Ровно 90 лет назад, 26 августа 1933 года, был принят декрет правительства БССР «Аб зменах і спрашчэнні беларускага правапісу». Эта реформа, положения которой были спущены сверху, радикально повлияла на развитие белорусского языка и до сих пор вызывает несогласие у части интеллигенции. Ее представители продолжают использовать классическое правописание (разговорное название — «тарашкевица») и пишут «сьнег» и «Эўропа» — так, как было принято в то время. Расказываем, что такое «тарашкевица», кто ее придумал, почему произошла реформа и есть ли шансы объединить два правописных стандарта.
Тарашкевич и его работа
«Тарашкевица» получила свое название от конкретного человека, которого в свое время знала вся Беларусь. Речь о Брониславе Тарашкевиче. Он родился в 1892 году на современном белорусско-литовском пограничье (ныне Вильнюсский район Литвы). Получил хорошее образование: окончил 2-ю Виленскую гимназию и историко-филологический факультет Петербургского университета. После окончания последнего (1916) остался в нем как преподаватель.
В 1917–1918 годах Тарашкевич написал свою знаменитую «Беларускую граматыку для школ». Это была не первая такая книга. Незадолго до этой публикации были подготовлены и другие грамматические пособия по нашему языку: ненапечатанная грамматика Антона Луцкевича и Яна Станкевича, Hramatyka biełaruskaj mowy Болеслава Почобки, грамматика Рудольфа Абихта, написанная с тем же Станкевичем. Все они печатались латинкой (латинскими буквами).
«Их значение как практических пособий по сравнению с грамматикой Б. Тарашкевича настолько незначительно, что первой грамматикой традиционно считается „Беларуская граматыка для школ“», — писал языковед Сергей Запрудский. Такой же мысли придерживался и его коллега Змитер Савко: «Она была самой основательной, охватывала большинство орфографических коллизий; в значительной степени продолжала практику белорусской печати предыдущего периода; книга содержала упражнения, что позволяло использовать ее в дидактических целях. Но был еще один фактор: „Граматыка для школ“ появилась по заказу белорусской политической элиты». Дело в том, что как раз в 1918 году была провозглашена независимость Белорусской Народной Республики (БНР).
Поэтому публикация книги Тарашкевича — она вышла как кириллицей, так и латинкой — стала сенсацией и была триумфально принята всеми политическими сторонами. В 1918–1920 годах ее выдали три раза. Автор «Граматыкі» в то время жил в Вильнюсе. Между тем этот город и Минск разделила граница. Сначала Беларусь стала ареной советско-польской войны. По условиям Рижского мира 1921 года наша страна была разделена между Москвой и Варшавой.
Тарашкевич остался в Западной Беларуси, ставшей частью Польши, и занялся политикой. Он был депутатом польского Сейма, в 1925-м возглавил Белорусскую крестьянско-рабочую грамаду, в которую за короткое время вступило около 100 тысяч человек.
Тем временем его «Граматыка» продолжала свое триумфальное шествие по БССР — последняя была создана на части Восточной Беларуси, оставшейся под контролем Москвы. Четвертое издание «Граматыкі» 1921 года вышло благодаря поддержке Наркомата (министерство. — Прим. ред.) просвещения БССР.
В чем был феномен этой книги? Сергей Запрудский цитировал в своем исследовании высказывание писателя Змитрока Бядули. Тот в 1922-м сказал, что благодаря появлению издания «ў часопісах і кніжках скончылася пестрата і размаітасць формаў і правіл». По словам ученого, «Тарашкевич считал, что в процессе подготовки грамматики нужно зафиксировать те явления, которые оформились в языке», ориентировался на широкую диалектную базу, обращал внимание на тогдашнюю языковую практику и принципиально не занимался языковым «проектированием» (не придумывал ничего кардинально нового).
Что насчет собственно языковедческого подхода? «Грамматика Б. Тарашкевича чрезвычайно удачно зафиксировала тогдашние правописные нормы белорусского языка, которые в значительной степени были основаны на фонетическом принципе правописания», — отмечал Запрудский. Последний видел в предложенной орфографии отдельные недостатки. Намеренно не будем обращать на них много внимания, так как рискуем уйти в узконаучные проблемы. Пример: «С точки зрения механизации письма неудобным могло считаться унаследованное из пособий его предшественников А. Луцкевича и Я. Станкевича правило о правописании безударного [э] после мягких согласных во втором слоге перед ударением. В то время как в первом слоге перед ударением (как и в современном правописании) предлагалось всегда писать „я“ (няма, вяду, невядомы)».
Реформа сверху
Ни одна грамматика априори не может считаться идеальной. Уже в середине 1920-х годов в среде отечественных лингвистов постепенно начала формироваться мысль, что в правописание необходимо внести определенные изменения. Вариант Тарашкевича активно критиковал языковед Язэп Лёсик. Но, как отмечал Сергей Запрудский, «факт возвышения в советской Беларуси Б. Тарашкевича как политической фигуры [в Западной Беларуси] автоматически понижал шансы любого из советских реформаторов этого времени внести радикальные изменения в существующее правописание».
В 1926-м в Минске прошла Академическая конференция по реформе белорусского правописания и азбуки, правда, ни одно из ее предложений на тот момент не было реализовано. Но в 1927-м по итогам работы конференции началась деятельность комиссии под руководством языковеда Степана Некрашевича. Власти тогда не вмешивались в ее дела. Но на рубеже двадцатых-тридцатых годов настало время «великого перелома». Кремль начал проводить политику коллективизации (создания колхозов — преимущественно насильственными методами), быстрыми темпами шла индустриализация (создание промышленности). Одновременно советская империя шла путем унификации всех сфер жизни, что начало политику русификации.
В Беларуси началась «борьба с нацдемами». Под этим сокращением скрывались национал-демократы. Но в реальности речь шла об обычных белорусах, которые любили свою культуру и которых решили сделать врагами народа (сейчас их назвали бы «свядомыми»). В октябре 1929 года Некрашевича уволили, после чего его комиссия сразу прекратила работу. Но результаты ее работы все же успели издать в начале 1930 года.
В основном проект 1930 года продолжал и развивал правописание Тарашкевича, а также упрощал его. Например, предлагалось отказаться от исключений, писать дзявяты, дзясяты, васямнаццаць, писать апостроф после мягких: вместо зьезд — з’езд и т.д. Но обсудить новый проект не удалось: в том же году шесть из восьми авторов проекта были арестованы. Седьмой — Янка Купала — совершил попытку самоубийства под давлением властей. После этого на результатах их работы был поставлен крест.
В таких условиях лояльные к власти языковеды получили задание разработать новый проект изменений. Он создавался уже в условиях репрессий и арестов представителей элиты. Как писал Савко, новый проект, законченный в 1933 году, получился «чрезвычайно противоречивым и разновекторным: его никак не удавалось назвать ни откровенно русификаторским, ни откровенно пуристическим, ни самостоятельным. В сфере правописания собственнобелорусских слов документ предложил глубокую ревизию прежней практики, в оформлении иноязычной лексики — сохранял тарашкевичскую основу и почти повторял проект-1930, несмотря на объявленную его создателями „войну нацдемовским установкам“».
Но и этот проект не был реализован. В том же 1933-м в Украине началась кампания, в рамках которой местные языковеды обвинялись в искусственном отрыве украинского языка от русского. Эти установки перенесли и на Беларусь. Спорный проект-1933 признали слишком мягким и решили его переделать. Для этого создали новую комиссию, в которую не включили ни одного лингвиста. Ее членами стали председатель правительства Николай Голодед, номинальный руководитель БССР, председатель Центрального исполнительного комитета Александр Червяков, второй секретарь местной компартии Василий Шарангович, народный комиссар просвещения Александр Чернушевич, вице-президент Академии наук Томаш Домбаль, а также писатель Андрей Александрович.
По итогам работы этой комиссии и были приняты решения о реформе. 26 августа 1933 года появился декрет правительства «Аб зменах і спрашчэнні беларускага правапісу», 27 августа — соответствующее решение компартии, а 28 августа документ опубликовали в газете «Звязда».
Как отмечал Сергей Запрудский, в преамбуле документа говорилось о больших успехах, которых достиг белорусский язык после Октябрьской революции. Но, мол, эти успехи были достигнуты «в борьбе с великодержавным шовинизмом и контрреволюционным белорусским национал-демократизмом»: «Белорусский национал-демократизм, исходя из своих буржуазных, контрреволюционных целей, проводил подрывную вредительскую работу как на хозяйственном, так и на культурном фронте, в том числе и в области языка, терминологии и правописания. Национал-демократизм стремился всеми мерами и способами оторвать белорусский литературный язык от языка широких белорусских рабочих масс, создавал искусственный барьер между белорусским и русским языками и засорял белорусский язык различными средневековыми архаизмами и буржуазными вульгаризмами. Существующее белорусское правописание значительно засорено указанными национал-демократическими течениями и поэтому подлежит изменениям».
Уничтожение «тарашкевицы» — и Тарашкевича
В новой реформе были учтены некоторые предложения, которые выдвигались в проектах 1930 и 1933 годов. Но большинство коренным образом меняли правописание. Приведем лишь отдельные моменты:
- частица «не» и предлог «без» теперь писались всегда без изменений (ранее в первом слоге перед ударением — «ня» и «бяз»);
- мягкий знак больше не использовался для обозначения ассимиляционного смягчения свистящих (вместо «сьвет» — «свет», вместо «сьнег» — «снег»);
- убирался мягкий знак при написании удлиненных мягких согласных (насеньне — насенне, гальлё — галлё);
- регулировалось написание суффиксального [с] в сочетаниях с корневым [д] (гарадзкі — гарадскі, грамадзкі — грамадскі);
- регламентировалось письменное обозначение раздельного произношения согласного с последующим [j] — через апостроф или через мягкий знак, если этим согласным был [л] (абьява — аб’ява);
- правописание безударного [о] в иностранных словах подчинялось правилам белорусской фонетики (прафесар, маналог), но делалось исключение из этого правила для «интернациональных революционных слов» («рэволюцыя», «совет» — сейчас пишут «рэвалюцыя» и «савет»);
- в иностранных словах после [з], [с] теперь нужно было всегда писать «і» (сыстэма — сістэма) и т.д.
Новый вариант правописания получил название «наркомовка» (напомним, что наркоматами тогда назывались министерства). Интересно, что среди членов комиссии, которая ее вводила, выжил только один человек: Андрей Александрович, да и тот прошел через ГУЛАГ. Голодед во время допроса в здании НКВД выбросился из окна пятого этажа. Червяков застрелился. Шаранговича, Чернушевича и Домбаля расстреляли.
В то время, когда в БССР отменяли «тарашкевицу», ее автор находился в польской тюрьме. Еще в 1927-м Тарашкевича и его соратников по парламенту задержали без согласия Сейма, а саму Грамаду запретили.
В то же время за решетку — но в СССР — попал драматург Франтишек Алехнович. Последний, поверив в проект БССР, приехал в Союз из Вильнюса 23 декабря 1926 года и получил советское гражданство. Но уже 1 января 1927 года его арестовали и обвинили в шпионаже в пользу Польши. Просьбы к властям освободить драматурга (свои подписи под обращением поставили в том числе Янка Купала и Якуб Колас) не помогли. Алехнович получил 10 лет и был отправлен на Соловецкие острова. Там он пробыл шесть лет, после чего в 1933-м и состоялся обмен с Польшей: Алехновича на Тарашкевича.
Драматург вспоминал в своей книге церемонию обмена: «Я ўжо вырозьняваў (отличал. — Прим. ред.) твары людзей, якiя да нас падыходзiлi. Наперадзе йшоў нейкi высокi мужчына ў цывiльнай вопратцы. Зь iм — з двума палiцыянтамi па бакох — той, каго польскi ўрад абменьваў на мяне: Бранiслаў Тарашкевiч. У гэты мамэнт я адчуў ня толькi духовы (духовный. — Прим. ред.), але й фiзычны кантраст памiж намi. Вязень „капiталiстычнага гаспадарства“ меў на сабе <…> капялюш, добра скроенае восеньскае палiто, беззаганна вычышчаныя боты… Савецкi вязень iшоў у старэцкiм падзёртым кажуху на салавецкiм бушлаце».
По легенде, когда они пожали друг другу руки, Алехнович спросил у Тарашкевича: «Броник, куда ты идешь?!»
Обмен состоялся 6 сентября 1933-го — через девять дней после замены «тарашкевицы» «наркомовкой».
На свободе Алехнович написал книгу «У капцюрох ГПУ», где первым рассказал о ГУЛАГе. Он был убит неизвестными в Вильнюсе в 1944 году.
Что касается Тарашкевича, то ему не разрешили остаться в Минске, а отправили на работу в Москву, в Международный аграрный институт, хотя он и был академиком Академии наук Беларуси. Его арестовали в 1937-м.
По одной версии, Тарашкевича расстреляли, по другой — замучили до смерти на допросах. Последней версии придерживается исследователь Леонид Моряков: «По другим данным, он погиб во время пыток, длившихся девять месяцев. Узнать об этом удалось случайно. Десятки лет спустя в письме один бывший заключенный упоминал, что в камеру, где он сидел один, забросили человека, который выглядел как кусок мяса черно-синего цвета. Что это был Тарашкевич, тот человек не знал».
Свидетелем последних дней создателя «Граматыкі» стал детский писатель Станислав Шушкевич, отец будущего руководителя независимой Беларуси. Шушкевич-старший сидел в одной из камер минской тюрьмы, а в соседней услышал настойчивый стук. «Мы не знали тюремной азбуки: но польский коммунист начал записывать кончиком обгоревшей спички слова человека из соседней камеры. Тот назвал себя Брониславом Тарашкевичем, сказал, что его пытают, заставляют подписать „фальшивки“. Тарашкевич простучал, что он, наверное, не останется в живых, на плечах у него окровавленные рубцы, к которым прилипает рубашка», — вспоминал Шушкевич.
Жизнь после смерти
Но вернемся непосредственно к «тарашкевице». В советской Беларуси на ней после реформы 1933 года поставили крест. А вот в Западной Беларуси ее продолжали использовать в школах. Но польская власть проводила политику полонизации и методично закрывала белорусские образовательные учреждения. К 1939 году, когда регион присоединили к БССР, их осталось всего пять. Теперь использовать «тарашкевицу» в системе образования снова не представлялось возможным.
Ее краткосрочное возвращение произошло во время немецкой оккупации. Но после войны «тарашкевица» сохранилась в основном на Западе — в среде белорусской эмиграции. В БССР она воспринималась как проявление чего-то западного и антисоветского.
Неофициальный запрет на использование «тарашкевицы» пропал в последние годы существования Советского Союза. Ее постоянно использовали оппозиция и люди, симпатизировавшие классическому правописанию. Например, лидер БНФ Зенон Позняк везде писал свою фамилию как «Пазьняк» — в соответствии с традициями «тарашкевицы».
В 1988-м в газете «Літаратура і мастацтва» появилось открытое письмо молодых литераторов под названием «Рэпрэсаваны правапіс». Подписанты — среди них были Адам Глобус, Владимир Орлов, Леонид Дранько-Майсюк, Анатолий Сыс и другие — призывали редакторов не менять правописание в текстах авторов (тогда в изданиях нередко практиковалась замена авторской «тарашкевицы» на «наркомовку»), так как то или иное правописание — «это воля, мнение, позиция автора». Возвращение к классическим нормам предполагалось провести в рабочем порядке. Но из старших писателей — кроме молодежи — на «тарашкевицу» перешли разве что Вячеслав Адамчик и Василь Быков. Использовать ее начали не только отдельные люди, но и издания. Классическим правописанием выходили газеты «Свабода», «Наша Ніва», гродненская «Пагоня», журнал «Спадчына».
Традиции «тарашкевицы» больше соответствовали нормам белорусского языка. К тому же «наркомовка», очевидно, была навязана сверху — и не учеными, а чиновниками.
Но прорыва и полноценного возвращения «тарашкевицы» в обиход в независимой Беларуси не случилось. На это есть как минимум две причины, которые во многом совпадают с ситуацией, в которую попала латинка. После реформы 1933-го прошло уже слишком много времени — более полувека. Поэтому срабатывал фактор привычки. Белорусы, знавшие свой язык, привыкли писать «без мягкого знака» и не хотели переучиваться. А еще под угрозой существования — после массовой русификации — оказался белорусский язык в целом. В условиях, когда было непонятно, будут ли белорусы вообще разговаривать на нем, вопрос о правописании многим не казался существенным.
Естественно, на состояние «тарашкевицы» влияла позиция властей. Политика русификации, которую они проводили, сужала круг носителей белорусского языка. Это заставляло редакции стремиться всячески расширять аудиторию за счет людей, которые раньше отрицательно или равнодушно относились к «классическому правописанию». В 2007-м на «наркомовку» перешло издание «Радыё Рацыя» со следующей аргументацией: «Интернет-проект, который делается “наркомовкой”, будет успешнее. Это было сделано для поиска новых читателей. <…> “Тарашкевица” наших авторов была очень пестрой и разной, не было единого стандарта. В “наркомовке” он есть, поэтому с ней работать проще». В 2008-м ее примеру последовала «Наша Ніва». Как заявили представители редакции, «мы ставим перед собой задачу завоевания новых читателей. По социологическим исследованиям и по нашему опыту мы убедились, что классическое правописание было психологическим барьером на пути к этому».
Сторонники «тарашкевицы» не сдавались — и подготовили обновленную и стандартизированную версию классического правописания. В 2005-м появилось издание «Беларускі клясычны правапіс. Збор правілаў. Сучасная нармалізацыя», которое разработали языковеды Юрась Бушляков, Винцук Вячорка, Змитер Санько и Змитер Савко. В нем они руководствовались следующими критериями:
- сохранить традицию и по возможности убрать противоречия;
- упростить то, что поддается упрощению, чтобы классическое правописание было более конкурентоспособным и вынуждало к сдвигам официальное правописание;
- сделать более легким будущее сближение правописаний.
Систематизация (и дело на будущее) была ими осуществлена. Но в тех (да и в нынешних) условиях сближение было нереальным. Сосуществование (с элементами соревнования) двух вариантов правописания продолжилось, и вперед предсказуемо вышла «наркомовка», которую по-прежнему изучали в школах и в университетах («тарашкевица» таких условий не имела) и на которой выходило большинство белорусскоязычных книг.
Конкретные цифры можно увидеть на примере двух белорусских «Википедий». В 2013-м в «наркомовской» версии было около 56 тысяч статей, в «классической» — более 48 тысяч. Разница минимальная. Через десять лет в «наркомовском» варианте — более 234 тысяч статей (количество выросло более чем в четыре раза). В «классическом» — более 83 тысяч (выросло менее чем вдвое). И этот разрыв все увеличивается.
На данный момент из крупных СМИ «тарашкевицу» продолжает использовать только «Радыё Свабода». Пользуются ею и отдельные писатели (например, Альгерд Бахаревич). Но подавляющее большинство выбирает «наркомовку».
Реально ли возвращение «тарашкевицы»? В ближайшее время — несомненно, нет. На повестке дня по-прежнему стоит в первую очередь вопрос о расширении использования самого белорусского языка и возвращения ему статуса по-настоящему государственного. Если это произойдет, лингвисты получат возможность дискутировать без посредничества государства. Вполне возможно, что им удастся договориться о максимальном сближении или даже объединении двух письменных практик. Пока же более реально то, что «тарашкевицей» продолжит пользоваться лишь небольшая часть белорусов, заинтересованных в сохранении традиций родного языка.
Читайте также
