Поддержать команду Зеркала
Беларусы на войне
  1. Катастрофа библейских масштабов. Вспоминаем самое крупное наводнение в истории человечества — тогда погибли миллионы
  2. СМИ: Башар Асад с членами своей семьи прибыл в Москву, Россия предоставила им убежище
  3. «Самый большой внешнеполитический удар за всю карьеру». Эксперт — о том, как крах режима в Сирии скажется на Путине (и заодно Лукашенко)
  4. Российские власти тестируют отключение иностранных сайтов, которыми пользуются все (включая и беларусов)
  5. «У нас хоть министром дерьма стань, заведовать дерьмом не будешь. У нас один глаўный министр». Интервью с лидером РСП о родине и эмиграции
  6. «Зарабатываю 500 долларов в месяц». Интервью блога «Люди» с одной из главных надежд беларусского хоккея, великолепно играющего в Канаде
  7. Когда династия Асадов пришла к власти, кто из них правил (а кто не смог) и что теперь пошло не так. Кратко рассказываем
  8. Башар Асад отстранен, повстанцы захватили Дамаск. Премьер Сирии готов передавать им власть
  9. Лукашенко перед выборами обрушился на все сферы: кругом «бардак». Кажется, критике не подвергалась только одна группа людей — вот какая
  10. «Три-пять раз перевернулись». Александр Солодуха с сыновьями попали в жуткое ДТП
  11. Размещение «Орешника» в Беларуси сильно повысит угрозу для Украины и НАТО? Эксперты сомневаются — и на это есть причины


На прошлой неделе суд в Минске приговорил к принудительному лечению в психиатрическом стационаре Марию Успенскую, вдову айтишника Андрея Зельцера, убитого в перестрелке с сотрудниками КГБ в сентябре 2021 года. А на днях в МИД Латвии заявили, что в Беларуси в «закрытую психиатрическую больницу» поместили латвийского гражданина якобы за сообщения в телефоне, «осуждающие режим Лукашенко». Эти два случая напоминают практику так называемой «карательной психиатрии», которая активно применялась во времена СССР против оппонентов советской власти. Коротко рассказываем, как это происходило десятилетия назад.

Фото: Armin Kübelbeck, CC Attribution-Share Alike 3.0
Фото: Armin Kübelbeck, CC Attribution-Share Alike 3.0

«Удобнее», чем лагерь

Применение психиатрии в «карательных» целях в СССР широко обсуждалось на Западе, однако в самом Союзе эти обвинения отрицали. При этом людей, которых можно назвать диссидентами, на самом деле часто направляли на принудительное лечение, ставя диагнозы, не имеющие аналогов в медицинских школах других государств. Особенно широкой эта практика стала после смерти Сталина и появления в РСФСР и союзных республиках новых Уголовных кодексов в 1960 году. В этот период в советском законодательстве было закреплено понятие «невменяемости» и правовые основания для того, чтобы применять против обвиняемых принудительные меры медицинского характера.

Новый УК содержал более 40 статей, под которые могли подпадать несогласные с политикой советской власти. Это, например, «Измена Родине», «Шпионаж», «Террористический акт», «Антисоветская агитация и пропаганда», «Организованная деятельность, направленная к совершению особо опасных государственных преступлений, а равно участие в антисоветской организации» и многие другие. И если серьезные статьи вроде измены и шпионажа в судах были относительной редкостью, то статья под номером 70 — та самая «Антисоветская агитация и пропаганда» — активно применялась к диссидентам. Это «особо опасное» государственное преступление относилось к виду злодеяний, посягающих на саму политическую систему СССР.

Фото: Государственный архив Российской Федерации
Фото: Государственный архив Российской Федерации

70-я статья оказалась очень «удобной», ведь под антисоветскую агитацию и пропаганду при желании можно было подвести практически любое высказывание или даже цитату. По определению из УК такими действиями, например, считались «распространение клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй» и «распространение либо изготовление или хранение литературы такого же содержания». Достаточно было просто хранить дома «неправильные» тексты или неосторожно высказываться, чтобы привлечь к себе внимание силовых органов. Все это считалось «общественно опасными деяниями».

А статья 58 УК давала прямую возможность применять к лицам, которые совершали такие «деяния», помещение в психиатрическую больницу. Правда, с одним условием: нужно было заключение, что обвиняемые совершали эти действия в состоянии невменяемости или впали в такое состояние до вынесения приговора. Дело оставалось за врачами — и советские психиатры охотно выдавали нужные заключения, чтобы изолировать от общества «опасные элементы». В конце концов, такой способ борьбы с оппонентами советского строя был по-своему удобным: он позволял избежать громких судебных процессов, о которых могли узнать на Западе, а людей, отправленных на принудительное лечение, можно было держать взаперти годами, говоря о том, что те никак не хотят «выздоравливать».

«Вялотекущая шизофрения»

Медицинскую основу под «карательную психиатрию» подвел советский академик Андрей Снежневский. Его авторству принадлежит концепция так называемой «вялотекущей шизофрении» — диагноза, который на регулярной основе выставлялся несогласным с действиями советской власти. Концепция «вялотекущей шизофрении» не получила признания в мировой психиатрии, но широко использовалась в СССР. Проблема была в том, что такой диагноз можно выставить практически любому человеку, так как по самой концепции у больного на всем протяжении болезни могут сохраняться внешне правильное поведение и социальная адаптированность.

Психиатр Семен Глузман, который сам был осужден за «антисоветскую агитацию и пропаганду», вспоминал настроения, которые царили в советской психиатрической медицине того времени. Он рассказывал о случае, который произошел во время лекции по судебной психиатрии в Институте имени Сербского.

Одно из зданий Института имени Сербского в Москве. Фото: Вячеслав Ребров
Одно из зданий Института имени Сербского в Москве. Фото: Вячеслав Ребров

«Лекцию читал директор института академик Г. В. Морозов, аудиторией были в основном руководители судебно-психиатрических подразделений из всех республик СССР. Кто-то из присутствующих задал Морозову достаточно провокационный вопрос: „Скажите нам, Георгий Васильевич, что же на самом деле представляет собой диагноз вялотекущей шизофрении?“ Поскольку вопрос был задан с улыбкой иронии, в ходе дискуссии, Морозов ответил, так же иронически улыбаясь: „Знаете, уважаемые коллеги, это очень своеобразное заболевание: бредовых расстройств нет, галлюцинаций нет, а шизофрения есть!“»

По мнению историка, бывшего консультанта Комиссии по реабилитации жертв политических репрессий при президенте РФ Анатолия Прокопенко, судебно-психиатрические экспертные акты в отношении диссидентов «носили обвинительный, а не описательный характер, особенности личности подэкспертных квалифицировались произвольно как „эмоциональная холодность“, „метафизическая интоксикация“». Например, поэтессу Наталью Горбаневскую, участницу демонстрации 25 августа 1968 года против ввода советских войск в Чехословакию, врачи обличали в эмоциональной холодности и отсутствии заботы о детях, вопреки показаниям родственников и близких знакомых.

«Любые идеи, расходящиеся со стереотипными коммунистическими, квалифицировались как „реформаторские“, увлеченность ими — как „охваченность“ и „паранойяльность“, что позволяло лишать носителя подобных идей вменяемости, — пишет Анатолий Прокопенко. — Врачи брали на себя смелость по особенностям личности экспертируемого судить о содержании высказываний, литературных или публицистических произведений, то есть выходили за рамки своей компетенции и проявляли возмутительное психиатрическое высокомерие, основанное на невежестве, политической ангажированности и страхе».

Наталья Горбаневская в 2012 году. Фото: Ondřej Lipár
Наталья Горбаневская в 2012 году. Фото: Ondřej Lipár

Таким способом на принудительное лечение был отправлен филолог Виктор Файнберг — за ту же демонстрацию в 1968 году.

«С увлечением и большой охваченностью высказывает идеи реформаторства по отношению к учению классиков марксизма, обнаруживая при этом явно повышенную самооценку и непоколебимость в своей правоте. В то же время в его высказываниях о семье, родителях и сыне выявляется эмоциональная уплощенность… В отделении института при внешне упорядоченном поведении можно отметить беспечность, равнодушие к себе и окружающим. Он занят гимнастикой, обтиранием, чтением книг и изучением литературы на английском языке… Критика к своему состоянию и создавшейся ситуации у него явно недостаточная»", — описывали его «случай» в Институте имени Сербского. На «лечении» он находился четыре года — с января 1969 по февраль 1973.

Направленных на принудительное лечение действительно пытались «лечить», применяя при этом сильнодействующие препараты: аминазин, галоперидол, мелипрамин, сульфазин, тизерцин, трифтазин, циклодол. Людей лишали права переписки: диспансеры, нарушая законы о врачебной этике и тайне, сообщали без каких-либо ограничений, что гражданин состоит на учете в психоневрологическом диспансере и, следовательно, переписка с ним (даже в ответ на его законные жалобы) нецелесообразна.

Диагноз «вялотекущая шизофрения» в советские времена был выставлен многим диссидентам. Среди них биолог Жорес Медведев, будущий российский политик Валерия Новодворская, общественный деятель и будущий инициатор создания общества «Мемориал» Вячеслав Игрунов, правозащитник Леонид Плющ. О том, как «лечили» последнего в Днепропетровске, писал врач и правозащитник Леонард Терновский.

«С августа 1973 года Плющу назначают большие дозы галоперидола. И живой, общительный, доброжелательный к людям человек делается неузнаваемым. Во время свидания с женой Плющ говорит с трудом, с остановками, в глазах у него тоска, он задыхается, корчится в судорогах. Предупреждает, что письма писать не в состоянии. И просит раньше времени окончить свидание… В течение двух с половиной лет Плюща „лечили“ (хочется сказать — травили) попеременно галоперидолом (без полагавшихся корректоров), инсулином в возрастающей дозировке, трифтазином — в таблетках и в инъекциях, комплексно — инсулином и трифтазином, снова большими дозами трифтазина. После уколов инсулина (ожидая, видимо, инсулинового шока и судорог) Плюща на четыре часа привязывали к кровати».

Конец «карательной психиатрии»

Информация о советских методах «диссидентской» психиатрии попадала на Запад. Это привело к тому, что в 1977 году Всемирная психиатрическая ассоциация приняла декларацию, осуждающую использование психиатрии в целях политических репрессий в СССР. В Союзе эти обвинения, само собой, отрицали, и приняли решение самостоятельно, не дожидаясь исключения, выйти из ассоциации в 1983 году. Однако после начала перестройки советское правительство разрешило делегации психиатров из США посетить места содержания людей, направленных на принудительное лечение, и пообщаться с ними.

Делегация зарубежных психиатров провела свое обследование 27 пациентов в соответствии с международными критериями. В 17 случаях не обнаружилось ни одного повода для признания людей невменяемыми. Условия содержания в больницах назвали «ужасающе примитивными», были получены доказательства широкого и необоснованного применения лекарств в целях наказания пациентов. В частности, отмечалось использование препарата сульфазин, вызывающего сильную боль, озноб, лихорадку и даже некроз мышц. Медицинских оснований для его применения так и не обнаружили.

«Стена памяти» жертв репрессий в доме культуры МЭЛЗ, 19 ноября 1988 года. Фото: Dmitry Borko, CC BY-SA 4.0
«Стена памяти» жертв репрессий в доме культуры МЭЛЗ, 19 ноября 1988 года. Фото: Dmitry Borko, CC BY-SA 4.0

То, что факты злоупотреблений стали публичными, в итоге привело к признанию проблемы советскими властями. В 1989 году в ведение Минздрава СССР передали 16 психиатрических больниц специального типа МВД СССР, а пять из них и вовсе ликвидировали. С психиатрического учета сняли 776 тысяч пациентов, а из Уголовного кодекса изъяли статьи 70 и 190, по которым антисоветская пропаганда и клевета на советский строй рассматривались как социально опасная деятельность.

Благодаря этим шагам СССР вернулся во Всемирную психиатрическую ассоциацию, наряду с Независимой психиатрической ассоциацией России. Советский союз был обязан реабилитировать пострадавших от «карательной психиатрии», принять закон о психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании, обновить руководство официальной советской психиатрии и не чинить препятствий проведению проверок в СССР.

По мнению Анатолия Прокопенко, число жертв «карательной психиатрии» в СССР может «осторожно» оцениваться в 15 — 20 тысяч человек. Установить их точное число никому не удалось до сих пор.