Сегодня, 26 ноября, был объявлен победитель престижной литературной премии имени Ежи Гедройца. Им стала Ева Вежновец, автор повести «Па што ідзеш, воўча?». Рассказываем, о чем эта книга и почему на нее стоит обратить внимание.
Кто такая Ева Вежновец?
Настоящее имя писательницы — Светлана Курс. Она родилась на Любанщине. Закончила филфак БГУ (1994), после чего сотрудничала с государственным радио и «Радио Рация», с газетой «Наша Ніва», сайтами «Еврорадио» и «Радыё Свабода», телеканалом «Белсат». Давно живет в Польше.
Впервые ее можно было прочитать в 1998-м: тогда в журнале Аrche вышел ее рассказ «Мы два Хохлікі». Первой книги пришлось ждать десять лет. Но после сборника рассказов «Шлях дробнай сволачы» наступило затишье. Лишь в прошлом году появилась вторая книга — повесть «Па што ідзеш, воўча?»
Произошло это благодаря издательскому проекту «Пфлямбаум». В его рамках выходят только книги белорусских женщин-писательниц. Благодаря «Пфлямбаум» появилась и работа «Райцентр» Тани Скоринкиной, занявшая в этом году второе место (и получившая путевку на шведский остров Готланд, где сможет работать над новой книгой). Кстати, третье место занял Сергей Абламейко («Каліноўскі і палітычнае нараджэньне Беларусі»). Он получил возможность издать следующую книгу благодаря помощи ликвидированного Союза белорусских писателей.
Почему ее победа на премии Гедройца важна?
Ева Вежновец — первая женщина, удостоенная этой престижной награды.
Премия имени Ежи Гедройца вручается с 2012 года. На нее могут номинироваться книги, изданные в бумажном или электронном вариантах в течение календарного года на белорусском языке в жанрах «художественная проза» и «эссеистика».
Идеальных премий не существует. Гедройц — не исключение. Например, последние годы в ней принципиально не участвует Альгерд Бахаревич: один из лучших белорусских писателей объяснял это «Нашай Ніве» личными причинами. Но все же премия остается наиболее авторитетной в белорусской литературе. Этому способствует и призовой фонд. В прошлом году он составлял 11 тысяч рублей, в этом году сумма не называется.
В прежние годы лауреатами премии становились Павел Костюкевич, Владимир Некляев, Игорь Бобков, Виктор Казько, Макс Щур, Дмитрий Бартосик, Владимир Орлов, Илья Син и Сергей Дубовец. Не все их книги равнозначны, но победа на Гедройце — уже повод обратить внимание на автора.
О чем эта книга и как она написана?
В повести «Па што ідзеш, воўча?» переплетаются два сюжета. Первый — история Рины, алкоголички средних лет, долгое время жившей за границей, где она ухаживала за местными стариками. Второй — история Дорошки, бабушки Рины. Ее смерть заставляет внучку вернуться в забытую Богом белорусскую глушь.
— Ці можна ўсё выправіць, калі ты і блізка не цягнеш на гераіню? Рыне трэба пахаваць бабку, адкапаць каханка, аднавіць крыніцы, ніколі не прыходзячы ў поўную свядомасць. Жанр гэтай кнігі — балотная казка, — говорится в анонсе.
Действие происходит на родной для автора Любанщине. «Яна такая. Я нічога не прыдумала, абсалютна ні адзін факт я не ўзяла з галавы», — говорила Вежновец в интервью «Радыё Свабода». Там, на своей малой родине, автор впитала аутентичный белорусский язык и множество регионализмов.
— Да пяці-шасці гадоў я па-руску не ўмела зусім, бо тэлевізіі не было, — рассказывала она в том же интервью. — Я ж нарадзілася ў вельмі дзікім месцы, у нас быў першы тэлевізар на ўсю вёску. Прыходзілі дзяды з бабамі, сядалі, глядзелі праграмы і размаўлялі, а я іх слухала. Яны былі з 1900-х гадоў нараджэння, яшчэ жылі тады. Гэта зусім іншая мова, іншая інтанацыя, іншая спецыфіка. Я ўжо гэтак не ўмею. Многа дала б, каб апынуцца ў пачатку ХІХ стагоддзя на кірмашы ў Ляскавічах і паслухаць, як яны гаварылі. Бо, мяркуючы з усяго, гэта было здорава.
Вежновец блестяще удается передать местный говор, индивидуальную манеру речи тех или иных персонажей. Читая повесть, ощущаешь, как буквально проваливаешься в прошлое с помощью сконструированной автором машины времени. Причина не только в богатстве языка, а еще и в особенностях сюжета.
Как Вежновец удалось представить народный взгляд на историю?
Дорошка, бабушка главной героини, — потомственная шептуха.
«Усе дзівіліся з яе здольнасці быць у некалькіх месцах адначасова. Некалі адлегласці былі вялікія, людзі ездзілі фурманкамі або папуткамі, пакуль дапрэшся праз балоты, то ўжо й начуй. Бывала, з Ліпеня з кірмаша людзі едуць — Дарошка стаіць ля маста праз Арос. Да Сярэдзібара пад’язджаюць — і там Дарошка са шкутаванкай на плячах. Многа такіх аповедаў чула Рына. А сакрэтам яе бабкі была хада. На доўгіх нагах з вялікімі ступакамі хадзіць па балоце — любата» (тут и далее сохранено авторское написание. — Прим. Zerkalo.io).
Эта мистическая сюжетная линия уже сама по себе связывает прошлое с настоящим, ведь в белорусскую глушь христианство шло веками, а язычество и народные верования долго сохраняли свою силу.
Кстати, неудивительно, что способности бабки передаются и внучке. В этом явно видна авторская позиция — всеобщая деградация (как иначе трактовать ее алкоголизм) происходит даже в этой «профессии».
Но главное в бабкиных рассказах — тот самый народный взгляд на историю. Не эпическая широта Мележа в его «Людях на болоте», а страшный, сконцентрированный сгусток крови, насилия и слез. Именно так представлена белорусская история в рассказах Дорошки — как бесконечная и нескончаемая цепь насилия и страданий.
«Тымі гадамі, з васямнаццатага да дваццаць другога, у нас тут была такая цераспалосіца, што дзевяць раз уласці мяняліся, і кожны дзёр па сем скур з крывёю. (…). Ну, у васямнаццатым і дзевятнаццатым — баба казала — і не сеяў ніхто толкам: не было чым, не было кім, дый яшчэ і пасей, збяры, дурню, то забяруць усё пад корань».
Насилие порождало насилие в ответ.
«Як палякі ўжо адышлі, ён зрабіўся і цар і бог. Бальшавікі, міліцыя, камісары, камбеды па лесе ляжалі з парэзанымі горламі. Застрэлілі Разумовіча-землямера і рот яму зямлёй напхалі, старшыну сельсавета ў Малым Волым праз акно застрэлілі так, што ён усе спісы на продразвёрстку крывёю пазаліваў, нічога разабраць не маглі. От зачым у Волым ні ў кога нічога не забралі. Міліцыянера Дамецьку, які ў людзей апошняе зярнятка выпорваў, вешалі пры ўсіх».
Причем это насилие иногда проявлялось подсознательно, словно против воли людей.
«Можа, мой бацька і не быў такі вырадак. Можа, ён і не хацеў таго, што сталася. Але ж маладыя мужыкі, на вайне, пазалівалі вочы гарэлкаю і пайшлі адзін аднаго пад’ялдыкваць і ярыць».
Незакрытый, неосмысленный гештальт насилия, за которое никто не покаялся, — вот в чем, в том числе, истоки событий, случившихся в последнее время.
Есть ли надежда?
Одни из наиболее мощных фрагментов книги — картины апокалипсиса, возникающие то ли в реальности, то ли в сне или в замутненном сознании главной героини, где реальное смешивается с мистическим.
«А ваўкі выюць за подбалаткам, тады ўжо за агародам, а тады ўжо, здаецца, і на самым двары. Тымі летамі я страціла страх. Потым пасля другіх немцаў гэтых ваўкоў гадоў дзесяць выбіць не маглі, прысылалі салдат. Бо ваўкі парабіліся такія разумныя, што і па драбінах лазілі на ёўні, і авец праз стрэхі выцягвалі. Выскубе і выцягне. Балоты тут былі страшныя, з мачарамі, з вокнамі такімі, што, бывае, стаіць сасонка скарлючыўшыся, мох пад ёй, нагой ступаеш — а там падманка, прорва — і паляцеў чалавек старчма».
Годы убийств, насилия и жесткости делают свое дело. Рине стоило вернуться на родину хотя бы для того, чтобы понять: здесь практически никого не осталось. Земля, ради которой пролилось столько крови, пуста. Но все же ради чего-то стоило возвращаться?
В финале книги герои откапывают колодец, называемый в народе «Белы Слуп».
«У Кнігах памяці пішуць „Ліндэрманаў калодзезь“, нават таблічка тут стаяла. Але гэта не Ліндэрманаў калодзезь, гэта Белы Слуп і цягнецца ён да самай сярэдзіны зямлі. Белы Слуп памагаў, як тут хадзіла потная ліхаманка, каўтун, волас, залатуха, рожа, халера. Адзін год, кажуць, халеру вазілі мерцвякі на конях ці то нейкі карлік на высокім белым кані — там, дзе ён прапаў, паставілі каранцін і пост, от зачым ўёска там завецца Белы Пераезд. І пакрапілі там пасты, прашчоныя крыжы і ростані, дык дзе тая халера й дзелася».
Казалось бы, чудесного спасения не происходит. Автор символично вспоминает историю о двух шляхтянках из XIX века, знавших латынь и испанский, а потому зашифровавших в названия своих хуторов знаки и девизы. Для своих, которые расшифруют их спустя годы.
«Are Debere — стой на варце. Ты абавязаны. І Zapatero en su silla, rey de Castilla — шляхціц на загродзе роўны ваяводзе. І хто ж прачытаў ваш знак, Люцына і Ядвіга? Орка, зацкаваны яўрэй, і Рына, пустадомак і п’яніца? Тут нішто не трымаецца, нішто, будзе тут зямля тхланню ці грудам — няважна. Загіне, як запісы (…), паперы (…), (…) анілінавыя сшыткі і (…) вершы».
Значит, восстановление колодца никак не возродит прежние исчезнувшие традиции? Они уже не наполнятся живой водой и не разбудят сонное мертвое царство.
Автор вроде бы однозначно отвечает на этот вопрос.
«З Ліпеня па 18-й не выедзеш, калі не маеш уласнага транспарту — падводы, матацыкла, ровара ці машыны. Ліпень спіць, склаўшы лабатую галаву на лапы сваіх дарог. Цішыню парушае толькі страшэнны трэскат матацыкла-пачвары, сабранага, здаецца, з рубэцаля і касілкі».
Но Рина и ее кавалер остаются на родине. Ее силы шептухи никуда не исчезли. Может, она и вернулась, чтобы понять банальную истину: «Хай крывое, каравае, паўмёртвае, але сваё, адзінае, што было важным».
Так что, возможно, у героев белорусской болотной сказки есть шанс в будущем победить нечистую силу и — по закону жанра — сделать реальностью счастливый финал.
Где купить книгу «Па што ідзеш, воўча?»
Повесть можно заказать в Интернете на сайтах kniganosha.by, chitatel.by, kniger.by, knihi.by и oz.by.
Книгу можно купить в минских магазинах «Акадэмкніга» (проспект Независимости, 72), «Кніжная шафа» (проспект Дзержинского, 9), «Marks» (улица Карла Маркса, 11), а также в торговом центре «Купаловский», в магазине 41−42 (станция метро «Октябрьская»).