В Беларуси по-прежнему не удается закрыть дефицит врачей и медсестер. Нехватка этих кадров наблюдается на фоне масовой релокации и репрессий против медиков — и это одна из важнейших проблем нашего общества. А какова была ситуация с медициной в далеком прошлом? Мы прочли книгу доктора культурологии и кандидата медицинских наук Валентина Грицкевича «С факелом Гиппократа», из которой узнали, где лечили наших предков, кто этим занимался, а также какие медицинские процедуры были им доступны в XVI–XVIII веках (известно даже о проведении пластической операции).
В этом тексте мы не будем рассказывать о таком важном аспекте, как многочисленные эпидемии. Несмотря на то, что это было значимым явлением в жизни людей того времени, в тот момент вылечить болезни, которые спровоцировали вспышки заболеваний, было невозможно.
Существовали ли больницы?
Разумеется, в древности никакой государственной системы здравоохранения не было. Люди были вынуждены преимущественно пользоваться услугами народной медицины. Но развитие общества и постепенный научный прогресс привели к появлению более совершенных форм.
Так появились шпитали. Точную дату их основания найти трудно. Первые выявленные Грицкевичем упоминания о таких учреждениях в Беларуси относятся к 1495 и 1503 годам, когда в Бресте были, соответственно, основаны шпиталь местной еврейской общины и церковный шпиталь. В 1508-м появился шпиталь в Зельве. А еще спустя пять лет — Вознесенский монастырь (теперь на его месте — здание Министерства обороны Беларуси) в Минске получил у великокняжеского наместника место для такого учреждения.
Шпиталь представлял собой специальное учреждение по приюту инвалидов, престарелых, нищих, бездомных, больных и сирот. Обычно их устраивали братства (организации горожан, объединявшиеся вокруг православных и униатских церквей), магистраты, цехи ремесленников, отдельные религиозные общины (иудейские, протестантские), католические «братства милосердия», организаторы мануфактур (прообразов фабрик).
Люди, попавшие в шпиталь, получали кров над головой, питание, присмотр и лечение. Чаще всего эти заведения представляли собой дом с одной или несколькими комнатами. Внутренний вид шпиталя униатского братства Святого Николая в Бресте в 1759 году выглядел так: «новая изба с тремя большими окнами и дверьми, в избе печь изразцовая, белая, с мурованым камином и трубой, вымурованной в сенях. <…> Из тех же сеней ведут двери в небольшую комнату, в которой имеется печь мурованая и одно большое окно». В небольшом шпитале обычно находилось от трех до восьми «пациентов», в шпиталях больших сел — до 20 человек, в городах и местечках — больше 20.
Изучив источники, Грицкевич насчитал в белорусских городах XVI–XVIII веков более 350 шпиталей. В Бресте, Витебске, Гродно, Минске, Новогрудке, Пинске, Слуцке, Шклове их насчитывалось одновременно от трех до восьми (в каждом из этих городов), а в Могилеве в 1702-м действовало сразу 13 шпиталей.
В XVIII веке случился прорыв — появились первые шпитали с чисто лечебными целями. Например, первоклассным для своего времени было заведение на 60 коек при Гродненской медицинской школе, существовавшее в 1775–1781 годах. По мнению Грицкевича, этот шпиталь уже можно назвать полноценной больницей. У каждого больного имелась своя койка. По словам исследователя, в тот период даже в центральной больнице Парижа «Отель-Дье» больные часто лежали на полу на соломе или в лучшем случае теснились по три человека на одной кровати в огромных залах. Палаты в гродненском шпитале были рассчитаны каждая на несколько коек, их помещения часто проветривали.
Но первые больницы в современном понимании этого слова в Беларуси появились уже после захвата наших земель Российской империей, в XIX веке — сначала для военных, а затем и для гражданских.
Важно понимать, что состоятельные люди не пользовались услугами шпиталей и больниц. Они лечились у известных врачей, зачастую выезжая для этого в Вильно, Ковно, Гродно и даже за границу. Ездили они и по зарубежным курортам.
Таким образом, шпитали возникли как учреждения со смешанными задачами. Затем одни из них превратились в богадельни (приюты для нищих), другие сохранили сдвоенные функции приюта и больницы, третьи стали полноценными больницами.
Чем в то время лечились?
Теперь поговорим о лекарствах. В народной медицине, услугами которой веками пользовались наши предки, превалировали препараты растительного происхождения. Например, отвары и настои дудника лесного — при брюшном тифе, настой верхушки зверобоя — при поносе, лук и чеснок — при лечении женских и кожных заболеваний, ангины, ларингита, те же лук и чеснок в сочетании с подорожником — при лечении ран и нарывов, мазь из цветков ноготка лекарственного — для заживления гнойных ран, язв, ожогов, обморожений.
В лечебной практике применяли также животный жир, пасту из муравьев, свиную желчь и другие средства животного происхождения. Телячьей печенью, например, лечили куриную слепоту. Реже применяли средства минерального происхождения.
Как отмечает Грицкевич, не зная чаще всего истинных причин болезней, люди тем не менее употребляли вполне целесообразные с сегодняшней точки зрения лекарства, сопровождая их заговорами или обрядами. В силу заговора слепо верили.
Также наши предки охотно обращались и к помощи олейкаров (термин произошел от белорусского слова «алей») — бродячих торговцев лекарствами. Последние были выходцами из Словакии, которая тогда входила в состав Венгерского королевства (в рамках Австро-Венгерской монархии). Поэтому олейкаров часто называли по государственной принадлежности «венгерцами». Они издавна разводили лекарственные травы, но торговать ими в других странах начали примерно с середины XVIII века. Эти же люди занимались и врачебной практикой.
Многие наши предки охотно пользовались средствами олейкаров. Одна из причин — дороговизна лекарств в аптеках и отдаленность городов, где их можно было купить. Правда, представители «официальной» медицины считали «венгерцев» конкурентами и боролись с ними.
Что касается самих аптек, то первые такие учреждения упоминаются в Беларуси еще в середине XVI века. Как раз тогда аптекари, как и другие ремесленники, перешли от работы на заказ к массовому производству. Люди, державшие аптеки, обычно сами готовили лекарства, а также занимались лечением, ведь профессии аптекаря и лекаря еще были неотделимы.
Стоимость лекарств была довольно высока, они оставались недоступными большинству жителей Беларуси. Особенно дорого стоили зарубежные лекарства, например такие «чудодейственные средства» от всех болезней, как рог единорога, перо феникса и териак — средство, состоявшее из нескольких десятков ингредиентов (среди них мясо гадюки и опиум). Последний считался в XVI–XVIII веках противоядием от всех болезней. Так, знаменитый «териак Митридата» состоял из 70 ингридиентов. Для бедняков был создан специальный суррогат этого лекарства. Его так и называли — «териак для бедных». Он содержал всего три ингредиента.
Аптеки принадлежали частным предпринимателям или католическим монастырям. Монахи имели от них огромные прибыли, так как многие заморские лекарства получали быстрее «частников» — от своих собратьев по монашеским орденам в Америке,
Африке и Индии.
По подсчетам Грицкевича, в Беларуси в XVI–XVIII веках было не менее 40 аптек, а в таких городах, как Гродно и Пинск, — одновременно не менее двух.
Как выглядели аптеки того времени? Внутренний вид одной из них кратко описан в акте введения в наследство потомков брестского аптекаря Станислава Бобровского в 1639 году. Его аптека выходила дверью на рынок. В ней стояли три шкафа, два ларя (больших деревянных сундука), столик с выдвижным ящиком для кассы. На окнах были железные решетки, рядом с аптекой размещался каменный погреб. В аналогичном учреждении, работавшем в монастыре в Глубоком, на первом этаже размещалась комната для отпуска лекарств и лаборатория, а на втором — склады трав и других аптечных материалов.
Как отмечает Грицкевич, оборудование белорусских аптек того времени не уступало европейским. В каждой из тех, описание которых сохранилось, было от 500 до 870 единиц посуды и приборов. Среди них перегонные кубы, весы, банки, шкатулки, сковороды, бутылки, фляжки, коробки — благодаря этому апеткари изготавливали сложные лекарственные препараты. Но даже в середине XVIII века химикаты составляли только небольшую часть всех таких лекарств. Значительная часть препаратов была растительного происхождения, продуктами обработки растительного сырья (масла, смолы и так далее) или же смесями химикатов и ингредиентов растительного и животного происхождения.
Кстати, посуду и утварь для белорусских аптек того времени делали на местных фабриках. Например, в 1794 году — в год восстания Тадеуша Костюшко — Налибокский завод выпустил 1503 единицы аптекарской посуды, в том числе банки, фляжки, реторты, колбы, колпаки.
До конца XVIII века в аптеках изготавливали не только лекарства, но и парфюмерные, кондитерские и алкогольные изделия, а также продавали восточные ароматические вещества (шафран, перец, имбирь, корицу). Но с развитием торговли и появлением лавок, торговавших заморскими товарами, хозяева последних добились запрета аптекам конкурировать с ними. После присоединения Беларуси к Российской империи многопрофильные средневековые аптеки-лавки превратились в специализированные фармацевтические учреждения.
Кем были доктора той эпохи?
Профессия лекаря — очень древняя. Но первые письменные упоминания о ее представителях в Беларуси встречаются на рубеже XV–XVI веков, что, разумеется, вовсе не отрицает их существования и раньше.
В это время было сразу несколько групп людей, которые могли лечить больных. Самая престижная — врачи с дипломами университетов (их было совсем немного). За ними шли цирюльники-хирурги, которые преобладали по численности. Их работа считалась менее престижной, поскольку занятие физическим трудом (в том числе и хирургией) тогда не считалось почетным. А еще ниже их котировались «лазебники» (банщики) — им позволялось только применять банки, прикладывать пластыри, заниматься массажем (да и то лишь в банях).
Число врачей — уроженцев Беларуси с дипломами университетов определить сложно. Что касается цирюльников, то Грицкевич нашел в документах XVI–XVIII веков упоминания
о 150 людях такой профессии — они трудились в более чем 40 городах и местечках Беларуси. Изредка в документах XVIII века такие люди назывались фельдшерами (от немецкого feldscherer, что буквально означает «полевой цирюльник»). Но чаще их именовали «барберами» (от латинского слова barba — «борода»), «бальверами» или «бальвежами». Откуда такая связь с процессом стрижки? Дело в том, что в то время людям этой профессии позволялось проводить не только косметические действия, но и оказывать ряд медицинских услуг.
Цирюльники объединялись в цехи со своими мастерами и подмастерьями (цехи в разных профессиях существовали еще в Средневековье во всей Европе).
Минусом было то, что цехи цирюльников развивались в Беларуси сами по себе, а упоминавшиеся выше шпитали — сами по себе. Ни один из цехов цирюльников не имел своего шпиталя. Говоря современным языком, цирюльники лечили больных амбулаторно — то есть на дому. Но при этом они оказывали людям реальную хирургическую и терапевтическую помощь, поскольку обладали для этого достаточной квалификацией.
Вообще власти слабо контролировали сферу медицины. Вот что иронически писал по этому поводу философ XVIII века Соломон Маймон, родившийся в районе Мира (сейчас городской поселок в Кореличском районе, где находится знаменитый замок). В молодости он достал «большой медицинский словарь, в котором даны не только объяснения из всех частей медицины, но и ее разнообразное употребление. При всякой болезни, например, кроме ее причины, обозначены ее симптомы, способы лечения. <…> Я не хотел удовлетворяться одной теорией и решил практически использовать мои знания. Я посещал больных, по обстоятельствам и симптомам определял болезни и их причины, прописывал даже рецепты. <…> Наконец, я стал даже сам приготовлять лекарства. <…> Что это были за лекарства — можно себе представить».
Какие операции можно было сделать?
И все же в целом белорусские врачи того времени умели многое. Цирюльники вынимали обломки костей из ран, делали перевязки, лечили нарывы, язвы, переломы и вывихи, а также ранения черепа. Так, в 1718 году «едина вдова, женщина Евдокия Мащиха» вылечила украинского певчего Турчиновского, которому «главу в двох месцах до мозгу прорубали». В 1733-м глубокскому ксендзу Петровскому рыбак Потап нанес палкой и копьем удары по голове «у самой макушки, так что кости вышли и показались». В присутствии судебного пристава доктор доставал у раненого «кости недалеко от макушки».
Цирюльники делали даже своеобразные пластические операции. В 1722 году один шляхтич отрубил часть носа корчмарю Сапсаю. Барбер пришил пострадавшему орган на место.
Весьма красочное описание типичной операции хирургов-цирюльников сохранилось в дневнике шляхтича Лопатинского. Это своеобразная «история болезни», записанная самим пациентом. Осенью 1742 года во время одного из вооруженных столкновений местной шляхты на Мстиславщине (современная Могилевская область) его ранили в ногу. На следующий день, когда конечность распухла и почернела, раненого отвезли в Мстиславль. На третий день после ранения цирюльники Морда и Майер в присутствии аптекаря-иезуита Эймонда обнаружили у раненого начальные признаки гангрены и предложили ему «всю черноту вырезать до кости».
Автор дневника вспоминал о дальнейших действиях цирюльников, применивших характерное для того времени обезболивание и обеззараживание раны: «Я согласился с тем, и сразу Морда начал крутиться около моей ноги, а так как я ни в коей мере не хотел взять опия, опасаясь, чтобы мне не отпилили ногу, то смешал Майер стакан водки наполовину с водой и положил достаточно сахара (это все могло быть около кварты) и дал мне выпить; меня так одурманило, что я не почувствовал в ноге никакой боли. Тогда сперва Морда разрезал кожу от раны до раны, затем, протянув сапожную иглу через края и сложив вдвое, поднес вверх так, что натянулась кожа, и по здоровому месту, на котором не было черноты, ни посинения, резанул бритвой. Тогда у меня началась сильная потливость, и от сильной боли заняло дыхание, и я сразу же протрезвел, и показалось мне, что капли водки не выпил. Когда [цирюльник] сделал несколько больших разрезов, каждый раз проволакивая иглу, показалась белая кость, а затем Морда начал меня поздравлять и уверять, что вылечит».
Услышав такую новость, шляхтич обрадовался и уже «не замечал боли»: «сам взявши у еврея бритву, вырезал у себя черноту, которая в малых кусочках как конопляное зерно в разных местах раны была. Рана же сделалась большой на 1,5 четверти локтя (от 38 до 46 см. — Прим. ред.) длиною, и более чем на 0,5 четверти шириною, и кровь из ней неизмеримо лилась, местами как из фонтана выбрасываясь, которую сперва сдерживало сукно и кожа сапога, пулей в середину прострела втянутые, потому и была такая припухлость. Взял вторично стакан водки цирюльник, и вроде бы как хотел дать мне выпить, от чего когда я отказался, приблизившись, вылил мне ее на рану; что вызвало у меня такую боль, что ни сказать, ни крикнуть я не смог; но эта боль не длилась долго, и рана очистилась. Сразу же мне приложили легкие мази <…> и крепко обвязали ногу, предостерегая, что, если повязка слабеть не будет, чтобы дали знать цирюльнику; если же ослабеет, оставленный при мне цирюльничонок должен ее сильнее стянуть».
Через час Лопатинский уснул и спал до вечера так, что пришедшие цирюльники разбудили его: «Когда я очнулся, то почувствовал, что все пластыри отпали, так быстро припухлость уменьшилась: должны были они ее вновь перевязать, а у
меня появился большой аппетит, которого не было несколько дней, что было признаком того, что я вышел из опасного состояния». Вскоре раненый стал ходить на костылях. Рана его зажила спустя 18 недель.
В Беларуси производились и более сложные операции. Например, в 1750 году доктор Бонаудус в Волчине (сейчас деревня в Каменецком районе Брестской области) удалил металлическую вилочку длиной в дюйм из прямой кишки ксендза Буховецкого, который уверял, что когда-то проглотил ее.
В 1763-м фельдшер Миллер произвел в одном из имений операцию кесарева сечения жене полковника Матушевича. Беременная женщина подняла тяжесть и надорвалась, у нее возникло кровотечение, которое повивальная бабка приняла за начало родов и не останавливала. Когда беременная истекла кровью, наконец послали за фельдшером в местечко Тересполь (теперь в Польше на границе с Беларусью). Тот прибыл нескоро. Приехав, он отметил у женщины большую потерю крови, но решился на операцию и выполнил ее «с большой болью для страждущей матери». После того как был извлечен мальчик, ушло еще больше крови. Женщина ослабела и вскоре умерла. А вот ребенок выжил.
Спустя десять лет хирург Фредерик Теодор Эме произвел в Несвиже операцию удаления опухоли молочной железы весом в 3700 г, а также удалил мужчине камни уретры, вызывавшие гангрену мошонки.
В целом, по словам Грицкевича, методы лечения белорусских хирургов XVI–XVIII веках были аналогичны тем приемам, которые применялись и в других странах Европы, и соответствовали уровню развития медицины того времени.
Читайте также
