На передовой советских репрессий 20–40-х годов прошлого века находились сотрудники органов ВЧК-ОГПУ-НКВД. Именно «чистыми руками» этих людей «с горячими сердцами и холодными головами» раскручивался огромный маховик государственного террора. Но главный архитектор системы, придавший ей иллюзию «социалистической законности», никогда не был чекистом. Андрей Януарьевич Вышинский за 70 лет своей жизни успел побывать на множестве государственных постов, но известен стал как обвинитель на громких судебных процессах во времена Большого террора. Как этот потомственный польский шляхтич превратился в главного теоретика и идеолога массовых репрессий? Рассказываем.
Этот текст — второй в нашем проекте «Опричники». В нем мы рассказываем о малоизвестных антигероях советской эпохи, которые имели самое прямое отношение к репрессиям, но не слишком известны широкой публике.
Чужой среди своих
«Вышинский был единственным образованным человеком во всем сталинском руководстве. Кто в уцелевшем сталинском окружении знал хоть один иностранный язык? Боюсь, мало кто знал как следует даже русский. А Вышинский говорил не только на языке матери (русском) и отца (польском), но и на очень хорошем французском, усвоенном в первоклассной царской гимназии. Он знал хуже, но тоже неплохо, еще и английский, и немецкий. По части знаний, необходимых для серьезного государственного деятеля, ему не было равных в сталинском руководстве 40-х годов. Знающим в этом руководстве вообще нечего было делать: с фатальной неизбежностью их выталкивала оттуда на живодерню машина уничтожения. Всех — кроме Вышинского. Потому что доверие Сталина к нему <…> было едва ли не безграничным», — так известный российский и адвокат и писатель Аркадий Ваксебрг описывает уникальное место, которое Андрей Вышинский занимал в высших эшелонах сталинской номенклатуры. И попал он туда, пройдя через несколько удивительных поворотов в первой половине жизни.
Как и другой видный советский деятель, Феликс Дзержинский, Андрей Вышинский родился в семье потомственного польского шляхтича. Произошло это 10 декабря 1883 года. Если будущий главный чекист появился на свет в родовом имении на территории нынешнего Столбцовского района Минской области, то Вышинский — в Одессе. По отцу Андрей Януарьевич приходится родственником польскому кардиналу Стефану Вышиньскому, именем которого назван университет в Варшаве. Впрочем, в официальной справке члена ЦК КПСС Андрей Януарьевич Вышинский назван русским.
Вскоре после рождения Андрея его семья переехала в Баку, где мальчик учился в мужской классической гимназии имени императора Александра III. В 1901 году Вышинский поступил на юридический факультет Киевского университета, но уже в следующем году был отчислен за участие в революционной деятельности. Вернувшись в Баку, в 1902 году стал членом меньшевистской фракции Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) и принимал участие в революции 1905 года. В 1908 году будущий обвинитель в политических процессах был осужден за «произнесение публично противоправительственной речи». За это преступление Вышинский получил смешной по меркам социалистической законности срок — он провел год в Баиловской тюрьме в Баку. В камере меньшевик Вышинский часто спорил с другими арестантами. Одним из его оппонентов был большевик Иосиф Джугашвили — так Вышинский познакомился со Сталиным.
Впрочем, есть версия, что их знакомство состоялось значительно раньше — еще в 1902 году, когда Вышинский мог принимать участие в защите юного Сталина в ходе Батумского процесса.
После освобождения Вышинский вернулся в Баку, где в 1909 году у него родилась дочь. Затем он смог восстановиться в Киевском университете (из которого исключался царским режимом без права восстановления) и в 1913 году, в возрасте 29 лет, наконец закончил высшее образование. Дипломированный юрист вновь отправился в Баку, где преподавал в гимназии, а затем перебрался в Москву работать помощником у известного адвоката, уроженца Витебска Павла Малянтовича, на тот момент — присяжного поверенного округа Московской судебной палаты, а позднее — министра юстиции и верховного прокурора России во Временном правительстве. Благодаря Малянтовичу, который прославился на адвокатском поприще как защитник писателя Льва Толстого, восставших моряков крейсера «Азов» и участников вооруженного восстания 1905 года, перед Вышинским открылась перспектива блестящей юридической практики.
В ходе февральской революции 1917 года меньшевик Вышинский поддержал Временное правительство и был назначен комиссаром Первого участка милиции Якиманского района Москвы, а затем был избран председателем управы того же района. Пожалуй, самым ярким эпизодом этого периода в биографии Вышинского стало подписание распоряжения о неукоснительном выполнении на вверенной территории приказа Временного правительства о розыске, аресте и предании суду Владимира Ленина — как немецкого шпиона.
Вышинский не сразу поддержал большевистский переворот в октябре 1917 года. По словам знакомых, перелом в отношении к большевикам у него произошел только осенью 1918 года (то есть через год после революции), а в партию большевиков он вступил лишь в 1920 году. Возможно, он был единственным, кому рекомендацию, необходимую для вступления в партию, дал лично Сталин.
Службу на новую власть Вышинский начинал в наркомате продовольствия, куда попал по протекции бакинского революционера Артемия Халатова (Арташеса Халатянца). В 1938 году, когда его протеже был уже прокурором СССР, Халатов был арестован и в полном соответствии с социалистической законностью в представлении о ней Вышинского — расстрелян.
В начале 20-х Вышинский был профессором Московского государственного университета, деканом экономического университета Института народного хозяйства и прокурором уголовно-судебной коллегии Верховного суда РСФСР. В 1925 году он стал уже ректором МГУ, а с 1928 года возглавлял Главное управление профессионального образования. Параллельно с этим он занимал все более высокие судебные должности и участвовал в громких политических процессах того времени — Шахтинском деле 1928 года, деле Промпартии 1930 года, деле против советских и британских инженеров предприятия «Метро-Виккерс» 1933 года.
«Революционная совесть»
Удивительным образом Вышинский не только уцелел накануне и в годы Большого террора, но и непрерывно поднимался в этот период по карьерной лестнице. В 1931 году он был уже прокурором РСФСР, в 1933-м — заместителем прокурора, а в 1935—1939 годах — прокурором СССР. Возможно, это связано с тем, что бывший меньшевик был очень удобной фигурой для Сталина, который нередко прибегал к прямому давлению на своего «инквизитора», когда замечал малейшие колебания с его стороны.
Умный, образованный и одновременно покорный Вышинский создавал юридическую базу для сталинских репрессий вообще и Большого террора 1937−1938 годов в частности. Вышинский не просто оправдывал репрессии — он доказывал их необходимость, призывал отказываться от понятия свободы личности и от права на обжалование судебного приговора. Его представления о «социалистической законности» хорошо иллюстрирует новаторский принцип «презумпции виновности», согласно которому признание подсудимым вины является лучшим доказательством преступления. Впрочем, даже если с помощью всех доступных чекистам методов признания от обвиняемого получить не удавалось, его судьбу, по мнению Вышинского, все равно должны были определять не имеющиеся либо отсутствующие доказательства вины, а «революционная совесть прокурора».
По мнению Вышинского, советский суд не должен был ставить целью установление абсолютной истины с помощью неопровержимых доказательств, а должен стремиться лишь к установлению максимальной вероятности совершения преступления. Именно из этого посыла берет начало широко распространенная в сталинском СССР и вернувшаяся в XXI веке в Беларусь практика уголовного преследования не за совершенные преступления, а за некие якобы имевшиеся намерения их совершить.
Вынесение обвинительных приговоров без наличия безусловных доказательств объявляется нормой для советской судебной системы в монографии Вышинского «Теория судебных доказательств в советском праве», за которую автор получил Сталинскую премию I степени.
Расправы над оппонентами Сталина нуждались в видимости законности. Эту задачу решали тщательно срежиссированные инсценировки политических судебных процессов, которые при Вышинском приобрели черты настоящих театральных постановок. Самые резонансные процессы проводились в колонном зале Дома Союзов, были открытыми, на них приглашались иностранные журналисты. Такое действо требовало немалого артистического таланта от главных действующих лиц и, в особенности, от государственного обвинителя. Вышинский прекрасно справлялся с этой ролью.
Интересно, что, выступая на обычных уголовных процессах, юрист Вышинский строго придерживался традиционных норм и правил. А на политических судах его как будто подменяли. Государственный чиновник высокого ранга вел себя как недорогой телевизионный пропагандист, обзывая подсудимых, чья вина формально еще даже не была установлена, «проклятой помесью лисицы и свиньи», «погаными псами», «выродками», «перерожденцами», «взбесившимися псами капитализма», «презренными авантюристами», «проклятыми гадами» и «человеческими отбросами».
Следует отметить, что статс-секретарь Имперского министерства юстиции Третьего рейха Роланд Фрейслер присутствовал на некоторых судебных процессах с участием Вышинского в 1938 году и изучал его опыт, который затем был использован в показательных процессах Народной судебной палаты, проводившихся нацистами.
В мае 1939 года Вышинский пошел на повышение, став заместителем председателя Совета народных комиссаров (СНК) СССР (фактически, заместителем премьер-министра). На этом посту до 1944 года он курировал как культуру и науку с образованием, так и деятельность репрессивных органов.
С начала немецкого вторжения в Советский Союз Вышинский возглавлял новый орган — юридическую комиссию при СНК СССР. В 1945—1946 годах фактически управлял деятельностью советской делегации во время Нюрнбергского трибунала. Здесь он блестяще выполнил задачу Сталина по недопущению публичного обсуждения секретных советских соглашений с нацистами в 1939—1941 годах.
Впрочем, после 1940 года центр приложения сил и талантов Вышинского, которые у него, несомненно, были, начал смещаться в сторону дипломатии. В 1940-м он контролировал создание просоветского правительства в Латвии и дальнейшую аннексию этой страны Советским Союзом. 1 октября 1940 года он был назначен заместителем народного комиссара иностранных дел (по сути, заместителем главы МИД). Вышинский легко вписался в новую для себя работу, выгодно отличаясь от остального окружения Сталина владением четырьмя иностранными языками.
Дипломат Вышинский налаживал связи с союзниками по антигитлеровской коалиции, принимал участие в переговорах с Японией, Румынией и Болгарией, оказывал правовую поддержку маршалу Георгию Жукову при подписании Акта о капитуляции Германии.
В 1949—1953 годах Вышинский занимал пост министра иностранных дел СССР. После смерти Сталина его преданный инквизитор был снят с министерского поста и отправлен представителем СССР при ООН в Нью-Йорк, где и умер в ноябре 1954 года, готовясь к очередному выступлению.
Штрихи к портрету инквизитора
Главный теоретик и идеолог сталинских чисток в памяти окружающих остался очень противоречивой фигурой. В частности, Валентин Бережков, советский дипломат, публицист и переводчик Сталина, вспоминал о нем так: «Вышинский был известен своей грубостью с подчиненными, способностью наводить страх на окружающих. Но перед высшим начальством держался подобострастно, угодливо. Даже в приемную наркома он входил как воплощение скромности. Видимо, из-за своего меньшевистского прошлого Вышинский особенно боялся [главы НКВД] Берии и [его приближенного] Деканозова, последний даже при людях называл его не иначе как „этот меньшевик“… Тем больший страх испытывал Вышинский в присутствии Сталина и [советского премьера] Молотова. Когда те его вызывали, он входил к ним пригнувшись, как-то бочком, с заискивающей ухмылкой».
Еще более рельефным образ Вышинского делает эпизод, связанный с подмосковной дачей Леонида Серебрякова, начальника Центрального управления шоссейных дорог и автомобильного транспорта при СНК СССР. В 1936 году Серебряков был арестован по делу «параллельного антисоветского троцкистского центра», а в 1937 году — расстрелян. Его дочь Зоря вспоминала, как года за полтора до ареста отца к ним на дачу в Николиной Горе приехал Вышинский. У него тоже была дача в этом же поселке, но в менее живописном месте. В процессе беседы с Серебряковым Вышинский осмотрелся и сказал: «Ах, до чего же у вас дивный участок, дорогой Леонид Петрович!» После ареста Серебрякова в правлении дачного кооператива немедленно появилось заявление Вышинского, в котором он просил «передать мне дачу № 14, принадлежавшую изобличенному ныне врагу народа Серебрякову».
На процессе над участниками «антисоветского троцкистского центра» Вышинский участвовал в роли обвинителя и параллельно оформлял документы на дачу одного из подсудимых, которого он требовал расстрелять. Дача перешла в собственность прокурора еще до окончания процесса. Дочь Серебрякова, Зоря, в соответствии с принципами социалистической законности была арестована как дочь врага народа и помещена в детприемник для малолетних преступников.