«Пришлите немедленно все доступные машины и спасателей — по Коммершиал-стрит идет волна патоки!» — полицейский Фрэнк Макманус едва успел прокричать эти слова в телефонную трубку, прежде чем черный прилив высотой с двухэтажный дом накрыл улицы Бостона. Была половина первого дня 15 января 1919 года. То, что произошло дальше, будут называть самой странной промышленной катастрофой в истории США. Двадцать один человек погибнет, задохнувшись в липкой массе, более 150 пострадают. А последствия этого «сладкого потопа» изменят американские законы и инженерное дело.
Предчувствие беды
Уже несколько месяцев Айзек Гонсалес видел кошмары. Ему снилось, что гигантский резервуар с миллионами литров мелассы, у которого он работал каждый день, взрывается и тягучая жидкость накрывает бостонские здания из красного кирпича, круша и убивая все на своем пути. Он просыпался в холодном поту.
Больше двух лет Айзек работал в корпорации United States Industrial Alcohol: принимал в порту корабли с мелассой, следил за ее перекачкой в гигантский бак, а оттуда — в вагоны для отправки на спиртовой завод. И каждый раз, наполняя резервуар, слышал стон и скрежет металла — словно далекий гром. А еще он видел, что бак протекает, несмотря на попытки заделать трещины. Это видели все, а окрестные дети регулярно прибегали с ведерками, собирая сладкую патоку, текущую со стен емкости.
Все, что сделало начальство, — приказало покрасить бак в темно-коричневый цвет — такой же, как у мелассы, чтобы потеки не бросались в глаза. Айзек не раз ходил к руководству, показывал куски ржавчины, которые сыпались на него, когда он забирался внутрь резервуара для проверки. Он не выдержит, лопнет, говорил Гонсалес казначею Артуру Джеллу, который отвечал за бак. «Не знаю, чего вы хотите. Резервуар как стоял, так и стоит», — отвечал ему начальник, которого волновало лишь бесперебойное производство.
Какое-то время Айзек даже ночевал на работе — надеялся успеть поднять тревогу, если бак начнет разрушаться. После ночного звонка с угрозой взорвать резервуар (такие атаки анархистов в США тогда не были редкостью) Гонсалес решил держаться подальше. Но время от времени, просыпаясь дома от повторяющегося кошмара, он бросал жену и бежал через полгорода к резервуару, тайком открывал кран и спускал немного патоки в гавань. Капля в море, но только так он мог снова заснуть. Если бы кто-то об этом узнал, его бы уволили или даже судили. Айзек боялся этого, но скрежещущий резервуар пугал еще больше.
Выгодный бизнес
Более двух столетий город Бостон был одним из центров «торгового треугольника»: корабли везли сюда из карибских колоний патоку (ту самую мелассу — побочный продукт производства сахара из тростника), местные винокурни перегоняли ее в ром, который затем обменивали в Африке на рабов, а последних отправляли работать на плантации, где те делали новую патоку. После отмены рабства в 1781 году этот жестокий круговорот прервался, но меласса по-прежнему текла в бостонский порт полноводной рекой. В начале XX века она обрела новое, куда более грозное предназначение.
С 1914 года в Европе полыхала Первая мировая. США долго сохраняли нейтралитет, но американские компании активно снабжали воюющие страны боеприпасами. Для их производства требовался технический спирт, который гнали из патоки. Спрос рос как на дрожжах: чем дольше длилась война, тем больше нужно было взрывчатки.
С учетом военных контрактов корпорации United States Industrial Alcohol (USIA), крупнейшему производителю спирта в мире на тот момент, не хватало мощностей. У ее дочерней компании Purity Distilling был спиртовой завод в Кембридже возле Бостона. Но не было места для хранения мелассы, и поэтому ее приходилось покупать у посредников, что было не так выгодно. Компания решила срочно строить резервуар прямо у пристани в бостонском районе Норт-Энд.
Это был центральный район города, оживленный и рабочий. Раньше здесь жили в основном ирландские эмигранты, теперь — все больше выходцы из Италии. К слову, именно здесь родился Джон Фрэнсис Фицджеральд, который тогда был мэром Бостона. Его внук Джон Фицджеральд Кеннеди спустя десятилетия станет президентом США.
Место было идеальное — с точки зрения бизнеса. Корабли с Кубы, Пуэрто-Рико и других островов Карибского моря могли швартоваться прямо у пирса. По соседству проходила железная дорога, по которой патоку отправляли на завод. Резервуар должен был быть 15 метров в высоту (как хрущевка или бостонская четырехэтажка) и 29 метров в диаметре. Такой бак вместил бы почти 10 миллионов литров жидкости.
Никого не смутило, что исполинская конструкция будет нависать над одним из самых густонаселенных районов города. Мнением бедных жителей-иммигрантов никто не интересовался.
Компания спешила: война обещала золотые горы, но только если успеть развернуть производство. Руководить строительством поставили недавнего секретаря, а теперь казначея Артура Джелла. Он торопил рабочих (времени было всего пара месяцев) и экономил на всем. Когда резервуар наконец был готов, его должны были проверить, заполнив водой доверху. Но на это ушли бы недели и немало денег — а к порту уже подходил корабль с первой партией мелассы. Джелл приказал налить в резервуар лишь 15 сантиметров воды — до первого стыка металлических пластин. Ничего не протекло — и он объявил, что бак готов для приема патоки. К концу декабря 1915-го резервуар был сдан.
Спустя три года эта спешка обернется катастрофой.
Погожий денек
В воскресенье, 12 января 1919 года, в бостонский порт зашел пароход «Милиеро» с очередной партией мелассы из Пуэрто-Рико. Компания USIA снова спешила: вот-вот в США могли принять «сухой закон», и хотя основную прибыль ей приносил технический спирт для производства взрывчатки, терять и доходы от «обычного» рома не хотелось. Перекачка по подогреваемому трубопроводу закончилась лишь к утру понедельника. Теперь в резервуаре, рассчитанном на 2,5 млн галлонов мелассы, было 2,3 млн галлонов, или 8700 кубических метров сладкой жидкости (8,7 млн литров).
В предыдущие дни, 10−12 января, были сильные морозы: ночью температуры опускались до минус 13−16°С, днем было -4°С. А затем случилось резкое потепление. Уже 14-го дневная температура выросла до +8°С, ночная — до +1−2°С. На следующий день было лишь на пару градусов холоднее.
В полдень 15 января Норт-Энд, один из старейших районов Бостона, наслаждался теплой солнечной погодой. Женщины вывешивали на улицу мокрое белье. По эстакаде над Коммершиал-стрит с грохотом проносились поезда. В конюшне городского транспортного управления фыркали две дюжины лошадей, у входа звенел молот кузнеца. В пожарной части, спрятавшейся в тени гигантского резервуара, четверо пожарных коротали обеденный перерыв за картами, а их коллега Джордж Лэй и местный каменотес Джон Барри наблюдали за игрой.
Управляющий резервуаром Уильям Уайт ушел на обед с женой, оставив объект без присмотра: что могло случиться? Бармен Мартин Клоэрти еще дремал в своей постели в доме неподалеку после ночной смены. Никто не подозревал, что этот обычный зимний день вот-вот превратится в кошмар.
Внезапно люди почувствовали, как содрогнулась земля, и услышали странный звук — низкий рокот, похожий то ли на гром, то ли на грохот грузового поезда. Затем раздался металлический скрежет и треск, напоминающий пулеметную очередь.
Черный прилив
С «пулеметным» звуком вылетали тысячи заклепок резервуара с мелассой, превращаясь в смертоносные пули. С 15-метрового бака сорвало верхнюю часть, его стены от взрыва разлетелись на куски, как шрапнель. Темная, тяжелая меласса, во много раз гуще воды, обрушилась на город волной высотой около восьми метров. И двинулась во все стороны со скоростью курьерского поезда — около 56 километров в час.
Полицейский Фрэнк Макманус, которого мы упоминали в начале текста, как раз докладывал в участок из телефонной будки на Коммершиал-стрит. Он прервал рапорт, обернулся и увидел, как на него движется темная масса. На мгновение подумал, что это грязь, но затем сразу понял. «Пришлите все доступные спасательные машины и людей! По Коммершиал-стрит идет волна патоки!» — успел крикнуть он в трубку, прежде чем броситься в сторону. Через мгновение его обдало липкой массой, но мужчине повезло — он успел отскочить в переулок.
Десятилетний Паскуале Янтоска собирал обрезки досок возле резервуара на дрова. Хотя день был теплый, его отец Джузеппе настоял, чтобы мальчик надел два красных свитера, и наблюдал за ним из окна их квартиры на втором этаже. Вдруг перед ним выросла темная стена и поглотила ребенка без следа. Тело Паскуале нашли только через несколько часов: у мальчика были сломаны руки и таз, а красные свитера пропитались коричневой массой.
Стена накрыла и 8-летнего Антонио Ди Стазио с его 10-летней сестрой Марией, которые тоже собирали дрова. Антонио подняло на гребень волны, а потом катило по земле как гальку. Он слышал, как мать зовет его по имени, но не мог ответить — горло забила удушающая патока. Мальчик ударился головой и потерял сознание, а когда очнулся, увидел склонившиеся над ним лица трех сестер. Четвертая, Мария, погибла.
Волна сносила все на своем пути, крушила деревянные здания, переворачивала и плющила вагоны, машины и повозки, как скорлупу, подняла грузовик и сбросила в гавань. Отлетевший кусок резервуара согнул опору надземной железной дороги и столкнул травмай с пассажирами с рельсов. От удара был разрушен дом бармена Клоэрти, его мать, только что вешавшая белье, погибла под обломками.
Пожарную часть, стоявшую прямо за резервуаром, снесло с фундамента и протащило к океану, пока она не уперлась в сваи. Четверо пожарных, только что игравших в карты, оказались в ловушке. Джордж Лэй застрял в подвале в крошечном пространстве высотой меньше полуметра. Четыре часа он пытался держать голову над поверхностью патоки, но в конце концов силы оставили его, и он захлебнулся. Тело пожарного нашли на следующий день.
В считаные секунды волна патоки накрыла территорию в полкилометра. Могло быть еще хуже, если бы резервуар не стоял в низине под холмом. Людей на улицах сперва швырял вперед поток воздуха, затем окатывала и сбивала с ног липкая субстанция, наполненная крупными обломками. Патока местами была глубиной выше пояса, выбраться из нее самому было почти невозможно. В ловушку попали люди, кони, собаки, коты. Вязкое вещество забивало нос и рот, мешая дышать.
«Здесь и там из коричневой массы торчали какие-то фигуры — невозможно было понять, человек это или животное. Только всплески и барахтанье в липкой жиже показывали, где еще теплится жизнь», — писал репортер газеты Boston Post.
Липкий город
Первыми на помощь примчались 116 кадетов с учебного судна «Нантакет», стоявшего у соседнего пирса. Под руководством командира они бросились в липкую жижу по колено, вытаскивая тех, кто еще подавал признаки жизни. Вскоре подоспели полиция, пожарные и военные, медсестры Красного Креста в серой форме и начищенных ботинках, которые тоже без колебаний лезли в бурую массу.
Спасатели разбрасывали лестницы по поверхности застывающей патоки, чтобы можно было хоть как-то передвигаться. Раненых было слишком много, и в соседнем здании развернули временный госпиталь. Некоторых погибших не могли опознать — они были с ног до головы покрыты коркой патоки.
Поиски жертв продолжались четыре дня. А последнее тело нашли только в мае: труп возчика Чезаре Николо вынесло в бостонскую гавань. Всего погиб 21 человек в возрасте от 10 до 78 лет, еще 150 получили ранения. Большинство жертв были простыми жителями бедного Норт-Энда — ирландскими и итальянскими рабочими.
Символичным совпадением стало то, что на следующий день после катастрофы, 16 января, Аляска ратифицировала 18-ю поправку к Конституции США. Это был решающий голос для введения «сухого закона» во всех штатах. Запрет на производство и продажу алкоголя должен был вступить в силу через год.
Более 300 человек участвовали в ликвидации последствий потопа. Несколько недель улицы заливали морской водой, патоку посыпали песком, а потом все это счищали и смывали в гавань.
Но липкая масса на подошвах и колесах машин разошлась по всему городу. «Все, к чему прикасался бостонец, было липким», — вспоминали очевидцы. Вода в гавани оставалась коричневой до лета.
Ущерб от катастрофы составил около 100 миллионов долларов в пересчете на современные деньги. Она получила название «Большой мелассовый потоп».
Что вызвало катастрофу и почему она была такой смертоносной?
USIA отрицала свою вину в трагедии. Компания настаивала, что резервуар взорвали «злонамеренные лица» — скорее всего, итальянские анархисты, для которых Норт-Энд был одним из главных центров в США. Основания для таких подозрений были: анархисты действительно ненавидели крупные корпорации, особенно те, что наживались на войне. За предыдущий год в Бостоне и окрестностях прогремело 40 взрывов. А за год до катастрофы кто-то позвонил в компанию и пообещал взорвать резервуар.
Однако компании не удалось никого убедить, что взрыв произошел по вине неких злодеев, а не из-за ее халатности. Все знали, в какой спешке и экономии строился резервуар и как начальство отмахивалось от предупреждений о трещинах.
В 2014 году инженер Рональд Мейвилл провел современный анализ и обнаружил, что стальные стенки резервуара были вдвое тоньше необходимого: от 1,7 сантиметра внизу до 0,8 сантиметра вверху. В стали было очень мало марганца, из-за чего она становилась очень хрупкой при температуре ниже 15 градусов. Заклепки, скреплявшие листы металла, тоже были дефектными, и именно возле них начали появляться первые трещины.
Когда за два дня до катастрофы резервуар наполнили патокой почти доверху, это была лишь четвертая такая полная загрузка. Состояние бака с каждым разом ухудшалось. Смешение теплой свежей патоки с застывшей старой активизировало процессы брожения, но на предприятии этого не учли, заливая бак «под крышку».
Соломинкой, сломавшей спину верблюда, стало потепление. Патоку перегружали на морозе, а когда температура резко выросла, это еще более подстегнуло брожение в баке. Образовывавшийся внутри углекислый газ создавал все более сильное давление на стенки. И без того хлипкий резервуар не выдержал.
В 2016 году ученые и студенты из Гарвардского университета провели исследование, объяснившее, почему катастрофа оказалась такой смертоносной. Случись она в теплое время года, возможно, никто бы вообще не погиб. Но была зима. Теплая патока, вырвавшаяся из резервуара, обладала колоссальной кинетической энергией и растекалась очень быстро и далеко, а вместе с тем стремительно застывала на зимнем воздухе.
Патока сама по себе в 5−10 тысяч раз гуще воды. Если человек, плавающий в воде, может делать симметричные движения и держаться на плаву, то в патоке каждое следующее движение просто возвращает густую жидкость туда, откуда ее оттолкнули. Те, кто не погиб сразу от удара волны или несущихся обломков, часто не могли выбраться из вязкой ловушки и задыхались.
Беспрецедентный суд
119 пострадавших подали на U.S. Industrial Alcohol коллективный иск — один из первых в истории США. Судебное разбирательство растянулось на пять лет — такого долгого еще не было в Массачусетсе. В зале суда не хватало места для всех адвокатов, и им пришлось выбрать двоих представителей для защиты интересов пострадавших.
За это время суд выслушал более трех тысяч свидетелей, включая пострадавших, сотрудников компании и экспертов. Только металлург Альберт Колби, специалист по прочности стальных конструкций, находился на свидетельской трибуне три недели, часто давая показания до десяти вечера. Материалы дела составили 45 тысяч страниц. USIA потратила более 50 тысяч долларов только на оплату экспертов, пытавшихся доказать версию о теракте.
Председательствовал в процессе полковник Хью Огден, которого Верховный суд Массачусетса назначил специальным аудитором. Изучив все материалы, он пришел к однозначному выводу: виновата компания.
В своем решении Огден отметил вопиющую некомпетентность руководства. Артур Джелл, отвечавший за возведение резервуара, не имел инженерного образования и даже не умел читать чертежи. Компания не привлекла к строительству ни одного квалифицированного инженера или архитектора. Проект не проходил необходимых согласований — в те времена резервуары считались не зданиями, а «емкостями», и для их возведения даже не требовалось разрешение.
Во время суда было установлено, что производитель стали не смог поставить USIA сплав нужной толщины и предложил продукт тоньше. И компания согласилась — потому что это вроде как не нарушало существующие регуляции. Хотя явно нарушало проект.
«Даже эксперты защиты признают, что сегодня они построили бы такой резервуар иначе, — заявил на суде Огден. — Какое же у них может быть оправдание тому, что они считают эту конструкцию безопасной?»
Особенно возмутило судью то, что компания разместила опасный объект в густонаселенном бедном районе, где жили в основном бесправные иммигранты, и полностью игнорировала все предупреждения о проблемах с резервуаром.
Огден определял размер компенсаций в зависимости от обстоятельств смерти. Семьи тех, кто погиб мгновенно, как десятилетняя Мария Ди Стазио, получили по шесть тысяч долларов. За смерть после мучений платили больше — например, семье пожарного Джорджа Лэя, который несколько часов пытался удержать голову над патокой в крошечном подвальном помещении, прежде чем захлебнуться, выплатили 7500 долларов.
Всего компания выплатила пострадавшим 628 тысяч долларов — около 11 миллионов в нынешних ценах. Хотя сумма кажется небольшой за 21 погибшего и 150 раненых, само решение суда стало поворотным для американской юриспруденции. Впервые крупная корпорация была признана виновной в подобной катастрофе и понесла ответственность за свои действия.
Важные уроки и нечеткая память
Трагедия в Норт-Энде навсегда изменила американское законодательство о промышленной безопасности. Сразу после катастрофы строительный департамент Бостона ввел новые правила: теперь инженеры и архитекторы должны были прикладывать к проектам все расчеты и ставить свою подпись, беря на себя ответственность за безопасность конструкций.
Постепенно эти требования распространились по всей стране. Во всех штатах были введены законы о сертификации инженеров, а для получения разрешения на строительство крупного объекта теперь требовалось заключение лицензированного специалиста.
Бостонский потоп привел и к изменению самих строительных норм, появлению защитных зон у предприятий. Словом, эпоха, когда большой бизнес мог строить что угодно и как угодно, не думая о последствиях, подошла к концу.
Но сама катастрофа, разрушившая десятки жизней, постепенно стерлась из памяти. Несправедливость этого не раз отмечал историк Стивен Пулео, который в 2003 году выпустил первую и пока единственную книгу о бостонском потопе (она стала ключевым источником для этой статьи).
«Будь это пожар, наводнение или эпидемия, о трагедии помнили бы лучше, — говорил Пулео. — Но стоит сказать слово „патока“, и люди начинают хихикать». А ведь по сути это была авария на производстве боеприпасов — большая часть спирта шла на изготовление взрывчатки.
Есть и другая причина забвения. «Реальность Норт-Энда начала XX века заключалась в том, что там жили в основном иммигранты без гражданства и политического влияния. Именно поэтому рядом с ними построили этот опасный резервуар», — объяснял директор программ Исторического общества Массачусетса Гэвин Клиспис. К тому же большинство погибших были простыми рабочими, известных людей среди жертв не было — так потоп стал трагедией «маленьких» и «неважных» людей, словно не стоящих памяти.
Сейчас на месте резервуара, который никогда не восстанавливали, находится бейсбольное поле в парке Лэнгон. На протяжении десятилетий там не было никаких напоминаний о трагедии. Лишь в 1990-х общественная организация повесила рядом на парапете маленькую зеленую табличку с несколькими строчками текста. Кто не знал, где искать, мог ее даже не заметить.
В последние годы парк отремонтировали и рядом с бейсбольным полем создали подобие места памяти: установили камень с той самой табличкой и информационный стенд с фотографиями и рассказом о катастрофе. И это все: в 2010-х местный архитектор добивался создания настоящего мемориала, но ничего не вышло.
Сегодня Норт-Энд полностью изменился — это не бедный район, а престижный старый центр Бостона. Портовые здания и склады не загромождают берег, и жители могут гулять по парку, любуясь бухтой. Давно выветрился легендарный запах карамели, который десятилетиями исходил в жаркую погоду от старых зданий из красного кирпича. Но сами здания стоят, как и 105 лет назад. А бетонное основание резервуара до сих пор лежит в полуметре под землей — молчаливый памятник тому, как жадность и халатность погубили два десятка жизней январским днем 1919 года.
Читайте также
