30 января 1946 года в Минске состоялась последняя публичная казнь. На ипподроме повесили 14 немцев, которых суд признал виновными в злодеяниях, совершенных на территории БССР в годы Второй мировой войны. По официальным данным, за процессом наблюдали более ста тысяч человек. Какие именно преступления совершили представители оккупационных властей и как проходил процесс над ними? Рассказываем.
15 января 1946 года военный трибунал Минского военного округа начал разбирательство по делу «О злодеяниях, совершенных немецко-фашистскими захватчиками в Белорусской ССР». Весь процесс занял две недели и закончился 29 января.
Минский процесс не был каким-то уникальным, а стал одним из серии подобных судов в советских республиках. Так, 17 января 1946 года в Киеве начался аналогичный суд над 15 нацистами, совершавшими страшные преступления в Украине. 28 января 12 из них приговорили к смертной казни и на следующий день повесили на площади Калинина (нынешнем майдане Незалежности).
В Минске на скамье подсудимых оказались 18 человек, занимавших очень разное положение в иерархии третьего рейха: от генералов и высокопоставленных гестаповцев до рядовых солдат.
Обвинительное заключение заняло в стенограмме процесса 24 страницы текста. Все преступления разделены на четыре большие группы, мы расскажем лишь о части из них.
Менее высокопоставленные обвиняемые участвовали в расправах над мирными гражданами лично.
Досудебное следствие установило, что все подсудимые участвовали в уничтожении и разрушении городов, деревень, промышленных и сельскохозяйственных предприятий, памятников искусства и церквей, а также в ограблении и разорении мирных граждан.
Первые послевоенные процессы над нацистскими преступниками в СССР были публичными. Власти с их помощью решали в том числе политические и пропагандистские задачи. Сегодня обществу кажется очевидной преступность нацистского режима. Но на самом деле нацисты старались без нужды не афишировать свои злодеяния. И советская власть старалась продемонстрировать гражданам, кто именно виноват в многочисленных жертвах и разрухе.
После Минского в Беларуси прошло еще несколько публичных процессов над военными преступниками — в Витебске, Бобруйске и Гомеле. А последующие стали закрытыми — как раз потому, что эти четыре открытых суда успешно выполнили свою задачу. На последующих процессах приговоры часто выносились в массовом порядке, по принципу коллективной вины («числился в составе части, которая совершала преступления, — значит, виновен»). Но Минский процесс проводился как образцово-показательный суд.
Стороной обвинения выступила военная прокуратура. Защищали немцев восемь адвокатов. Один из подсудимых, Франц Гесс, от адвоката отказался и решил защищаться сам. Сами судебные заседания стали своеобразным зрелищем: каждый день на них присутствовали по 300 зрителей. Часть из них были представителями силовых структур, часть пропусков раздавалась передовикам производства в качестве поощрения. В зал привозили делегации из области. Это делалось также в интересах пропаганды — чтобы люди в своих городах и деревнях могли рассказать о преступлениях нацистов. В зале суда присутствовали журналисты, кинохроникеры, а также агенты спецслужб, которые мониторили настроения присутствующих.
Важными участниками процесса являлись свидетели. На Минском процессе среди них были известные подпольщики: Мария Осипова (организатор ликвидации гауляйтера Кубе), Елена Мазаник (исполнительница уничтожения Кубе) и ее сестра Валя, один из лидеров минского подполья Рафаил Бромберг.
29 января 1946 года военный трибунал Минского военного округа приговорил к смертной казни 14 человек из 18. Бруно Гетце и Ганс Хехтль получили по 20 лет каторжных работ, Алоиз Гетерих и Альберт Роденбуш — по 15. Вероятно, некоторую роль в смягчении вердикта могли сыграть «сделки со следствием». От подсаженных в камеры к немцам секретных сотрудников НКВД известно, что Роденбуш намеревался разоблачать в суде преступную деятельность подсудимых генералов и после суда надеялся быть освобожденным и вернуться в Германию. К слову, агенты в камерах не только собирали информацию, но и следили за тем, чтобы подсудимые не избежали правосудия с помощью самоубийства.
Из четверых осужденных, избежавших смертного приговора, один — Гетце — был офицером. Прямых обвинений в том, что он убивал людей, не было; обвиняли его в разграблении. Гетце в конце концов даже не отправили в лагерь, а оставили в тюрьме — где он и умер в 1951 году. Двое из четырех приговоренных к лагерям немцев, Гетерих и Роденбуш, выжили в заключении и после амнистии 1955−1956 годов вернулись в Германию.
Все обвиняемые, кроме одного, хотя бы на словах раскаялись в преступлениях и просили смягчить им наказание. Эсэсовец и комендант концлагеря Ганс Кох заявил, что был и остается фашистом, и сам попросил суд приговорить его к расстрелу. На суде Кох заявил, что лично расстрелял сотни человек.
Кох: — Я был комендантом лагеря деревни Орехи, в котором находилось 3 тысячи человек, подозреваемых в связях с партизанами, а также партизанские семьи: дети, женщины и старики. Этих людей мы умерщвляли с помощью душегубок, а также тем, что содержали их на голодном пайке. Обычно дети очень быстро умирали от голода. Мужчин мы отправляли на работы в Германию, а женщин и детей — в Майданек.
Председательствующий: — Какое участие вы принимали в расстрелах советских людей и сколько лично расстреляли?
Кох: — 500 человек. (Шум в зале.)…Всегда при расстрелах я сам расстреливал лично первых 3–4–5 человек для того, чтобы показать своим подчиненным, каким должен быть гестаповец.
Председатель трибунала: — Скажите, какие методы вами применялись при допросах?
Кох: — Допрашиваемым мы заламывали руки назад, подвешивали на дверь, загоняли иглы под ногти, избивали палками, пытали электричеством, загоняли шомпола в заднюю часть тела.
Прокурор: — Как вы расцениваете все свои преступления, которые с такой жестокостью совершались?
Кох: — Это зверские преступления, совершенные против всех международных прав. Но я был нацист, и это была моя практическая работа по осуществлению расовой теории.
Армейский офицер Ренгард Молл всерьез рассчитывал, что ему дадут не больше пяти лет лагерей. Когда он узнал о казни, расплакался. В ночь перед осуществлением приговора, как известно от тех же сотрудников НКВД, он несколько раз вставал и рассматривал фотографию своей жены и дочери.
При этом в период нахождения Молла на посту бобруйского коменданта он утвердил около 2000 обвинительных приговоров советским гражданам, часть из которых была расстреляна. В частности, в начале апреля 1942 года полиция по приказу Молла арестовала 15 человек, из которых офицер собственноручно расстрелял шестерых. Также Молл распорядился использовать мирных жителей для разминирования дорог в районе Бобруйска. Для этого их под конвоем выгоняли на проезжую часть с боронами. Так на минах подорвалось более 100 человек.
Казнь через повешение, да еще и при большом стечении народа, не была типичной для Советского Союза. Фактически это наказание стало своеобразным «бумерангом», который вернулся к нацистам: в годы оккупации они очень активно использовали повешение для расправ над партизанами, подпольщиками и мирными гражданами. С 1943 года в СССР стали вешать оккупантов и их пособников, причем по закону такая казнь должна была быть публичной. Известно даже об одном случае, когда преступника-нациста повесили на том же дереве, на котором он вешал партизан.
Проведение публичных казней на центральных площадях и в местах большого скопления народа вроде ипподрома считалось полезным с точки зрения той же пропаганды. Присутствовавшие на них люди потом рассказывали об этом своим знакомым, и так новость о возмездии достигала самых далеких уголков Беларуси.
Минский ипподром, на котором более тысячи минчан и гостей столицы собрались, чтобы наблюдать за казнью, находился в Кошарах — излучине Свислочи, в которой сейчас расположены 6-я поликлиника, ресторан «Старое русло» и улица Красноармейская. На берегу Свислочи были построены восемь высоких виселиц (две «одноместные» Г-образные и шесть двойных Т-образных). На некотором расстоянии от виселиц, ближе к Ульяновской улице, построили небольшую деревянную трибуну.
Место казни оцепили войсками. Зрители, несмотря на мороз, собрались на казнь заранее: о ней минчанам стало известно утром из объявлений по месту учебы и работы. Идти на ипподром никого не принуждали — но желающим без особых проблем предоставили такую возможность (то есть студентов отпустили с занятий, перенесли обеденный перерыв, дали отгул). Среди собравшихся было немало молодежи, в том числе сбежавших со школьных занятий школьников. Некоторые родители привели детей с собой.
В 14.25 к месту казни прибыли 14 грузовиков «Студебеккер» (американские автомобили, которые поставлялись в СССР во время войны по ленд-лизу). Задним ходом они подъехали к виселицам и остановились, не заглушая моторов. Когда у грузовиков опустили борта, стало видно, что в кузове каждого из них сидел приговоренный к смертной казни. Их подняли на ноги, подвели к краю кузова и накинули на шеи петли.
В 14.30 к микрофону на трибуне подошел военный прокурор генерал-майор юстиции Леонид Яченин и зачитал приговор. После слов «приговор окончательный, обжалованию не подлежит» последовала пауза. В наступившей тишине Яченин скомандовал: «Приговор привести в исполнение!» — и взмахнул саблей. После этого «Студебеккеры» по очереди начали отъезжать от виселиц. Непосредственно сама казнь заняла всего несколько минут. Тела казненных висели на ипподроме до конца дня.
В газетах того времени это мероприятие описывали так:
«30 января 1946 года в 14 часов 30 минут на ипподроме города Минска был приведен в исполнение приговор Военного трибунала Минского военного округа над немецко-фашистскими преступниками Рихертом, Герфом, Эрманнсдорфом, Вайсигом, Фальком, Кохом, Айком, Лангутом, Митманом, Гессом, Моллом, Бурхардом, Битнером, Фишером, осужденными к смертной казни через повешение за чудовищные злодеяния, совершенные ими в Белорусской ССР. Более ста тысяч трудящихся, присутствовавших на ипподроме, встретили приведение приговора в исполнение единодушным одобрением».
Приведенную в официальном сообщении цифру в 100 тысяч зрителей очевидцы подтверждали.
В совокупности судебные процессы над нацистскими преступниками в СССР иногда называют «Советским Нюрнбергом». Большинство военных преступников, осужденных на них, приговорили к смертной казни — и затем повесили (84 человека).
Но уже в следующем, 1947 году в СССР отменили смертную казнь — и заменили ее 25 годами каторги. Правда, всего через три года, в 1950 году, высшая мера наказания вернулась в «первое государство рабочих и крестьян». Но публичных казней в Минске и БССР больше не устраивали. На более поздних процессах «Советского Нюрнберга» (после мая 1947 года) высшей мерой стало осуждение на 25 лет.
Распечатано с портала ZERKALO.IO
