Летом этого года в Варшаве пройдет фестиваль INEX ФЭСТ, на котором покажут белорусские спектакли, созданные за рубежом. Среди них две постановки Полины Добровольской — актрисы и режиссера, уехавшей из Беларуси в 2021-м. Поговорили с ней о четырех годах работы в магазине белья, гастролях во Франции и Чехии, восприятии тамошними жителями белорусских протестов 2020 года, а также новых проектах Полины в Польше и за ее пределами.
Полина Добровольская родилась в Минске. Окончила академию искусства как актриса и работала в столичной «Территории мюзикла». Как режиссер ставила спектакли в Минске, Могилеве, Варшаве и Брно. Как певица Chornabrova выпустила альбомы «Слова» и «Сарматыя».
В 2020 году стала одной из активных участниц «Кульпротеста» — серии акций работников белорусской культуры, не согласных с насилием и репрессиями после президентских выборов. После обыска в ее доме и задержания матери в марте 2021 года вместе с семьей уехала в Украину. Сейчас живет в Польше.
«Моя зарплата в театре составляла 300 белорусских рублей»
— Мне рассказывали, что в Минске вы — параллельно с творчеством — работали в магазине белья.
— Да, при огромной нагрузке моя зарплата в театре составляла 300 белорусских рублей. Такой суммы хватит разве что на бензин.
— Опыт работы в магазине можно использовать в искусстве? Или это было просто зарабатывание денег, чтобы жить и заниматься искусством?
— Во-первых, эта работа помогла моим подругам-актрисам. Как минимум, в Минске я взяла к себе на работу всех моих девушек из театра. Они до сих пор там работают. И теперь, когда все частные коллективы позакрывались, у них есть нормальный, более-менее стабильный доход.
Во-вторых, это был доход и для меня. Потому что я, минчанка, должна была снимать квартиру только в последние три месяца перед отъездом из столицы. Поэтому за деньги, заработанные в магазине, я сделала свой первый спектакль «Пакой памірае» (в том числе сама покупала костюмы и делала декорации). Да и дальнейшие проекты становились возможными, потому что у меня была стабильная работа. А еще мы с девушками много времени проводили вместе и могли что-то планировать.
Сейчас у меня есть опыт работы руководителя продаж и оффлайн, и онлайн в разных странах — в Беларуси, Украине, Польше. Когда мы переехали в Варшаву, то польская бухгалтерия и документация, все эти налоги показались ужасом. Очень много тонкостей, мелочей, которые меняются почти каждый месяц. Поэтому у меня действительно гигантский опыт. Если что, не будет проблемой пойти куда-то работать (улыбается).
— Вы работали «за прилавком» или руководительницей?
— В Минске все начиналось «за прилавком». Но потом, как только мы начали расширяться, то я в том числе стала руководительницей для тех, кого брала на работу. Когда переехала в Украину, то осталась только руководительницей и перешла на онлайн. А уже в Польше мы открылись онлайн, и я стала руководить европейским направлением.
— Во время работы приходилось что-то по-актерски играть в разговорах с покупателями, чтобы решить какой-то вопрос?
— Скажу так: благодаря профессии моим девушкам (да и мне) было намного проще. Ведь они выглядели раскрепощенно во время разговоров с покупателями. А вот у тех, кто не работал в театре, видела большое количество «зажимов», им было трудно раскрутить клиентку или клиента.
Естественно, это немного игра в расслабленного персонажа. На самом деле в жизни я бы так с людьми не разговаривала (улыбается). Но мы выстроили систему, и я учила, как разговаривать с клиентками, объясняла, что им было бы приятно слышать. И эти принципы мы вводили в продажи.
— Раскрутить на что? На контакт, разговор, покупки?
— На все. Конечно, в продаже главное — раскрутить на покупку. Но мне очень нравилось в нашем магазине то, что никогда не приходилось врать. Ведь случаются случаи, когда продавцам приходится втюхивать лишь бы что, ведь это их работа. У нас так не было: продукт был клевый. Я чувствовала позитивную энергию от того, что женщины примеряют белье и сами находятся в приятном шоке. Им очень нравится — в итоге они благодарны тебе. Это немного другая энергия продаж. Таких живых контактов мне очень не хватало, когда я уехала из Беларуси. Все превратилось в «зарплату-зарплату-зарплату», а я это ненавижу.
— Поэтому вы и ушли?
— Не только. В продажах я отработала почти четыре года. И уже в Польше поняла, что одна все не вытяну. Вернее, так: некоторое время я все как раз вытягивала, но поняла, что получаю за это не те деньги. У меня не было свободного времени для моих проектов. Работа превратилась в дело, которым занимаешься очень давно, но она перестает интересовать, да еще и не помогает финансово. Условно — планируешь развитие отдела, а вся компания тебя сдерживает в этом. Много было ситуаций, когда я думала: ай, зачем мне это. Невозможно тянуть одним человеком целый поезд. Лучше направить себя на то, что действительно любишь.
Я почти закончила работать в продажах в начале этого года. Остались определенные мелкие вопросы, которые я помогаю решить. Главное — окончательно осознала, что теперь уже могу зарабатывать своей профессией.
У меня есть несколько проектов, в которых я выступаю как актриса. Есть планы на будущее: в сентябре в Общем театре (Teatr Powszechny) в Варшаве состоится премьера спектакля «Хор жанчын падчас вайны» с моим участием. Уже расписаны гастроли по разным городам Европы.
Поэтому я знаю, что половину квартиры смогу оплатить. Все мои режиссерские и музыкальные работы, проведение мастер-классов — это уже дополнительные деньги на еду. Поэтому у меня уже нет страха, что не хватит денег, если я не буду работать в магазине белья или дополнительно не найду работу в баре. Знаю, что мы с женой точно выживем (Полина жената; она объясняет, что «в наших языках нет соответствующего слова для небинарной персоны — либо „муж“, либо „жена“ — и в этой патриархальной вселенной мы выбрали использование слова „жена“». — Прим. ред.). Поэтому сейчас мы живем спокойно и даже можем что-то планировать.
Благодаря постановке спетакля в чешском Брно я планирую купить — подержанную, конечно — машину, чтобы можно было путешествовать со своими постановками. Загрузиться, взять жену, собаку, декорации и поехать куда-то. Не думала еще год или два назад, что буду строить такие планы.
«Отвечаешь по-белорусски, спрашиваешь у жены по-польски, обращаешься к актрисам по-английски, тебе отвечают по-чешски»
— Летом этого года в Варшаве покажут два ваших спектакля. Расскажите о них.
— Их показы пройдут во время фестиваля белорусского театра, который организовывает новая продюсерская инициатива INEXKULT. Я благодарна, что меня туда пригласили, ведь искать площадку для показов спектаклей независимого театра трудно. Я не умею заниматься самоменеджментом, не умею себя продвигать и рекламировать, писать людям и договариваться о показах своих спектаклей. Поэтому всегда говорю в интервью: «Продюсер (ка), найди меня! Вы можете на мне заработать. Я делаю много хороших вещей» (смеется).
25 августа в Варшаве покажут музыкальный моноспектакль «Сарматыя» по одноименной поэме Марии Мартысевич. Изначально эта постановка была специально создана для концертного пространства, чтобы зритель, стоя, находился внутри процесса, внутри спектакля. Даже сценография была в виде куба. Для варшавского показа мне впервые придется выходить с «Сарматыяй» на стандартную площадку, где зритель будет сидеть в зале, а я — находиться на сцене. Поэтому спектакль придется менять. Каким он будет, сама до конца не знаю. Поэтому даже тем, кто раньше видел «Сарматыю», советую прийти на нее посмотреть.
Еще один спектакль — «Выйду з лесу, выцягну хрыбет, і ён будзе мне служыць замест мяча» — покажут 20 июля. Он идет по-польски.
— Почему именно на этом языке?
— Мы находимся в Польше. И мне уже больше хочется выходить за пределы белорусского контекста. В этом спектакле семь актрис — из Польши, Беларуси и Украины. Во время репетиций у меня часто спрашивали, почему бы каждой актрисе не разговаривать на своем родном языке. Но потом поняла, что это добавит еще больше расхождений. А для меня было очень существенно найти в этом проекте общее пространство. А польский язык поможет нам построить мост между нашими нациями и людьми.
Этот спектакль музыкальный, с живым звуком. Все актрисы одновременно создают музыкальный бэнд и будто бы воплощают формат «концерта-монолога». Выбрала такой формат, так как на сложные темы нужно разговаривать легко. Через отношения ддруг с другом мы пытаемся поговорить со зрителями на разные темы. Но все не так просто. Шаг за шагом, от монолога к монологу, мы все больше углубляемся в различные сложные темы — в том числе о жизни женщин в этом мире, в странах, в которых мы находимся и откуда происходим. Пытаемся заглянуть внутрь каждой из нас и почувствовать себя хоть чуточку свободнее, чем в окружающей среде.
— Прозвучала фраза о выходе из белорусского контекста. Она вызвана узостью белорусскоязычной аудитории? Или вам вообще хотелось бы ориентироваться на польских зрителей?
— Сейчас в мире много всего происходит. Для меня очень существенно не сосредотачиваться на каких-то мелких проблемах, а разговаривать на общечеловеческие темы, которые есть повсюду и которые волнуют всех. Например, о маленькой личности человека в глобальной вселенной.
Я хочу зацепить своим спектаклем как можно большее количество людей. Если делать это в Польше по-польски, то количество людей, которые придут и что-то поймут, увеличится. Впрочем, и белорусы, и украинцы, которые давно в эмиграции, хорошо понимают польский.
Только что у меня была премьера в Чехии, и там, естественно, спектакль шел по-чешски. Моя следующая премьера будет через месяц, и она уже будет по-английски. Я чисто технически понимаю количество аудитории и считаю, что через театр можно разговаривать с людьми, а не только тешить свое эго. Потому что есть ощущение, что это что-то изменит.
— Вы учили раньше чешский язык?
— Нет.
— А как тогда шли репетиции?
— Я разговаривала с актрисами по-английски. Через два месяца работы уже понимала их язык примерно на 60%. Последний месяц я говорила по-английски, актрисы мне отвечали по-чешски, и я их понимала.
Кстати, в те месяцы было сложно, получалась даже не билингва, а трилингва или мультилингва. Представьте: просыпаешься, отвечаешь по одному рабочему вопросу по-белорусски. Потом спрашиваешь у жены, как дела, по-польски (мы разговариваем с ней на этом языке). Потом приходишь в театр и говоришь по-английски, а тебе отвечают по-чешски. А по выходным созваниваешься с бабушкой и дедушкой, с которыми разговариваешь по-русски. И мой мозг такой: «Полина, что происходит?» (смеется)
— А что за проект по-английски?
— Премьера пройдет в июле в Варшаве. Как и «Сарматыя», это будет мой моноспектакль, но больше с музыкальной, чем театральной направленностью. Неожиданно я поняла, что у меня как у певицы Chornabrova появились свои польские слушатели. Но они не всегда понимают, о чем я пою. Мне говорили, что было бы классно послушать меня на других языках. Я долго размышляла, что не очень логично петь по-польски, потому что я не полька. Иногда я люблю добавлять этот язык — в «Сарматыі» есть польская колыбельная. Но в основном новый спектакль будет по-английски.
Я мечтаю, чтобы кто-то увидел или услышал мою мультиязычную работу, спросил, откуда я. И когда бы узнал, что белоруска, захотел бы прогуглить, что такое «Сарматыя», послушать белорусские песни или посмотреть наши спектакли. Необязательно мои (улыбается). Я никогда не хочу исключать из творчества свои белорусские корни. Но одновременно было бы хорошо подключать к разговору разных людей, которых никогда в жизни не видела. Потому что обычно оказывается, что у нас намного больше общего, чем можно подумать.
«Подавляющее большинство французов вообще не знает, что такое Беларусь»
— Перед тем, как вы ставите спектакли, к вам приходят с предложением или вы сама стучите в дверь?
— К сожалению, еще не приходят. Это моя мечта, чтобы так было. Хотя в Брно мне как раз предложили поставить спектакль. Это второй по счету такой проект: в первый раз меня давным-давно приглашали в Могилев.
Чаще происходит так: я подаюсь на какую-то резиденцию (краткосрочный проект, в рамках которых труппа может создать постановку на базе какого-то театра или институции. — Прим. ред.) или отправляю запрос, или могу осуществить постановку на какой-то площадке. Потому что найти ее — сложнейшая вещь. Например, как было со спектаклем «Выйду з лесу…»? Я прочитала текст и поняла, что хочу с ним что-то сделать. Скажу честно, это было как роды, ведь процесс занял девять месяцев: от идеи до премьеры.
Но это не значит, что мы с актрисами работали так долго. Я собрала их и предложила поучаствовать в проекте. Естественно, бесплатно. Я не банк (улыбается), не могу платить людям. Прошло несколько встреч, потом нам сказали «нет» с финансированием — и мы ушли на летние каникулы. А потом я решила рискнуть: «Девушки, давайте просто начнем работать, а потом найдем площадку». Они согласились, за что я им благодарна. Не каждый согласится работать, если ему обещают что-то неопределенное в перспективе.
Мы начали работать с текстами. Я подала заявку на резиденцию. И тут мне говорят: «Слушай, у нас тут одно место осталось. Сможешь начать репетировать, грубо говоря, через неделю?»
Согласилась — и хорошо, что работу делали не с нуля. Очень скоро начали писать музыку с женой, строить какие-то декорации за свои деньги. В итоге успели, и премьера состоялась.
— В 2021 году в варшавском Новом театре с вашим участием поставили проект «1.8 M». В аннотации отмечается, что именно столько — 1,8 квадратного метра — отводилось человеку в переполненных белорусских тюрьмах…
— Да, мы уже показывали его на гастролях в Чехии, а также во Франции, на осень запланирована новая поездка в последнюю страну.
— Отличалось ли восприятие зрителей в разных странах?
— Меня очень удивили французы, подавляющее большинство которых — за исключением самых образованных — вообще не знает, что такое Беларусь: «Что? Это в Европе? Правда?» Но почти после каждого спектакля происходило обсуждение в формате «вопросы — ответы». Так вот, французы в основном задавали очень конкретные вопросы, как помочь. Сначала мы рассказывали обо всем. Но после второго или третьего спектакля — у нас было много показов в Реймсе и Париже — уже подготовили ответы, куда можно отправлять деньги и так далее.
В Чехии — мы показывали спектакли в Праге — было немного по-другому. Там преобладали политические вопросы. Вроде: «А как вы, белорусы, относитесь к войне в Украине?» Но как можно логически не понять нашу позицию после того, что мы показываем и как выражаем наше мнение в самом спектакле?
Лично мне очень нравится конкретика и действия. Есть вопрос — есть ответ. Возможно, кому-то интереснее рассуждать на такие темы. Но сейчас 10 евро, отправленные французами, реально могут помочь семье политзаключенного. А для них 10 евро — мелочь, кофе купить.
Но и там, и там нас принимали очень хорошо. Кстати, в Чехии на показ даже пришла девушка, которая стала прототипом одной из героинь этого спектакля.
— Актерская работа, режиссура, карьера певицы — все это совершенно разные профессии. Как их совмещать?
— У меня в голове это как папки на рабочем столе компьютера: режиссура, музыка, актерство. Разве что работа актрисы для меня сейчас немного проще, она расслабляет мой мозг и не такая для него напрягающая, ведь решать определенные вопросы нужно не мне.
— Насколько белорусы готовы к нетрадиционному, авангардному театру, который вы предлагаете?
— Вопросы к белорусам, которые ходят в театры, не ко мне. Шучу. Не хочется так говорить, но смысл все равно в качестве. Спектакль может говорить на очень авангардные темы. Но если он сделан суперкачественно, суперинтересно, если музыкальный спектакль — то не фальшиво, если пластический спектакль — не криво (или криво, но так специально задумано), так вот, тогда он все равно будет привлекать людей. Но главное все равно в рекламе и продюсировании. Если сделать красивую афишу и хорошую рекламу, все придут. Даже если это говно (улыбается).
Вообще, театральная жизнь в Польше буквально бурлит. Поэтому белорусы могут найти себе все что угодно. Или такие же развлекательные театры, как минские Горьковский или Молодежный. Если хотят традиционный театр — пожалуйте к «Купаловцам». На более понятный театр малой формы — есть TeamTheatre. Хотят перформанса, чего-то рейвового — есть белорус Игорь Шугалеев. Если авангард — то в Свободный. Хотят больше музыкального и непонятного — пойдут на мои спектакли (улыбается).
Но смысл в том, что мало кто ходит. Это вообще вопрос заинтересованности людей театром. Или у них есть силы пойти на спектакль — или только на то, чтобы выпить вечером пива. Если что, я их прекрасно понимаю. У меня тоже нет сил ходить в театр: за два года почти не была на спектаклях в Польше, потому что очень устаю. И вот это действительно проблема, которую — в том числе благодаря INEX ФЭСТу — мы попытаемся решить.
Читайте также
