СМИ сообщают, что в России идет массовая вербовка на войну в Украине среди заключенных. По словам директора движения «Русь сидящая», в одной из зон под Рязанью из 1300 заключенных завербовались 300, а также среди зэков уже есть первые погибшие и раненые. Официально в России о «призыве» среди отбывающих наказание не сообщалось, однако информация об этом особенно часто начала появляться в медиа и соцсетях с начала июля. Утверждалось, в частности, что в обмен на амнистию РФ планирует направить в зону боевых действий не менее 10 тысяч заключенных. К похожим мерам в начале войны прибегала и Украина — еще в феврале стало известно, что Киев освобождает из-под стражи бывших военных, изъявивших желании защищать страну. Сама же практика «искупления ошибок» на фронте не нова — ей пользовались в СССР во время Второй мировой. Рассказываем, как узники ГУЛАГа и советских колоний защищали свою страну от немцев и насколько весомой была их роль в победе.
От срочных расстрелов до призыва в армию
В рядах Красной Армии действительно воевали сотни тысяч людей, до войны отбывавших наказания в лагерях. Вот только шанс таким образом искупить вину за реальные или надуманные преступления предоставился не всем. Особенно не повезло тем заключенным, которые отбывали срок на западе СССР. Спешное отступление советской армии и проблемы с организацией эвакуации привели к тому, что в ряде мест начальники исправительных учреждений не придумали ничего лучше, чем просто расстрелять зэков.
Уже на следующий день после начала войны, 23 июня, народный комиссар госбезопасности Всеволод Меркулов разослал в управления своего ведомства в западных регионах (в том числе в БССР) телеграмму, в которой предложил организовать вывоз арестованных, содержащихся под надзором НКГБ, НКВД, судов и прокуратуры, в центральные и восточные регионы СССР. Отдельно предлагалось отобрать наиболее важные дела из архивов и переслать их в Москву. «Рассмотрите дела на всех имеющихся у вас арестованных органами НКГБ и составьте списки на тех, которых Вы считаете целесообразным расстрелять. В списках укажите имя, отчество, фамилию, год рождения, последнюю должность или место работы перед арестом, а также краткое содержание обвинения с указанием, сознался ли арестованный», — так завершалась телеграмма.
На деле же нормальной эвакуации не случилось — войска вермахта продвигались вперед с огромной скоростью. Колонны с идущими (чаше всего людей отправляли в новые места заключения пешком) на восток зэками подвергались обстрелам, как и сами места заключения. Известно, что в Кобрине, Пружанах, Лиде и Слониме начальники тюрем бросили заключенных запертыми в камерах и бежали вместе с охраной. Причем начальник слонимской тюрьмы Дмитрий Сокоушин скрылся вместе с денежной кассой учреждения. Со значительной частью тюрем связь была потеряна еще в первые дни войны.
Сложности были и с местами заключения на востоке БССР. Так, в Борисове, по информации из докладной записки заместителя начальника тюремного управления БССР Михаила Опалева, начальник «вывел из тюрьмы заключенных и повел пешим строем по автомагистрали на Смоленск. Дорогой налетевшими самолетами колонна была обстреляна, заключенные разбежались. Никаких мер к поимке заключенных Больных не принял, из Белоруссии выехал неизвестно куда».
В этих условиях многие начальники тюрем посчитали верным решением просто расстрелять часть заключенных. На деле документ, позволявший срочно использовать высшую меру наказания в отношении осужденных за тяжкие преступления, появился лишь в июле — когда значительная часть белорусских городов уже была под контролем немцев. В конце июня же людей расстреливали без всяких на то оснований.
Из все той же докладной записки Опалева: «Политрук тюрьмы г. Ошмяны Клименко и уполномоченный Авдеев в момент бомбежки гор. Ошмяны самочинно вывели из камер 30 чел. заключенных, обвиняемых в преступлениях контрреволюционного характера и в подвале тюрьмы расстреляли, оставив трупы незарытыми. Остальных заключенных оставили в корпусах и покинули тюрьму со всем личным составом. На второй день местные жители гор. Ошмяны, узнав о расстреле заключенных, пошли в тюрьму и, разбирая трупы, разыскивали своих родственников».
За некоторые самовольные расстрелы начальники даже могли понести ответственность. Широко известен случай в Глубоком. Вот как его описывал Опалев: «Заключенные поляки подняли крики: „Да здравствует Гитлер“. Начальник тюрьмы Приемышев, доведя их до лесу, по его заявлению, расстрелял до 600 человек. По распоряжению военного прокурора войск НКВД Приемышев в Витебске был арестован. По делу производилось расследование, материал которого был передан члену Военного Совета Центрального фронта — секретарю ЦК КП (б) Белоруссии тов. [Пантелеймону] Пономаренко. Тов. Пономаренко действия Приемышева признал правильными, освободил его из-под стражи». В других источниках утверждается, что замначальника глубокской тюрьмы и помощник оперуполномоченного все же понесли наказание — в сентябре 1941-го их приговорили к расстрелу. Уточняется и число убитых заключенных — 714.
А самым известным и, вероятно, массовым, стал расстрел заключенных, содержавшихся в Минске (а также из других тюрем, откуда людей успели эвакуировать в столицу БССР — например, каунасской). Как вспоминал бывший офицер литовской армии Юозас Тумас, который был в числе таких эвакуированных в Минск, ночью 25 июня колонну заключенных с «Володарки», в которой было примерно пять с половиной — шесть тысяч человек, погнали по улицам города почти бегом. Столицу БССР бомбили, на улице было светло от горящих домов.
Расстреливать людей, по словам Тумаса, начали еще в Минске. В своих воспоминаниях он писал: «Убийства происходили на наших глазах так часто, что мы как-то отупели от всего происходящего и, как ни странно, начали привыкать к выстрелам и самим расправам. Расстрелы несчастных уставших людей продолжались всю дорогу до Червеня. Мы подсчитали, что за время нашего пути НКВДисты убили около 600 человек».
26 июня колонна прибыла в Червень. Более молодым заключенным предложили записаться в Красную армию. Оставшихся распределили на три группы, одну из которых оставили в тюрьме (после отступления частей Красной Армии они разбежались), остальные были выведены из тюрьмы. Колонны заключенных одна за другой следовали по дороге на Бобруйск. Сначала убивали тех, кто шел в задних шеренгах. Когда колонну довели до леса, сотрудники НКВД, выстроившиеся по обе стороны дороги, в упор начали расстреливать людей. Спастись удалось нескольким десяткам человек. Основное место захоронений — урочище Цагельня, однако были обнаружены могилы и в других местах.
Есть также сведения, что заключенные столичной «американки» (внутренней тюрьмы НКВД) были расстреляны в Тростенце — там же, где немцы позднее построили свой лагерь смерти.
Заключенным, которые не находились в западных регионах СССР или смогли эвакуироваться, повезло больше. Уже 12 июля 1941 года Президиум Верховного Совета страны принял указ «Об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений». В соответствии с ним, в местностях, где было объявлено военное положение, освобождались осужденные за прогулы, бытовые и незначительные должностные и хозяйственные преступления, беременные женщины и женщины с детьми (кроме осужденных за контрреволюционные преступления, бандитизм и рецидивисток). Бывшие в призывном возрасте мужчины направлялись из лагерей и колоний прямиком в Красную Армию. В ноябре того же года действие указа распространили на всю страну (а не только на регионы с военным положением).
В ряды Красной Армии направились сотни тысяч людей, еще вчера считавшихся опасными для общества.
Миллион бывших зэков — на фронте
О деталях привлечения заключенных к борьбе с Германией хорошо известно из доклада начальника ГУЛАГа НКВД СССР комиссара госбезопасности Виктора Наседкина, который тот составил для наркома госбезопасности Лаврентия Берии в августе 1944 года. В этом документе изложены основные цифры, касавшиеся участия недавних заключенных в войне.
По информации Наседкина, к началу войны в исправительно-трудовых лагерях и колониях СССР находились 2,3 млн человек. К июлю 1944-го это число сократилось практически вдвое — до 1,2 млн. За это время в места лишения свободы попали 1,8 млн граждан СССР, а были отпущены 2,9 млн.
При этом очевидно, что даже под предлогом войны власти не желали отпускать на свободу своих оппонентов — если в 1941-м осужденных за «контрреволюционные и другие особо опасные преступления» было 27%, то в 1944-м их стало уже 44%. Отправиться на фронт не могли осужденные по знаменитым 58 и 59 статьям, то есть «политические» и бандиты. Однако «Лента.ру» со ссылкой на воспоминания ветеранов утверждала, что в конце концов воевать отправили и матерых уголовников.
«Когда началась война, в лагерях был небывалый всплеск патриотических настроений, особенно среди так называемых политических осужденных. Большинство из них искренне хотели помочь стране. Были и те, кто, идя на фронт, преследовал собственные интересы: поскорее оказаться на свободе, и по возможности дезертировать. Конечно, жизнь за решеткой угнетала как физически, так и морально. Лагерь развращал личность, и люди стремились вырваться на свободу любой ценой. Даже ценой собственной жизни», — рассказывала сотрудник Музея истории ГУЛАГа, кандидат исторических наук Татьяна Полянская.
Сколько же человек освободилось из лагерей и колоний благодаря военным указам? В докладе Наседкина называется цифра в 420 тысяч человек. В 1942−43 годах таким образом Красную Армию пополнили 157 тысяч новобранцев (остальные освобожденные, по всей видимости, — женщины и негодные к строевой службе мужчины). Также в ГУЛАГе был установлен порядок, по которому все отбывшие свой срок мужчины, пригодные к службе, после освобождения сразу направлялись в Красную Армию. В итоге за 1941−1944 годы ее ряды пополнили 950 тысяч недавних зэков (как освобожденных досрочно, так и отсидевших свой срок полностью). Если же добавить к этому числу 117 тысяч кадровых сотрудников ГУЛАГа (грубо говоря, охранников), которых также направили на фронт, то число бойцов из мест не столь отдаленных в Красной Армии составило около 1,1 млн человек. Почти все они направлялись в обычные части действующей армии, а не в штрафбаты.
Отдельно в докладе упоминается и вклад заключенных, которые они внесли не на передовой, а в тылу. ГУЛАГовцы по-прежнему оставались дешевой рабочей силой, которую в военных условиях направили на ключевые для обороны объекты. В их числе упоминались возведение авиационных заводов в Куйбышеве, металлургических комбинатов в Нижнем Тагиле, Челябинске, Актюбинске и Закавказье, Норильского комбината (производство никеля), Джидинского комбината (производство вольфрама и молибдена), Богословского алюминиевого завода, строительства Северо-Печорской железнодорожной магистрали, стратегической железной дороги Саратов-Сталинград.
Железные дороги строили 448 тысяч заключенных ГУЛАГа, горно-металлургические комбинаты — 171 тысяча, промышленные предприятия — 310 тысяч, аэродромы и шоссе — 268 тысяч, в лесной промышленности (традиционной для советских лагерей, но в годы войны ориентированной в основном на потребности фронта) работали еще 320 тысяч человек. Выходит, что суммарно на всех объектах работали не менее 1,5 млн заключенных. Еще 200 тысяч были «переданы на строительство оборонительных рубежей» — то есть фактически были в зоне боевых действий (на передовой или в глубине обороне) и строили окопы и командные пункты.
«Наряду с этим ГУЛАГом выявлено и направлено строительствам НКВД — 40 000 специалистов и квалифицированной рабочей силы из заключенных: инженеров, техников, металлистов, железнодорожников, угольщиков», — говорилось в докладе Наседкина. Еще 300 тысяч квалифицированных рабочих обучили на месте.
Все упомянутые выше объекты входили в зону ответственности НКВД, но заключенных направляли и на предприятия других наркоматов (аналогов министерств). 2000 заключенных работали в литейном цехе одного из заводов на отливке 120 мм мин, столько же трудились в кузнечном и литейном цехах на производстве танков на Ленинградском заводе имени Кирова и так далее. Производили боеприпасы и сами лагеря НКВД — за годы войны более 70 миллионов штук. Это делали в колониях, где до войны выпускали кровати, ложки и предметы ширпотреба. А еще заключенные шили форму — за годы войны они сделали 22 миллиона комплектов для Красной Армии. С большой вероятностью многие ГУЛАГовцы, оказавшиеся на фронте, были одеты и вооружены предметами, которые создали их бывшие «коллеги».
При этом заключенные демонстрировали двукратный рост производительности труда: выработка на один человеко-день достигла 21 рубля в 1944 году, против 9 рублей 50 копеек в 1940 году. Достигалось это во многом за счет ущерба здоровью. Если в 1940 году годных к тяжелому труду среди зэков было 35,6%, то в 1942 — уже всего 19,2%. Зато выросло число инвалидов и годных лишь к легкому труду.
В докладе прямо назывались и причины такого ухудшения здоровья заключенных: длительная эвакуация и ужасное состояние новых мест содержания. Однако указывалось, что для решения вопроса были приняты меры: построены новые бараки и утеплены старые, а обычные нары были заменены двухъярусными. «В результате проведенных мероприятий жилая площадь в настоящее время доведена в среднем до 1,8 квадратного метра на одного заключенного, в то время как в первый период войны жилая площадь составляла менее 1 квадратного метра на человека», — отчитывался в докладе Наседкин.
Сотрудник НКВД утверждал, что среднемесячная смертность, составлявшая в 1942 году 2,1%, к 1944 упала до 0,8%. Однако такая формулировка скрывала ужасающее число умерших заключенных. В 1941 году оно составило 100 тысяч человек, в 1942 — 249 тысяч, в 1943 — 167 тысяч, в 1944 — 61 тысячу. В лагерях случались вспышки тифа, дизентерии и даже холеры.
Герои Советского Союза, призванные из ГУЛАГа, и маршал с тюремным прошлым
Как же недавние заключенные проявили себя непосредственно в боевых действиях? По-разному, ведь на фронтах, как мы сказали выше, оказалось около миллиона человек, прошедших через ГУЛАГ. Среди них однозначно были как герои, так и рядовые бойцы и, очевидно, люди, совершавшие преступления либо проявившие себя отрицательно.
Однако достаточно сказать, что ряд бывших заключенных по итогам войны стали Героями Советского Союза. Только в докладе Наседкина упоминались пять таких человек.
Самый известный из них — Александр Матросов, имя которого стало нарицательным для совершенного им подвига. Уроженец украинского Екатеринослава (ныне — Днепр) столкнулся с проблемами с законом еще в юности. В 14 лет он уже отбывал первое наказание в одной из колоний Ульяновской области за кражу, затем вернулся в детский дом, где жил до этого. В 15 лет его отправили в Куйбышев работать на вагоноремонтном заводе, но парень оттуда сбежал. В апреле 1941 года оказался в Уфимской детской трудовой колонии НКВД за нарушение подписки о выезде из Саратова. С началом войны там начали производить оборонную продукцию.
Матросов же начал обращаться с просьбами направить его на фронт. В 1942 году просьбу одобрили — и отправили 18-летнего парня в пехотное училище, где бывшего заключенного даже приняли в комсомол. 12 февраля 1943-го он уже был в части на передовой — на Калининском фронте (по советскому названию города Тверь — Калинин). Но долго парень, едва отметивший 19-летие, не прослужил.
Первый бой Матросов принял 27 февраля возле деревни Чернушки в нынешней Псковской области. Пытаясь захватить этот населенный пункт, красноармейцы столкнулись с сопротивлением вермахта, открывшего пулеметный огонь из трех ДЗОТов. Два из них удалось подавить штурмовым группам, а третий продолжал огонь. Матросов вместе с еще одним красноармейцем попытались подползти к ДЗОТу, однако товарища недавнего заключенного ранили. Тот решил закончить операцию сам — подобрался к амбразуре с фланга и бросил в нее несколько гранат. Пулемет на мгновение замолчал, однако при попытке красноармейцев продвинуться к нему вновь открыл огонь. Тогда Матросов, по официальной версии, бросился на амбразуру и закрыл ее огонь своим телом.
Существуют также альтернативные версии, по которым гибель Матросова стала следствием неудачной попытки отогнуть ствол пулемета или выглядела для красноармейцев как самопожертвование, хотя на самом деле пуля попала в его тело при попытке бросить гранату. Однако бывшие на месте бойцы (в том числе раненый товарищ Матросова, прорывавшийся с ним к ДЗОТУ) подтверждают именно официальную версию о самопожертвовании.
История о парне, бросившемся на амбразуру, широко разошлась по советским СМИ, а его именем начали называть другие аналогичные поступки бойцов Красной Армии на фронте, коих историки насчитывают более 400. Из-за широкой известности в официальной трактовке подвиг даже «перенесли» на 23 февраля, хотя на деле Матросов попал на фронт лишь 25 февраля, а погиб 27 числа. В июне 1943-го Президиум ВС СССР присвоил ему звание Героя Советского Союза. 254-й гвардейский стрелковый полк, в котором числился боец, получил имя Матросова. Любопытно, что с 2019 года это подразделение дислоцируется в Брянской области и сейчас с большой долей вероятности принимает участие в войне в Украине — на родине Матросова. В марте украинские СМИ утверждали, что одна из батальонных тактических групп полка штурмовала Изюм и потеряла там около 400 человек, после чего отступила. В июне появлялись сообщения, что часть, в которой дислоцируется полк, подверглась обстрелам.
Кратко упомянем и других Героев Советского Союза из числа бывших заключенных. Крепильщик карагандинских шахт Владимир Бреусов в лагеря попал за хищения. В 1942 году условно-досрочно освобожден и направлен на фронт. Отличился во время освобождения Украины — в августе 1943-го при взятии одной из высот в Харьковской области вырвался со своим пулеметом вперед и уничтожил нескольких солдат противника, а затем ликвидировал еще несколько десятков нацистов при их попытке контратаковать. Прошел войну до конца и умер в 2001 году — за год до этого он получил звание подполковника запаса.
Алексей Отставнов был работником Николаевского судостроительного завода, а в 1937-м был осужден (причина неизвестна) и оказался в одном из исправительно-трудовых лагерей Рыбинска. После пяти лет отсидки в 1942-м был мобилизован, причем даже стал командиром взвода. Участвовал в Сталинградской и Курской битвах, а звание Героя получил за форсирование Днепра. В сентябре 1943 года он смог организовать переправу через реку, а в октябре, обороняя наблюдательный пункт полка, с бойцами забросал гранатами немецкую бронетехнику, лично подбив один из БТРов. В январе был контужен и демобилизовался, а после войны жил в Москве и умер в 1979 году.
Был среди Героев Советского Союза, прибывших на фронт из ГУЛАГа, и наш соотечественник — Иван Сержантов. Уроженец деревни Яковлевичи (сейчас в Оршанском районе) с 1937 года интересовался авиацией и занимался в Оршанском аэроклубе, работая параллельно на льнокомбинате. Затем был направлен на учебу в Одесскую авиашколу и Чугуевское военное училище. Вероятно, еще до его окончания Сержантов оказался на скамье подсудимых, но исследователям не удалось выяснить ни точную дату его направления в ГУЛАГ, ни причину. Известно лишь, что в январе 1942-го он уже был на фронте. На своих истребителях совершил 258 боевых вылетов, лично сбил 13 самолетов, еще 8 — в группе. В конце того же года воевал под Сталинградом. В одном из боев его самолет был подбит, а сам Сержантов ранен. Но летчик смог эвакуироваться на парашюте. После выздоровления планировал вернуться на фронт, но в апреле 1943-го погиб от несчастного случая (по некоторым сведениям, от пищевого отравления). Похоронен в Ростове-на-Дону.
Ничего неизвестно и о причинах, по которым в ГУЛАГе оказался Василий Ефимов. На фронте он появился в 1942 году, был водителем боевой машины ракетной артиллерии («Катюши»). Отличился во время форсирования Днепра осенью 1943-го: 14 раз выводил установку на прямую наводку, подбил и сжег 2 танка, штурмовое орудие, 2 автомашины. Всего за время операции подбил 16 танков. Демобилизовался после окончания войны и работал шофером, а в 1954 году погиб в автокатастрофе.
В докладе Наседкина не упоминается еще один заключенный ГУЛАГа, получивший «Золотую Звезду» уже после составления этого документа. Речь об уроженце белорусского Полоцка Викторе Еронько. Он работал слесарем на одном из местных предприятий и в 1938-м получил 4 года за кражу. После освобождения был направлен в Красную Армию, служил наводчиком орудия в 922-м стрелковом полку. Символично, что Еронько отличился именно по время освобождения БССР. Принимал участие в переправе через Друть в Рогачевском районе, освобождал Бобруйск, на шоссе Могилев-Минск подбил три танка и уничтожил шесть машин с пехотой, а в Мостовском районе, когда из строя выбыл весь расчет орудия, продолжал огонь в одиночку и уничтожил немецкое орудие, три пулемета и около роты пехоты. Освобождал Польшу, участвовал в боях в Восточной Пруссии и взятии Берлина. После войны вернулся в Полоцк и участвовал в строительстве Новополоцка, работая слесарем в стройтресте. Умер в 1991 году.
Один из главных мифов об участии заключенных в войне говорил о том, что бывшим зэкам якобы не выдавали оружие. Однако это опровергается как рассказанными выше историями Героев Советского Союза, так и воспоминаниями самих участников войны. Известны воспоминания о бойцах из числа бывших зэков народного артиста СССР Евгения Весника. В годы войны он был командиром артиллерийской батареи, в которую как раз прибыло пополнение из ГУЛАГа. Артист отмечал их смелость и другие качества.
«Они [бывшие заключенные] были дисциплинированы. Я представлял их к наградам. И мне было абсолютно все равно, за что они судимы. Их награждали за то, что они прекрасно проявляли себя в боях», — говорил Весник.
Писатель Варлам Шаламов, ставший известным благодаря циклу рассказов о жизни исправительно-трудовых лагерей, писал: «Воры — рецидивисты, „урки“ были взяты в армию, направлены на фронт, в маршевые роты. Армия Рокоссовского приобрела известность и популярность именно наличием в ней уголовного элемента. Из уркаганов выходили лихие разведчики, смелые партизаны. Природная склонность к риску, решительность и наглость делали из них ценных солдат».
Кстати, и сам упомянутый Шаламовым маршал и дважды Герой Советского Союза Константин Рокоссовский незадолго до войны побывал за решеткой. В 1937 году его, уже известного военачальника, уволили из Красной Армии за «потерю классовой бдительности», а затем на основании показаний множества других арестованных во время «большого террора» военачальников обвинили в сотрудничестве с польской и японской разведками. Под следствием он пробыл два с половиной года и, по воспоминаниям родственников, подвергался жестоким пыткам. Однако себя не оговорил и, когда остальные свидетели уже были расстреляны, вышел на свободу по ходатайству других известных командиров Красной Армии. Произошло это в марте 1940-го — за год с лишним до начала войны.
«В августе к нам на пополнение прибыла стрелковая бригада, сформированная из людей, осужденных за различные уголовные преступления, — вспоминал в своих мемуарах Рокоссовский. — <…> Бойцы ее быстро освоились с боевой обстановкой; мы убедились, что им можно доверять серьезные задания. Чаще всего бригаду использовали для разведки боем. Дралась она напористо и заставляла противника раскрывать всю его огневую систему. В бригаде появились отличные снайперы. Как заправские охотники, они часами подкарауливали гитлеровцев и редко отпускали их живыми. „Беспокойная“ бригада воевала неплохо. За доблесть в боях с большинства ее бойцов судимость была снята, а у многих появились на груди ордена и медали. Жизнь убедила меня, что можно верить даже тем, кто в свое время по каким-то причинам допустил нарушение закона».
Однако были и обратные примеры. Известна история сибиряка Николая Кульбы. Тот сначала был осужден за пересылку огнестрельного оружия, а затем получил и 10 лет срока за участие в банде, занимавшейся грабежами (история Кульбы — одно их подтверждений тому, что дорога на фронт для опасных преступников все же не была закрыта). В 1942 году мужчину освободили — и направили на фронт. К весне 1943 года он стал одним из лучших снайперов своей дивизии, уничтожив только за двадцать дней кампании 1943 года 29 нацистов. Как и многие другие герои этого текста, отличился при переправе через Днепр. Когда в одном из боев из строя выбыл командир, сам повел за собой роту. Несмотря на ранение, оставался на поле боя до выполнения боевой задачи. Позднее вновь был ранен, но выполнил задание по подавлению немецкого пулемета, забросав его гранатами.
В декабре 1943 года Кульбе присвоили звание Героя Советского Союза, однако награду вручить не смогли — он пропал из госпиталя, где проходил лечение после ранения. Отыскали «героя» лишь в 1958 году — оказалось, что к тому времени он уже имел два новых приговора: за разбой и изнасилование. Бывшего бойца Красной Армии лишили всех наград и званий, дальнейшая его судьба неизвестна.
О еще одном показательном случае также упоминала «Лента.ру» со ссылкой на актера Евгения Весника. Описанная им история произошла в Восточной Пруссии в 1945 году. Тогда советским военным никак не удавалось провести через поляну пушки-гаубицы — мешал немецкий пулеметчик. Приказ ликвидировать огневую точку Весник отдал рядовому Василию Кузнецову, до войны приговоренному к десятилетнему сроку и попавшему на фронт прямо из лагеря.
Через полчаса пулемет замолк. А еще через десять минут бывший ГУЛАГовец принес затвор немецкого пулемета и голову стрелявшего немца. «„Боже мой! Зачем голова?“ — вскричал я. „Товарищ гвардии лейтенант, вы могли бы подумать, что я затвор с брошенного пулемета снял, а стрелявший сам ушел. Я голову его принес как факт, как доказательство!“ — ответил Вася», — вспоминал диалог Весник.
Исследователь тюремного мира Александр Сидоров утверждал, что предъявление головы могло быть связано с лагерным прошлым героя истории. За поимку беглых НКВД выплачивало охотникам премии. Но часто довести до «заказчика» живого заключенного или его труп оказывалось непосильной задачей. Тогда охотник мог в качестве доказательства привезти лишь голову беглеца.
«Тех, кто искупил свою вину кровью, в итоге освобождали от наказания, однако до этого момента доходили далеко не все, — утверждал Сидоров. — Бывший военный прокурор Белорусского фронта докладывал, что насилиями и грабежами чаще всего занимались бывшие обитатели лагерей. Даже после освобождения столицы Германии в городе стали появляться банды, состоящие из немецких солдат и советских уголовников. Они грабили местное население, за что, разумеется, понесли заслуженное наказание».
Эту тенденцию отмечал и писатель Шаламов. «Оказалось — и это-то предвидеть было нетрудно, — что рецидивисты, „уркаганы“, „воры“, „люди“, „преступный мир“ и не думают прекращать дела, которое до войны давало им средства к существованию, творческое волнение, минуты подлинного вдохновения, а также положение в „обществе“, — писал он. — Бандиты вернулись к убийствам, „медвежатники“ — к взломам несгораемых шкафов, карманники — к исследованиям чердаков на „лепехах“, „скокари“ — к квартирным кражам».
