мы уже видим примеры некоторых из них: в «Беларуськалии» все рудоуправления вдруг ушли на ремонт.

Да, у предприятий есть определенная финансовая подушка, накопленная в прошлом году, и они могут несколько месяцев работать частично на склад. Это один из вариантов. Но он краткосрочный, потому что рано или поздно придется что-то решать и делать. Что? Сокращать выпуск, пытаться сокращать расходы на рабочую силу. У нас ко второй мере прибегают в последнюю очередь, но все-таки делают это. Такое было и в том же 2015 году, и во время ковида. Скорее всего, будет больше простоев, неоплачиваемых отпусков. Мы уже слышим, как министр труда и соцзащиты говорит, что это начинает увеличиваться.

Если ситуация продлится долго, то какое-то время будут пытаться выехать на запасах в надежде, что что-то вдруг поменяется: послезавтра подпишут мирный договор и снимут часть санкций, а мы опять скажем, что мы ни при чем и всегда были за мир. Видно, что на это есть расчет.

Если он не оправдается, то у таких предприятий, которые не смогут воспользоваться другими стратегиями, единственный выход - потихонечку сворачивать деятельность и избавляться от рабочей силы.

При этом более стремительно будут наступать последствия на предприятиях, которые платят хорошие зарплаты. Мы в первую очередь говорим про шахтеров на «Беларуськалии» и отчасти про «Нефтехим».

Что касается других стратегий, то тут один из вариантов - искать другие рынки. Из того, что мы слышим от госорганов (которые говорят только об историях успеха), вроде как в этом направлении что-то получается. Нам говорят, что наша мебель и древесина могут быть востребованы в Центральной Азии. Это действительно так, но тут мы утыкаемся в проблему логистики: как это дерево доставить так, чтобы оно при этом не стало золотым. Насколько я понимаю, пока проблемы логистики не решены.

Еще одна стратегия - вписаться в российское импортозамещение. Тут надо учитывать, что тот профиль продуктов, который мы экспортировали в ЕС или Украину, не совсем нужен в России. Возможно, туда можно перенаправить продукцию машиностроения, но это малая часть [от всего заблокированного объема]. Например, раньше какой-то болтик туда ввозился из ЕС, а теперь его будем производить мы. Но, боюсь, на макроуровне это будет не столь значимо, как провал таких наших гигантов, как нефтепереработка, калий и деревообработка. Ведь основные наши позиции, типа нефтепродуктов, удобрений, металла, древесины, России не нужны. В этом плане я не вижу хороших вариантов без крупномасштабных инвестиций, которые требуют денег и времени.

Получается, эти два варианта - найти новые рынки или заместить что-то на российском - есть и могут быть рабочими стратегиями. Но, боюсь, для многих они не будут реальными. Особенно в этом году.

- Допустим, условная работница школьной столовой, которая не интересуется вопросами экспорта в ЕС и США, а на шахте у нее в семье никто не работает, почувствует на себе влияние происходящего?

- Да. В основном через рост цен. Сейчас объясню, как это работает. Но сначала надо сказать, что какое-то время бюджетные доходы (откуда получает зарплату работник школьной столовой. - Прим. ред.) не будут драматически проседать, особенно пока крупные предприятия за счет своих финансовых подушек смогут поддерживать деятельность. Но постепенно доходы бюджета все же будут снижаться, а в это время будут повышаться некоторые расходы, так как государство будет поддерживать предприятия, чтобы сохранить определенный уровень занятости. Соответственно, возникнет нехватка денег в бюджете.

Это не значит, что работнице школьной столовой урежут зарплату. Она просто не будет расти теми темпами, которые хотелось бы видеть, учитывая нынешнюю инфляцию. А последняя может еще и разогнаться за счет действий правительства. В первую очередь печатания денег. Мы уже видим, что Нацбанк нарастил долю госактивов в портфеле, то есть фактически купил государственные или окологосударственные облигации. По сути это и есть эмиссия (выпуск в обращение наличных или безналичных денег. - Прим. ред.). А от нее, как правило, ускоряется инфляция.

Плюс у нас сейчас уникальная ситуация, когда экспорт падает быстрее, чем импорт, но на курсе рубля это не отражается. Рубль следует за российским, где ситуация другая (импорт падает быстрее, экспорт продолжается). Это значит, что рано или поздно мы отвяжемся, соответственно, вырастут цены на все импортные товары.

Вот таким образом в какой-то момент работница школьной столовой и почувствует, что она получает те же самые 700−800 рублей, но купить на них может гораздо меньше.