Для наших предков, живших в Великом княжестве Литовском, животные были важной частью рациона, едва ли не единственным доступным транспортом, средством «механизации» тяжелого крестьянского труда и основой военной безопасности государства. Рассказываем, почему лошадь стала настоящим символом ВКЛ, какие породы собак любили держать простолюдины и знать, чье мясо было самым популярным и для чего Статут ВКЛ предписывал обязательно помещать кота в мешок.
Дикие животные в ВКЛ
В эпоху существования Великого княжества Литовского отношения предков белорусов с животным миром были заметно теснее, чем у большинства современных горожан. К концу XVIII века, когда ВКЛ после разделов Речи Посполитой почти полностью оказалось в составе Российской империи, в сельской местности жило около 96,5% населения нашей страны. Практически все они так или иначе были вовлечены в ведение сельского хозяйства — а значит, тесно взаимодействовали с разнообразными животными.
Хотя религиозные белорусы прошлых времен волей-неволей регулярно становились временными вегетарианцами в периоды христианских постов, животных постоянно использовали для самых утилитарных задач: как источник пищи, а также как материал для одежды. Разумеется, в этом качестве можно было использовать не только домашний скот, но и диких животных. Однако уже в Средневековье люди столкнулись с проблемой исчерпаемости природных ресурсов. Понимая, что на всех охотников диких зверей просто не хватит, власти ВКЛ, как и других европейских стран того времени, принимали меры для их сохранения.
Все три редакции тогдашней Конституции — Статута ВКЛ — содержат подробные разделы об ответственности за причинение ущерба животному миру в чужих (частных и государственных) пущах. Так, согласно Статуту 1588 года, сам факт охоты в чужом лесу обходился охотнику или тому, кто его в этот лес отправил, в огромную сумму в 1200 грошей (серебряных монет весом около 2,5 грамма — то есть примерно в 3 кг серебра). Кроме этого, отдельный штраф следовало заплатить за каждое убитое животное:
- 1200 грошей за зубра;
- 600 грошей за лося, оленя либо лань;
- 300 грошей за медведя и рысь;
- 300 грошей за дикую лесную лошадь тарпана (к сожалению, тарпанам эта мера защиты не помогла — их полностью истребили к началу XIX века);
- 240 грошей за черного бобра и 120 грошей за бурого бобра;
- 200 грошей за соболя (сейчас это животное тоже не встречается в Беларуси — хотя уцелело на севере Азии);
- 100 грошей за дикого кабана;
- 60 грошей за косулю;
- 30 грошей за куницу.
Такие «расценки» на браконьерскую охоту были абсолютно неподъемными для обычных сельских жителей того времени. Для сравнения, копа (то есть около 56 кг) ржи или пшеницы стоила в то время около 20 грошей. При этом ничейной земли и ничейных лесов на территории Беларуси в эпоху ВКЛ не было: практически все угодья обязательно кому-то принадлежали: монарху (государству), магнатам, церкви, городу. А потому основными источниками мяса на столах большинства людей того времени, как и сейчас, были домашние животные (хотя простолюдины сохранили право ловить в лесах всякую «мелочь» вроде зайцев и птиц с помощью петель, силков, капканов и прочих ловушек).
Сельскохозяйственные животные в ВКЛ
В панских фольварках и личных хозяйствах крестьян ВКЛ выращивали в основном крупный рогатый скот, овец, свиней и (в небольшом количестве) коз.
Животноводство традиционно основывалось на местных породах. Для крупного рогатого скота это была старинная нетребовательная «красная» порода коров, которая не отличалась высокими надоями. Вдобавок, в отличие от нашего времени, значительную часть стада составляли не только коровы, но и волы — кастрированные быки, которые использовались в качестве тягловой силы при распашке земель и как упряжные животные для транспортировки грузов. В этой животной «механизации» существовали заметные региональные различия: волов использовали крестьяне и панские хозяйства на западе и юге ВКЛ, а на северо-востоке в качестве тягловой силы применялись в основном лошади.
Самым распространенным мясом у наших предков была свинина. Заметно меньше (но больше, чем сейчас) они ели баранины, еще меньше — говядины. Свиней забивали обычно с ноября по январь и весной, но чаще всего — перед Колядами (это древняя традиция, еще с языческих времен).
В первой половине XVII и во второй половине XVIII века в крупные панские хозяйства завозили высокопродуктивные породы скота из Западной Европы: голландские и голштинские породы коров, тонкорунных овец. Летом сельскохозяйственных животных пасли на пастбищах, а зимой держали в стойлах.
Разводили наши предки в «кулинарных» целях и птиц — в основном гусей, кур, уток и (с XVI века) индюков. Их в основном держали для получения яиц, мясо птиц в рационе было редкостью. Его употребляли преимущественно как диетическое питание при болезнях, а также продавали на рынках и отдавали в качестве натуральной дани. Исключение — гуси, которых было принято забивать на мясо в начале ноября (в соответствии с общеевропейским обычаем, на День святого Мартина — 11 ноября). Из них также вытапливали деликатесный гусиный жир.
Главный символ Великого княжества — лошадь
Отдельной ветвью животноводства в период существования ВКЛ (да и позднее) было коневодство. Разведение лошадей, с одной стороны, было неотъемлемой частью сельского хозяйства — ведь эти животные до изобретения тракторов были главными помощниками людей в поле. С другой стороны, тогдашнее коневодство можно сравнить с такими отраслями современной промышленности, как автомобилестроение и производство военной техники. Лошади на протяжении веков оставались для предков белорусов основным транспортным средством и эффективным вооружением, использование которого в разы увеличивало боевые возможности воина-наездника.
Похожую роль лошади играли и в других уголках Европы — но в ВКЛ их статус все же был особым. На гербе этого государства, равно как и на всех его деньгах, начиная с XIV века изображен рыцарь верхом на могучем коне. Такое отношение предков к боевым лошадям не осталось незамеченным классиками белорусской литературы.
Какой след боевые лошади времен ВКЛ оставили в белорусской литературе: «Погоня» Богдановича и таинственные дрыкганты Короткевича
Так, в 1916 году, в разгар Первой мировой войны, которая огненным катком прошлась по белорусской земле, свою «Погоню» написал Максим Богданович. Боевые лошади выступают главными героями в этом стихотворении-гимне:
«Толькі ў сэрцы трывожным пачую
За краіну радзімую жах,
Успомню Вострую Браму святую
I ваякаў на грозных канях.У белай пене праносяцца коні,
Рвуцца, мкнуцца і цяжка хрыпяць,
Старадаўняй Літоўскай Пагоні
Не разбіць, не спыніць, не стрымаць!»
В 2020 году песня «Погоня» на стихи Богдановича стала одним из символов протестов против фальсификации результатов выборов и произвола властей.
Поклонники творчества Владимира Короткевича наверняка помнят таинственных лошадей «Дикой охоты короля Стаха», которых писатель описывал следующим образом:
«Гэта былі сапраўдныя палескія дрыкганты, парода, ад якой зараз нічога не засталося. Усе ў палосах і плямах, як рысі або леапарды, зь белымі ноздрамі і вачамі, якія адлівалі ўглыбіні чырвоным агнём. Я ведаў, што гэткая парода вызначаецца дзіўнай трывалай, машыстай інахадзьдзю і падчас намёту імчыць вялізнымі скачкамі, як алень. Ня дзіва, што ў тумане мне такімі вялізнымі здаваліся іхныя скачкі».
Еще раз Короткевич упомянул дрыкганта в «Колосьях под серпом твоим», когда описывал коня из конюшни деда Вежи:
«Конь дрыжаў ад ярасці. Маленькія вушы былі прыціснуты, белыя ноздры раздзьмуты… Высакародны белы дрыкгант, увесь у дробных плямах і смугах, як леапард».
В современных рассказах о дрыкгантах сведения о них крайне отрывочные и обычно сводятся к тому, что это вымершая белорусско-польская порода лошадей-иноходцев белой, реже вороной масти, в полосы и пятна, с розовым храпом (передней частью головы). Некоторые исследователи и вовсе считают «полесских дрыкгантов» литературной мистификацией либо ошибкой Короткевича, который мог посчитать названием породы слово, которым во времена ВКЛ на польский манер называли жеребцов. Но слово дрыкгант в различных написаниях часто встречается в текстах того времени на старобелорусском языке — в том числе и в одном предложении с «жеребцом». Что выглядело бы довольно странно, если бы они были синонимами (…а коли жъ еще ляхъ какъ жеребецъ ржетъ коло дѣвокъ какъ дрыгантъ коло кобылъ…)
Были ли дрыкганты особой породой белорусских боевых лошадей или действительно Владимир Короткевич допустил ошибку в своих произведениях — неясно. Но факт остается фактом: на протяжении нескольких веков кони были одним из столпов боевой мощи армии ВКЛ и занимали огромное место в жизни государства и общества.
В отличие от большинства других европейских армий, в которых самым многочисленным родом войск была пехота, в ВКЛ на протяжении большей части его истории преобладала кавалерия. Так, в собранном в 1567 году посполитом рушении (так в ВКЛ называлась мобилизация шляхты в действующую армию) насчитывалось более 27,5 тысячи конных воинов — и всего 6 тысяч пеших. Пехота в армии ВКЛ играла вспомогательную роль — она составляла гарнизоны городов, осаждала крепости, охраняла обозы. Такая ситуация сохранилась и после объединения с Польшей в Речь Посполитую, когда пехотные подразделения часто набирались из иностранных наемников (для местных служба «драбами», то есть в пехоте, считалась непрестижной).
Особое отношение наших предков к боевым четвероногим товарищам отразилось в произведении «Гиппика, или книга о лошадях» полководца и государственного деятеля ВКЛ, великого маршалка литовского Криштофа Николая Монвида-Дорогостайского (сына полоцкого воеводы Николая Дорогостайского). Это настоящая энциклопедия коневодства того времени, впервые изданная в Кракове в 1603 году.
«Гиппика» Дорогостайского состоит из четырех частей-книг. В первой рассказывается об истории лошадей и верховой езды, о мастях и приметах, о подборе коней-производителей и выращивании племенного молодняка. Вторая книга посвящена приучению и основам выездки молодых жеребцов, третья рассказывает в подробностях о конской сбруе, ее составных частях и разновидностях, а четвертая, «Гиппиатрия», представляет собой ветеринарный лечебник с рецептами от различных лошадиных напастей.
Текст «Гиппики» опирается на труды современников и античных авторов, но содержит и многочисленные ссылки на личный опыт автора, рука которого привыкла держать как саблю, так и перо, кисть и медицинский скальпель. В четвертой части Дорогостайский, например, описывает свой ветеринарный опыт, полученный в обращении с лошадьми: «А читателя прошу с этого не насмехаться, потому что я сам, если хочешь знать, несколько раз это пробовал, и всегда удачно, и спасал коней от многих болезней, не поддающихся лечению».
«Гиппика» создавалась в жестокое время безостановочных войн и религиозных конфликтов, когда даже человеческая жизнь ценилась не особенно высоко. Однако ее автор призывал относиться к лошадям, главным помощникам людей, гуманно и справедливо. Так, Дорогостайский рекомендовал заботиться о старых лошадях, которые хорошо служили людям в молодые годы, как о заслуженных солдатах — вплоть до их смерти.
В целом же произведение Дорогостайского проникнуто любовью и уважением к лошадям. По его мнению, именно они из числа всех животных имеют больше всего сообразительности, памяти, послушания и трудолюбия — после разумного человека. А по смелости и силе превосходят и людей, ведь, будучи хорошо выдрессированными, не боятся оленей, лосей, зубров, медведей, львов и даже драконов. Здесь автор в качестве примера приводит легенду об Александре Македонском, победившем на своем коне Буцефале грозного василиска.
Благодаря Дорогостайскому, разводившему породистых лошадей в родовом имении Мурованая Ошмянка, Ошмянщина стала одним из важнейших центров коневодства Речи Посполитой. Еще одним знаковым местом во времена ВКЛ стала Зельва. С 1720 года в местечке, принадлежавшем Сапегам, проводилась одна из крупнейших в Европе конных ярмарок — Анненская.
Домовый брехун, курч, хорт, узлайник: собаки Великого княжества
Собачьи кости обнаруживаются на территории Беларуси еще в захоронениях культуры псковских длинных курганов VI–VII веков, носителей которой разные исследователи считают балтами, славяно-балтами, угро-финнами либо прямыми предками племени кривичей. Это значит, что жители белорусских земель заводили собак еще в дохристианскую эпоху.
О собаках в ВКЛ на заре существования этого государства, то есть в XIII–XIV веках, известно довольно мало. Так, в городище Кярнаве, которое в современной Литве считают первой столицей Великого княжества, собачьи кости составляют всего 1,07% от найденных останков людей и животных. Еще меньше их содержится в культурном слое вильнюсского Нижнего замка XIV–XV веков.
По мнению ученых, это не значит, что собак в раннем ВКЛ держали мало, ведь умирать они могли и за границами городских стен. Но однозначно свидетельствует о том, что даже в те времена предки современных литовцев и белорусов не употребляли собак в пищу — как делали и делают это представители некоторых других культур.
Скорее всего, эти четвероногие в XIII–XIV веках были охотничьими и сторожевыми животными. Известно также, что на похоронах великого князя Литовского Кейстута (отца Витовта) вместе с ним по старинному языческому обычаю сожгли его оружие, лошадей и лучших собак.
А какие породы были распространены?
Уже упоминавшийся выше Статут ВКЛ в его третьей редакции (1588 года) выделяет следующие породы собак (и определяет цены на них):
- пес домовый брехун, или кобел домовый (сторожевая собака, широко распространенная в шляхетских и крестьянских хозяйствах) — 180 грошей;
- наследник звериный, или следник (ищейка для преследования зверя по кровяному следу; предшественник бассетов и гончих святого Хуберта) — 300 грошей;
- набрешник звериный (собака для охоты на мелких животных вроде лис и зайцев) — 300 грошей;
- бобровый пес (собака для охоты на бобров) — 300 грошей;
- курч (ныне исчезнувшая порода собак местного происхождения, с которой в ВКЛ охотились на крупных животных — в том числе медведей) — 180 грошей;
- хорт — 180 грошей (собака для охоты на открытых местах, борзая);
- выжлец, или выжл заечий (собака для охоты на зайцев, а также для соколиной охоты) — 120 грошей;
- узлайник звериный (охотничья лайка для охоты на крупного зверя) — 180 грошей;
- щая, или ищея (легавая для соколиной охоты) — 90 грошей;
- подстрелчий, или подстрелый пес (собака для охоты на птиц, легавая) — 180 грошей;
- пес обсочный, или обточный (крупная собака для задержания, травли зверя и загона его в сети) — 300 грошей;
- медельянский пес (медиоланская, то есть миланская собака — ныне исчезнувшая порода собак типа молосса с большой головой, напоминающей голову бульдога, и гладкой шерстью; использовалась для травли зверя) — 300 грошей;
- хорт подсоколий (собака для соколиной охоты на открытых местах) — 300 грошей.
Кроме того, в других источниках встречаются такие породы собак, которых держали наши предки:
- ласявый (собака для охоты на лосей и, вероятно, оленей);
- огар (местная гончая);
- бретан, или бретон (крупная охотничья собака для охоты на оленей, кабанов и волков; возможно, предковая форма бретонского грифона).
Следует отметить, что цены на породистых охотничьих собак со временем падали. В начале XVI века (в первой редакции Статута) стоимость псов больших пород, с которыми охотились на крупного зверя, составляла 600−1200 грошей, а борзые строили 300−600 грошей. Сторожевой домовый брехун стоил в тот период 300 грошей. Для сравнения: рабочая лошадь тогда оценивалась в 600 грошей, а кобыла — в 300 грошей.
Дорогие охотничьи собаки были своеобразным показателем богатства и могущества своего хозяина. Их счет у монархов ВКЛ шел на десятки. Известно, что в псарнях Ягайло было не менее 100 этих животных, как и у его внука Александра Ягеллончика. А Сигизмунд Август держал около 140 собак. Во дворах правителей ВКЛ за ними ухаживали специальные придворные слуги — псари. Они дрессировали собак, а также занимались поимкой лесных зверей для зверинцев. Например, в 1577 году псари по приказу Стефана Батория поймали в Беловежской пуще 8 зубрят и 10 лосят.
Великокняжеских собак купали, причесывали, лечили. Особым любимцам покупали нарядные цепи, медные миски для еды, покрывала из лисьих хвостов. Для щенков любимой борзой великого князя Сигизмунда III Вазы Сибиллы, которых монарх подарил прусскому герцогу, пошили специальные шубки. Собак наряжали в аксессуары, соответствовавшие наряду хозяев. Например, в 1569 году для собак, полученных от императора Священной Римской империи, заказали бархатные черные ошейники с позолоченным серебряным тиснением, шелковые желто-черные поводки и кожаные намордники с позолоченными поводками. В великокняжеских псарнях имелись специальные кухни для собак, помещения для лечения, а в одной из них имелся даже пруд для их купания.
В конце XIV века собак в ВКЛ кормили в основном пищей животного происхождения, но позднее основой их рациона стали злаки — овес и рожь. Высушенный овес жарили до коричневого цвета и мололи, иногда добавляя шестую часть ржи (считалось, что с ней собака быстрее наберет вес). Все это смешивалось с жирами и разными мясными обрезками, кровью, шкварками и солью. Полученную массу пропаривали и остужали (разумеется, такие рецепты характерны для псов-счастливчиков из богатых домов). Иногда собаки получали и мясо. В целом рацион животных из великокняжеских псарен был хорошо сбалансирован и не уступал по качеству диете многих крестьян того времени.
С конца XIV века появляется информация о распространении в ВКЛ общеевропейских традиций содержания представителями элит не только служебных псов, но и комнатных собак. Так, собачку по кличке Vyoln, украшенную серебряным ошейником, подарил в 1407 году Анне, второй жене великого князя литовского и короля польского Ягайло, магистр Ордена крестоносцев. В XVI веке в источниках появляются и названия пород собак. Так, супруга великого князя и короля Сигизмунда Старого итальянка Бона Сфорца в 1534 году получила в подарок от герцога Мантуи собачку породы мальтийский бишон, а в 1549 году — маленькую испанскую собачку из Пруссии.
Миниатюрные песики составляли компанию знатным женщинам и детям, а вот в мужской компании комнатными поначалу считались охотничьи собаки некрупных пород. Хотя постепенно декоративные собачки растапливали даже суровые мужские сердца правителей ВКЛ. На миниатюрах епископа Плоцка Эразма Циолека, посвященных коронации Александра Ягеллончика (великого князя литовского с 1492 года и короля польского с 1501 года), видна белая пушистая собачка, похожая на китайскую ши-тцу или итальянского вольпино (шпица).
Похожая собачка есть и на портрете более раннего правителя ВКЛ и Польши Казимира Ягеллончика (правил в 1440–1492 годах) кисти Германа Гана. Правда, написана она в 1613 году — то есть этот пес мог быть либо реальным (если Ган списал картину с более раннего образца), либо символическим — если художник поместил его на картину в соответствии с реалиями своего времени. Маленькая белая собачка по кличке Белик была и у великого князя литовского и короля польского Сигизмунда Старого (правил в 1506–1548 годах). Она сопровождала монарха во время официального визита в Венгрию, где за ней присматривал отдельный придворный. Сигизмунд даже поучал своего племянника Людовика, короля Венгрии: «Собак в комнатах не держать и к столу не пускать».
Впрочем, обычно мужчины-правители все же предпочитали компанию охотничьих псов. Так, Стефан Баторий (великий князь и король в 1575–1686 годах) держал в своих покоях охотничьих собак с кличками Шмыга, Обручица, Хорват и Шукай. А великий князь и король Сигизмунд III Ваза (правил в 1587–1632 годах) в детстве имел в качестве питомца декоративного малого папильона, но в зрелом возрасте полюбил охотничьих спаниелей.
Как раз с двухцветным немецким спаниелем он изображен на портрете кисти Рубенса. Известны клички двух постоянных компаньонов Сигизмунда III: Гриф и Сибилла. Владислав Ваза, который до восхождения на литовский и польский престолы в 1632 году успел два года побыть московским царем, держал при себе огромного бретона или медиоланскую (миланскую) собаку Швана.
Забавный случай связан с пристрастием к охотничьим собакам великого князя и короля Августа III Саксонца (правил в Речи Посполитой в 1734–1763 годах). В 1752 году монарх путешествовал в Беловежскую пущу вместе со своим крупным охотничьим псом. Пока правитель спал в глубине кареты, собака высунула голову из окна. Сбежавшиеся посмотреть на государя крестьяне принимали его за самого короля — и удивлялись, до чего же Август похож на собаку.
В XVIII веке выращивание небольших комнатных собачек среди представителей элит Речи Посполитой приобрело черты настоящей мании. Среди их почитателей были и оба последних правителя ВКЛ и Польши: Станислав Лещинский и Станислав Понятовский. Особенно популярным был белый шпиц Понятовского по кличке Кепек, в честь которого в Гродно даже происходило соревнование поэтов. После третьего раздела Речи Посполитой, который поставил крест и на истории ВКЛ, Кепек сопровождал Понятовского в изгнании в России, где и умер вскоре после смерти хозяина.
Отношение к собакам со стороны правителей ВКЛ выглядит двояким. Практически все великие князья заботились о них, уделяли псам внимание, тратили на них свое время и деньги. С другой стороны, при дворах правителей Великого княжества не отмечено стремления к очеловечиванию собак, что было характерно, например, для Италии XV–XVI веков. В ВКЛ, в том числе на белорусских землях, не прижилась встречавшаяся западнее традиция давать некоторым питомцам человеческие имена. Даже самые любимые собаки получали от монархов клички вроде Белик, Плечан или Шукай.
Хотя в произведениях искусства ВКЛ собаки выступают как символы верности или радости, в обыденной жизни слово «собака» часто имело уничижительное значение, сравнение с ней для человека было обычно оскорбительным.
Да и жестокое обращение с животными, в том числе с собаками, для того времени было, скорее, нормой. С XVI века в ВКЛ в моду вошла публичная травля диких животных. В Вильне в первой половине XVII века такие «представления» устраивались каждые несколько месяцев. На арене диких животных, например медведей, стравливали между собой — либо напускали на них собак. Разумеется, гибли в этих жестоких схватках и псы.
В целом отношение жителей ВКЛ к собакам можно охарактеризовать как практичное. Их любили и ценили за приносимую ими пользу — но при этом не делали из них культа. Впрочем, иногда между хозяином и собакой возникала сильная эмоциональная связь, благодаря чему некоторые псы были увековечены в произведениях искусства.
Летающая экзотика
Самыми необычными для современного белоруса выглядят такие домашние животные жителей ВКЛ, как ловчие птицы. Охота с ними была вполне обыденным делом для состоятельных жителей Великого княжества Литовского и вышла из моды по мере совершенствования и распространения огнестрельного оружия.
О том, какие из охотничьих птиц были распространены и больше всего ценились в Беларуси конца XVI века, можно судить все по тому же Статуту 1588 года. Согласно ему, такие питомцы могли стоить дороже хороших охотничьих собак — и тем более рабочих лошадей:
- красный кречет — 600 грошей;
- белый кречет — 500 грошей;
- серый кречет — 300 грошей;
- сокол (сапсан) — 300 грошей;
- ястреб великий (скорее всего, ястреб-тетеревятник) — 120 грошей;
- рарог (сокол-балобан) — 120 грошей;
- рабец (полевой лунь) — 50 грошей;
- крокгулец (ястреб-перепелятник) — 50 грошей;
- дремлюг (одна из мелких птиц семейства соколиных — вероятно, пустельга) — 30 грошей.
А как же котики?
А вот с ними в ВКЛ все было сложно. До конца XIV века следов домашних кошек в ВКЛ вообще обнаружить не удается. На территории Беларуси в то время жил дикий лесной кот, внешне похожий на крупную полосатую домашнюю кошку («барсики» подобной расцветки и сейчас широко встречаются в наших деревнях). К началу XX века исконных белорусских лесных котов истребили (последнего убили в 1927 году в Борисовском районе). Впрочем, похоже, что эти животные возвращаются в нашу страну — в 2017 году кота, очень похожего на лесного, поймала в кадр фотоловушка в Полесском радиационно-экологическом заповеднике.
Вплоть до XV века домашняя кошка в Восточной Европе оставалась экзотическим животным, которое могли привезти из других стран, например, купцы или путешественники. Стоимость такого питомца в это время была сопоставима с ценой вола. Кошки упоминаются в древнерусском «Митрополичьем правосудии» XIII века. Этот документ определял за убийство животного — случайное или злонамеренное — выплатить ее хозяину гривну (205 граммов) серебра.
Кроме дороговизны, распространение кошек в средневековой Европе сдерживалось и суевериями: людей из нижних сословий, державших их дома, часто обвиняли в колдовстве. В XIII–XIV веках по Европе прокатилось несколько «антикошачьих» кампаний. Одной из первых официальных нападок на котов стало послание Vox in Rama папы Григория IХ от 1233 года, который описывал ритуал создания общины еретиков, во время которого статую черного кота якобы целовали под хвост.
А сам дьявол появлялся в облике получеловека-полукота. С этого момента кошек, особенно черных, повсеместно топили, сжигали, бросали из башен и вешали. А инквизиция очень часто обвиняла в колдовстве женщин вместе с их кошками — как правило, такие процессы заканчивались смертью для обоих. Наконец, в 1344 году во время психической эпидемии «танцевальной чумы» во французском Меце ее виновником «назначили» дьявола в кошачьем облике. После этого жители города на протяжении нескольких веков ежегодно сжигали 13 котов в железной клетке, чтобы не допустить возвращения эпидемии.
При этом следует учитывать, что ВКЛ было многонациональным и многоконфессиональным государством. В связи с этим «кошкофобия», которая время от времени накатывала на Западную Европу, белорусские земли задевала лишь отчасти. Например, в православии кот считается «чистым» животным и единственным зверем, которому разрешено заходить в храм. Похожим правом заходить в мечеть обладают кошки и у мусульман, множество которых поселилось в Беларуси еще во времена великого князя Витовта.
Судя по всему, к концу XVI века кошки стали значительно более привычным домашними животным — но не настолько важным, как собаки и лошади. Их «юридический след» в Статуте ВКЛ 1588 года гораздо меньший и сводится к участию в страшной казни для людей, которые умышленно убили своих отца или мать:
«А такою карностью, смертью ганебною маеть каранъ быти: по рынку возечи, клещами тело торгати, а потомъ в мехъ скуреный всадивши, до него пса, кура, ужа, котку и тое все посполу в мехъ всадивши, и зашить и где наглубей до воды утопити».
То есть отцеубийц полагалось возить по площади и рвать клещами их тела, затем зашивать в мешок вместе с собакой, курицей, змеей и кошкой — и вместе со всей этой компанией топить.
В ВКЛ не было «кошкомании», подобной той, которая охватила современный мир. В отличие от лошадей и собак, которых очень часто изображали живописцы и скульпторы тех лет, котов практически невозможно обнаружить на картинах или в скульптурах этого периода белорусской истории. Отношение наших предков к кошкам было еще более практичным, чем отношение к собакам. Будучи умелыми охотниками, эти животные помогали сберечь выращенный с огромным трудом урожай от мышей и крыс. Но для роли животных-компаньонов обеспеченные жители ВКЛ предпочитали выбирать собак.
Читайте также
