В 1959 году в Свердловской области России погибла туристическая группа Игоря Дятлова, совершавшая лыжный поход по Северному Уралу. Отсутствие точных сведений об обстоятельствах и причинах гибели девятерых людей породили десятки конспирологических теорий, а об истории трагедии появилось множество книг и фильмов. История группы Дятлова хорошо известна и многим белорусам — но, возможно, именно из-за нее в тени остается другой очень похожий случай, произошедший с нашими соотечественниками: в 1971 году в Иркутской области РСФСР целиком погибла группа белорусских туристов. Рассказываем об этой истории.
Жизнь распадалась «на месяц отпуска, проведенного в походе, и на остальное существование»
В марте 1971 года две группы белорусских туристов ушли в Восточный Саян (горная система на юге Сибири, расположенная на территории России и Монголии). Одна из них — под руководством Михаила Кореня — не вернулась. В ее составе, как и в группе Дятлова, было девять человек. Кроме руководителя, это Федор Гимеин, Вадим Казарин (он был самым молодым, 23 года), Игорь Корнеев (самый старший — 41 год), Арон Крупп, Владимир Скакун, Анна Нехаева (единственная девушка), а также два друга: Александр Носко и Александр Фабрисенко.
Информации об этих людях совсем мало. Так, Федор Гимеин упоминается в одном из текстов как любитель гитары. Александр Фабрисенко закончил Белорусский политехнический институт, занимался спортивным ориентированием. Вехи его карьеры таковы: выступал в 1967-м на III Всесоюзных соревнованиях в Горьком (теперь Нижний Новгород) в составе команды БССР. В этом же году на IV лично-командном Республиканском первенстве победил среди мужчин. В 1969-м на VI первенстве БССР на озере Нарочь занял 1-е место в эстафете в составе команды Брестской области. На первенстве БССР в 1970-м стал чемпионом.
В одном из текстов группа Кореня упоминается как «группа минского Политехнического института» (сейчас Белорусский национальный технический университет, БНТУ). Учитывая, что Фабрисенко его закончил, возможно, речь шла о выпускниках этого заведения.
Самым известным среди участников группы был Арон (или Арик) Крупп — советский поэт и бард, один из самых известных представителей туристического направления в бардовской песне. Он родился в латвийском Даугавпилсе в семье юриста и преподавательницы английского языка. Ребенком во время войны пережил эвакуацию в Среднюю Азию. После института в 1964-м получил распределение на минский завод Вавилова (теперь часть холдинга «БелОМО» — производителя оптической, оптико-механической и оптико-электронной аппаратуры).
Как писала его вдова Надежда Крупп, Арик был представителем «поколения, которое ехало на целину (непаханая плодородная земля, в 1950-е годы СССР сделал ставку на освоение целины в Казахстане. — Прим. ред.), на студенческие стройки, откликалось на любой зов Родины — безоговорочная вера в свое великое назначение, энтузиазм и эмоциональный порыв определяли его поступки и всю его жизнь». Но, продолжает Надежда, «проходит время <…>, институт позади, и начинается просто жизнь. Жизнь молодого специалиста, рядового советского инженера, который любит свою профессию, но не умеет и не хочет делать карьеру. Который с увлечением делает открытия и предоставляет своему коллеге оформлять с ним в соавторстве свидетельства об изобретениях. Который не умеет и не будет добиваться себе жилья — так восемь лет и проживет в общежитии, <…>. Которому скучно писать диссертацию — он с куда большим удовольствием ходит в походы и пишет песни».
По ее мнению, время жизни ее мужа — а также многих представителей его поколения — распадалось «на месяц отпуска, проведенного в <…> походе, и на остальное существование». Для них туризм в шестидесятые и семидесятые годы был «неосознанной, скрытой формой социального протеста».
«Уходя из города в горы, в тундру, в лес, они выпадали из социума и создавали собственную модель общества по своим законам нравственности, где каждый человек стоил ровно столько, сколько он стоил, где все они получали полной мерой и полной мерой отдавали себя — все по самому большому счету. Где в человеке отступало все мелкое и открывалось все самое человеческое и настоящее, ибо таков закон выживания в тех условиях, которые они добровольно выбирали себе на месяц отпуска», — писала вдова Круппа. Во многом ее слова объясняют, почему группа Кореня отправилась в свое путешествие.
О том, как произошла сама трагедия, мы можем узнать именно благодаря Надежде Крупп. Она написала несколько книг мемуаров. В 2003-м вышла одна из частей — «Плата за вдох», в которой подробно рассказывалась эта история. Добавим, что Надежда умерла в 2016 году в Москве.
«Представляешь, человек всю жизнь хотел в Саяны — и пришлось остаться. Заболела теща…»
Надежда вспоминала, что, когда они познакомились, «Арик уже бредил этим походом, только тогда был другой маршрут. Он собирался идти куда-то на Север, за Полярный круг. Но маршрут закрыли, он пару дней пометался в неопределенности и вдруг пришел счастливый: „Миша Корень берет меня в Саяны!“»
В реальности участников похода могло быть больше. Накануне отъезда Крупп рассказал жене о парне, которому, как ему тогда казалось, не повезло: «Представляешь, человек всю жизнь хотел в Саяны — и пришлось остаться. Заболела теща…» В реальности мужчина спас себе жизнь — это еще одна параллель с группой Дятлова, один из участников которой выбыл из числа туристов.
6 марта 1971 года две группы белорусов уехали в Москву поездом. Из столицы СССР добрались самолетом до Иркутска, оттуда — до Нижне-Удинска (город в Иркутской области), а затем маленьким самолетом до Верхней Гутары (деревня в той же области). Именно оттуда Надежда получила от мужа единственное письмо, датированное 11 марта: «Родная моя, здравствуй! Вот мы и добрались до начала маршрута, сидим в Верхней Гутаре, завтра утром придут олени. Загрузимся и — в путь. Погода в долине прекрасная: безоблачно, безветренно, снега в этом году выпало очень мало, это сводит почти к нулю лавинную опасность и облегчит нам путь».
12 марта две группы минских туристов вышли из Верхней Гутары, а 16 числа разошлись по своим маршрутам.
Долгое время о группе не было ничего слышно. «Однажды поздно вечером, в конце марта, разыгралась непогода, — вспоминала Надежда Крупп. — Ветер выл за окнами, вибрировала жесть на крыше, охапки снега ударялись в стекло. Казалось, что ветер гуляет по комнате. Диночка (дочь Надежды. — Прим. ред.) спала, Галя (подруга. — Прим. ред.) собиралась уходить. Мне было не по себе. — Слышишь, — сказала я ей, — неспроста это. Что делается с погодой! Лютует… Где-то сейчас происходит что-то страшное… Нет, я не думала в этот момент о них. Даже подсознательно я никогда не связывала их с образом беды: не была человеком, искушенным в туризме, не понимала, что такое зимний поход пятой категории сложности (почти максимальная, всего их шесть. — Прим. ред.), не представляла, что такое лавины, и уж тем паче — саянские лавины. Просто я сказала то, что ощущала в тот момент. Это был лишь момент, который неожиданно ворвался в мое сознание, заставил меня съежиться в комочек, забиться в угол тахты и так сидеть, уткнувшись подбородком в коленки».
В один из дней к ней пришли знакомые: «А где Крупп? Параллельная группа уже вернулась…» Они увидели растерянные лица — и исчезли. Надежда побежала звонить в Совет по туризму — недалеко от дома был телефон-автомат.
«Ответил женский голос, — вспоминала Надежда. — Я поздоровалась и спросила, когда вернется вторая саянская группа. На другом конце провода почему-то молчали. Меня тревожно кольнуло.
— Это жена Арика Круппа. Почему вы молчите?
— Вы можете приехать к нам? Приезжайте…
— Что случилось? Что? Скажите мне правду… Что случилось?
— Они потерялись, Надя. Их ищут. Мобилизована воинская часть с вертолетом. Вылетели наши спасатели-альпинисты…
Глыба беды, огромная, черная, обрушилась на меня, я ухнула вместе с ней в бездну и мгновенно — не поняла, а почувствовала, ощутила, что все кончено…
— Их не найдут! Их не найдут! Их не найдут!.. — кричала я не человеческим — звериным голосом».
Разговор произошел 12 апреля. Поисковые работы начались 11 апреля, но семье тогда ничего не сообщили.
«Мы в ловушке. Снега выпало сантиметров 20. Пока сидим, но выбраться отсюда проблема»
В первые дни после начала поисков вестей о пропавших практически не было. Вертолет облетел маршрут, но не увидел людей. Нашли лишь оставленную поваленную палатку (еще одна параллель с группой Дятлова) перед выходом на перевал Пихтовый (другое название — Тофаларский ключ). В ста пятидесяти метрах от нее в сторону перевала торчала воткнутая в снег лыжа.
«И где-то в тайнике отыскали записку непонятного содержания, подписанную двумя членами группы, — писала Надежда. — Все это порождало ощущение тайны, было похоже на детектив и, естественно, дало толчок моей фантазии, которая могла стремиться только в одном направлении — том, которое помогало выжить. После первой страшной полосы — она была равнозначна смерти — вдруг в сознании стал проклевываться крошечный фантастический росток надежды: мне представилось, что их унесли летающие тарелки. Я была абсолютно в здравом уме, никакого „сдвига по фазе“, как думали некоторые, с кем я имела неосторожность делиться своей надеждой, у меня не было. Просто без этой версии я не смогла бы выжить. Удивительная вещь — наш организм: сознание подбрасывает идею, которая спасает в самый опасный момент психику, а она, устояв, уже начнет вытаскивать эмоциональный аппарат и все прочее. В реальности летающих тарелок я не сомневалась. Вот это меня и спасло».
Что было в этих записях? Речь о дневнике, который вел Александр Носко. В своей книге «Безопасность в лыжных походах и чрезвычайных ситуациях зимних условий» его процитировал специалист по спортивному туризму Петр Лукоянов:
«23 марта. Мороз. Ясно… Тофаларский ключ обещает стать ключом маршрута. Лавины. Карнизы (снежные образования в горах, нависающие над обрывами, образуются под влиянием ветра. — Прим. ред.) справа и слева. Поднимаемся по левому склону. Пересекли пять лавинных кулуаров (ложбин в склоне горы. — Прим. ред.). В двух лежали лавины. Одна — свежая. На плато у поворота ручья есть место для ночлега. Разведка показала, что дела плохи. На седле перевала карниз по всей длине <…>. 24 марта. Мы в ловушке. Всю ночь пурга. Оттепель. Снега выпало сантиметров 20. Пока сидим, но выбраться отсюда проблема. Снегопад продолжался до…»
На этом записи обрываются.
Поиски в Саянах продолжались. Первая группа спасателей не могла приблизиться к месту, где торчала воткнутая в снег лыжа — там продолжали сходить лавины. Через двадцать дней на смену ей прилетела вторая группа.
«В последний день вахты, когда уже прилетела третья смена, тринадцатого апреля (вероятно, здесь ошибка — восьмерых погибших извлекли из-под снега, спустя месяц, в середине мая. — Прим. ред.), откопали первых троих — первые три похоронки принес телетайп. Раскопки шли уже вокруг лыжи. Вторая смена осталась помогать третьей. Над нашими мальчиками был двенадцатиметровый слой снега. Три дня их извлекали на поверхность», — писала Надежда Крупп.
С 8 по 16 мая в месте, где была воткнута лыжа, обнаружили и откопали тела почти всех погибших. Они находились недалеко друг от друга и лежали поперек земли или головой вниз. На голове — капюшоны, рюкзаки сбиты к затылкам.
Неизвестной оставалась лишь судьба Игоря Корнеева. Третья смена спасателей осталась искать его. Тела остальных отправили в Минск.
Федора Гимеина и Александра Фабрисенко родственники решили похоронить на малой родине, а для оставшихся семерых было выделено место на Чижовском кладбище. Первоначально собирались сделать коллективные похороны. Уже был найден большой спортивный зал для прощания. Но затем власти переиграли и решили прощаться с каждым погибшим по отдельности.
«Представь себе процессию: семь гробов… а сколько народу? Ты представляешь, сколько будет народу? Полгорода! А вдруг люди захотят нести их на руках до самого кладбища? Кто запретит? Поставят на плечи — и понесут! И кто может сказать, во что это все выльется?» — объяснял Надежде Крупп возможную логику властей один из ее знакомых.
В итоге с каждым из семерых попрощались по месту работы. А затем семь процессий двинулись на Чижовское кладбище из разных концов города. Расписание похорон было составлено таким образом, что тела опускали в землю с интервалом в тридцать минут.
«Спасатели говорили: если б у Игоря хватило терпенья просидеть здесь две недели, 11 апреля его нашел бы вертолет»
Что на самом деле произошло с группой, стало известно через две недели, когда 2 июня наконец нашли тело последнего туриста, Игоря Корнеева.
«Когда снег начал таять, обнажилась поднятая вверх рука с лыжной палкой. Будто он поднял ее навстречу лавине, будто он хотел задержать ее», — писала Надежда Крупп.
Как писал Лукоянов, Корнеева нашли в снегу в вертикальном положении с поднятыми руками — вероятно, он пытался снять рюкзак. Вновь слово супруге Круппа: «По его [Корнеева] корявым записям, сделанным окоченевшими пальцами в ученической тетради в клеточку, удалось восстановить все, что произошло в те дни в Восточных Саянах у перевала Пихтовый. Рано утром 12 марта ребята с оленьим обозом отправились в горы. У первого перевала каюр (погонщик собак или оленей, запряженных в нарты. — Прим. ред.) простился с ними, а они встали на лыжи и вышли на маршрут. Снега в горах было мало, и все радовались, что не будет лавин. Но за две недели, пока они дошли до Пихтового перевала, навалило столько снега, сколько положено было этой земле получить за всю зиму. На зазубринах гор нависли огромные снежные козырьки».
Последняя стоянка перед перевалом затянулась на трое суток: у Федора Гимеина открылась старая язва желудка.
«Пережидали, когда спадет боль, — писала Надежда Крупп. — А снег все валил, и козырьки [карнизы] за эти дни стали еще тяжелее. Снарядили двоих в разведку. Вот их-то записку, оставленную по всем туристским правилам, и нашли спасатели (речь о дневнике Носко. — Прим. ред.). Разведчики вернулись к вечеру и рассказали, что снежные навесы всюду с двух сторон. Предстояло пересечь небольшое плато, окруженное цирком (котловиной. — Прим. ред.) горных вершин. На коротком совещании решили идти. Игорь Корнеев один был против. Он был старше и опытнее всех. Хотя тут у всех за плечами были Кольский [полуостров], Полярный и Приполярный Урал, и именно поэтому все были уверены, что все смогут. Игорь не был уверен. Он знал, что это совсем другие горы. Он предчувствовал, что они не пройдут. Но изменить ничего не мог: по уставу все подчинялись командиру группы. Идти на конфликт он не хотел. И еще он верил в судьбу».
Утром 25 марта группа снялась со стоянки. «Игорь нес шатровую палатку и, собирая ее, чуть задержался, — рассказывала Крупп. — Он шел последним, метров на пятьдесят отставая от всех. Может быть, он испытывал судьбу? Как только они вступили в ложбину, он услышал характерный шорох, поднял голову — и увидел белое облако. Он хотел крикнуть, чтобы предупредить товарищей, но не успел — лавина накрыла его. Последнее, что он видел, — маленькие темные фигурки лыжников в молочном мареве».
Корнеев оказался на краю лавины, снега на него навалило не очень много, поэтому он остался в живых. Выбравшись, он не увидел ни одного человека. Из двух собак, бывших в походе вместе с группой, выжила одна. У него имелась запасная лыжа (ее называли «теща» из-за лишнего веса, который приходилось нести) — мужчина пытался ею раскапывать снег («все равно что перочинным ножом пытаться вырыть колодец», — сравнивала Надежда Крупп). Он вернулся на место предыдущей стоянки, поставил палатку и жил там четыре дня, все это время пытаясь откопать своих друзей.
«Ночами не спал: кругом грохотали лавины, и он боялся, что его накроет вместе с палаткой во время сна, — писала Крупп. — Наконец, нервы не выдержали: он бросил бесполезную без примуса, холодную, тяжелую палатку и ушел назад по той дороге, которая привела их сюда. Он шел к людям. Ушел недалеко. В двухстах пятидесяти метрах (по другим сведениям — 350) от стоянки его накрыла лавина. А палатка осталась целехонькой… Спасатели говорили о том, что, если б у Игоря хватило терпенья просидеть здесь две недели, одиннадцатого апреля его нашел бы вертолет. У него был небольшой запас сухарей и яичного порошка — этого хватило бы, чтоб продержаться. <…> [Но] если бы он мог просидеть, это был бы уже не Игорь. Чего он не мог совершенно — это бездействовать».
Дольше всех прожила собака. Оставшись в полном одиночестве, она побежала туда, где засыпало восемь человек и стала откапывать рюкзаки. Вероятно, искала пищи. Там ее и завалило.
«Не вдаваясь в детали, остановимся на ошибках, допущенных, по нашему мнению, группой, — писал Петр Лукоянов. — Главная — решение на преодоление перевала, несмотря на наличие признаков повышенной лавинной опасности (два обильных снегопада, перегруженные снегом склоны, следы лавин, плохая видимость). Здравый смысл подсказывал: надо было перейти на запасной маршрут и продолжить его через [перевал] Комаринский. Вчитайтесь в дневниковые записи, и вы поймете, что такие предложения были. В этом убеждает также и то, что участники похода серьезные и опытные туристы. И все же верх взяло иное мнение».
Почему? Лукоянов предполагает следующее: «„Момент истины“ следует, наверное, искать в мотивах психологического характера. Вспомните. Они отставали от графика и понимали, что надеяться на чудо не приходится. Для „спасения“ экспедиции надо было обязательно взять этот перевал, который, по их оценке, „мог стать ключом маршрута“. Переход на запасной вариант лишал их этого напрочь. Все летело в тартарары: годы подготовки, надежды, престиж, большие финансовые затраты. И они пошли на перевал, допустив вторую тактическую ошибку: выбрали путь подъема по узкой ложбине в обход справа пирамидального скального обрыва. Оптимально безопасный путь был иной — по моренной гряде. Плохая видимость, скорее всего, помешала рассмотреть его».
Читайте также
