Философ и общественно-политический деятель Владимир Мацкевич уже второй месяц в заключении, сейчас он находится в СИЗО на Володарского. За это время ему предъявили обвинение и признали склонным к экстремизму. Блогу «Отражение» удалось задать философу несколько вопросов про его самочувствие, нынешнюю ситуацию в стране, угрозу суверенитету, диалог власти и общества. У Мацкевича также спросили, сколько может продлиться, на его взгляд, нынешний кризис и с какими последствиями закончиться для режима и гражданского общества.
Кто такой Мацкевич, когда задержали, в чем обвиняют. Владимир Мацкевич — белорусский философ и методолог, учредитель и руководитель Агентства гуманитарных технологий, председатель совета Международного консорциума «ЕвроБеларусь». Сооснователь белорусского Летучего университета. Автор книг «Полемические этюды об образовании» (1993), «Белорусская демократия: вопреки очевидности» (1996), «Вызывающее молчание» (2001) и др., а также более 50 публикаций по вопросам политики, культуры и трансформации образования.
Его задержали 4 августа. После 10 суток на Окрестина его перевели в СИЗО на Володарского в Минске. Позже ему предъявили обвинение по «народной» статье — в организации действий, грубо нарушающих общественный порядок. Мацкевича также признали склонным к экстремизму. Сейчас он по-прежнему находится в Володарке, один в камере, письма получает крайне редко. Мацкевича признали политзаключенным, освободить его призывал среди прочих шведский ПЕН-центр.
Про быт в СИЗО и обвинение
— Как ваше самочувствие, какие бытовые условия, чем занимаете себя в СИЗО?
— Мое самочувствие нормальное. Стараюсь держать себя в форме. Бытовые условия, наверное, не самые худшие. Чем занят? Занят собой, делаю зарядку, много читаю и много пишу.
— Появилась ли в предъявленном обвинении какая-либо конкретика?
— Никакой конкретики по предъявленному обвинению нет. Знаю только со слов, что материалы на момент задержания составляли 15 папок, что в этих материалах — я не знаю.
— Как вы относитесь к обвинению? Как думаете, арест, может быть, вызван какими-то конкретными вашими предложениями, идеями, высказываниями?
— К обвинению я отношусь так же, как сотни других политзаключенных. Вину не признаю. Если я виноват по жизни перед кем-то, то только перед своими близкими.
Про нынешнюю ситуацию в стране: возможен ли диалог власти и общества
— Как бы вы охарактеризовали нынешнюю общественно-политическую ситуацию в стране? Кризис или как-то иначе?
— В 2020 году страна вошла в очередной политический кризис. 25 лет назад, в 1996 году, страна вошла в первый конституционный кризис и режим вышел из него победителем. В противостоянии двух ветвей власти — парламента и президента — парламент потерпел поражение. В 1999 году закончились законные полномочия Лукашенко в качестве президента, но в стране не осталось институтов, которые могли бы восстановить законность. Философия права знает несколько форм обеспечения легитимности. Одна из форм — это традиция, обычай, привычка, которые разделяют большинство людей. Несмотря на то, что политический кризис 90-х годов не был разрешен, до 2020 года продолжалась традиция или привычка считать Лукашенко президентом.
В 2020 году эта традиция прерывается. Этот политический кризис имеет несколько другую природу. Сейчас власть удерживается силой, и этой силе люди вынуждены подчиняться. Именно этим и характеризуется сегодняшняя ситуация. Притягивать к этому категорию оккупации, как некоторые делают, не стоит. Этот режим является результатом всенародной ошибки, безответственности политиков и высших должностных лиц государства, апатии, безразличия и безграмотности гражданского общества. Гражданское общество в настоящем кризисе играет ключевую роль. И пока оно не находит в себе сил, ума и мужества противопоставить себя режиму, оно не сможет выдвинуть из своей среды лидеров и политиков, способных вернуть страну в правовое поле и запустить процесс развития.
— Сейчас достаточно много говорят про необходимость диалога между властью и гражданским обществом. Возможен ли он спустя более года после президентских выборов и событий, которые произошли за это время и накануне голосования?
— Диалог возможен всегда, но у диалога множество разновидностей и форм. Сейчас, когда ситуация обострилась до предела, не имеет смысла обсуждение мелких и частных вопросов, будь то изменения в Кодексе об образовании, Уголовном кодексе или какие-то послабления для частного бизнеса. На повестке дня стоят несколько принципиальных вопросов, которые могут стать темой для диалогов сначала на каждой из противоборствующих сторон, а потом и между ними. На нашей [противников Лукашенко] стороне это означает диалог внутри гражданского общества, включая и всех тех граждан, которые считают себя политиками и оппозицией. Перед беззаконием и репрессиями мы все равны, поэтому преимущества у политиков перед другими гражданами нет. Диалог внутри гражданского общества необходим для выработки общего отношения к режиму и для мобилизации собственной активности.
На противоположной стороне диалог принципиально невозможен. Режим предельно монологичен. Там один говорит — «надо», остальные отвечают — «есть» или «будет сделано». Будучи полностью монологичным, режим способен только к одной форме диалога — к переговорам. Переговоры всегда ведутся с опорой на силу. Пока мы бессильны, мы не способны вызвать или вынудить режим на переговоры. Внешние санкции могут стимулировать режим к переговорам, поскольку это сила, пусть и не очень большая. А с силой режим вынужден считаться. Но это не наша сила, а внешняя. И режим будет искать возможность диалога с теми, кто вводит санкции. Пусть не напрямую, а через своих лоббистов и посредников, но не с нами, не к диалогу с нами. Стать сильными — наша первоочередная задача.
Как это возможно? Об этом думал когда-то Вацлав Гавел, выдвинувший понятие «сила бессильных». Сейчас это нам необходимо как никогда.
— Кто от гражданского общества должен принимать участие в переговорах?
— Я бы ответил: все и каждый. Никто не может увильнуть от этой ответственности. Другое дело, что в формальных переговорах так не бывает. Нужны конкретные представители: адвокаты, спикеры, лидеры. Но пока многие из них в тюрьмах и в эмиграции. И либо гражданское общество добивается их освобождения и возвращения, либо выдвигает новых.
— Кто должен, на ваш взгляд, поднимать эти вопросы? К участникам Координационного совета, к делегатам «Схода» возникли вопросы, некоторые из них в СИЗО или уехали за границу. Получается, что участники любой инициативы подвергаются нападкам со стороны тех, кто сейчас у власти.
— У меня очень простой ответ на этот вопрос: если не я, то кто же. И я ведь уже поднял эти вопросы. Кто должен заниматься обсуждением этих вопросов? Кто же если не вы, разумеется вместе со мной. Разумеется, вместе с теми, кто не согласен с моими ответами и имеет альтернативные предложения. Не надо искать то, что уже существует и предъявлено. Не надо спрашивать о том, на что уже даны ответы. И от ответов не надо прятаться, их надо обсуждать, принципиально и со всей серьезностью. Бесконечное задавание одних и тех же вопросов есть уход от существующих ответов. Есть Позняк, его позиция и его ответы, есть Бабарико с его позицией и ответами, есть я, свои ответы я уже дал. Обсуждайте, критикуйте, предлагайте лучшее. Пока я в тюрьме, у вас есть время для этого. Причем чем более массовым и широким будет это обсуждение, тем более безопасным оно будет для участников.
Про интеграцию и о том, сколько может продлиться кризис
— В 2019 году вы написали письмо Александру Лукашенко об угрозе аннексии со стороны России. Тогда же вы инициировали кампанию «Свежий ветер» против интеграции. Как вы оцениваете, есть ли угроза суверенитету страны сейчас?
— Чем слабее белорусская нация и государство, тем сильнее внешние угрозы. Кризис, будь то экономический или политический, ослабляет государство, нацию, общество. Угроза велика. Лукашенко никогда не уклонялся от интеграции, хотя заблуждение об этом высказывалось многими в 2019 году. Думаю, 2020 год должен был расставить все на свои места. Независимость страны представляет для Лукашенко только единственную ценность — ее можно дорого продать. Все, что он делал и продолжает делать, — это торгуется, пока не получит устраивающую его цену. Общество может воспрепятствовать интеграции, и никто, и ничто, кроме общества, этого больше не может.
— Ранее вы также писали главе МВД о состоянии дел в сфере права и судебной системы. В нынешней ситуации, когда «иногда не до законов» и с соблюдением прав есть проблемы, а к судебной системе накопилось много вопросов, есть ли смысл пытаться что-либо донести до силовиков, работников судебной системы, чиновников?
— Пока силовики и чиновники на той стороне противостояния, то, как я уже говорил, на той стороне царит монолог. Все министры и чиновники самого высокого ранга не имеют собственного мнения. Они либо выполняют то, что им приказано, либо вылетают со своих мест. Их можно только пригласить на нашу сторону. А какие у нас для этого есть аргументы? Они ценят и понимают силу, но пока мы слабы, они будут оставаться на стороне сильного. Они могут, в принципе, перейти на сторону победителей, но для этого мы должны выглядеть как победители, сами верить в победу. А пока мы просим, ноем и плачем, с силовиками говорить не о чем.
— На чем сейчас нужно сконцентрироваться гражданском обществу, на ваш взгляд?
— Сейчас внимание необходимо сконцентрировать на актуальных и насущных угрозах и проблемах. Да, угроза аншлюса, рейдерского захвата или так называемой интеграции сейчас крайне актуальна. Но нужно понимать, что то, что мы не доделали в кампании «Свежий ветер» в 2019 году, сейчас доделывать поздно. Интеграция и аншлюс не могут стать завершенными без референдума и изменения в Конституции Беларуси и России.
— Сколько может продлиться, на ваш взгляд, нынешний кризис в стране и каким образом он может разрешиться?
— Предыдущий политический кризис затянулся на четверть века. Нынешний кризис в его сегодняшнем состоянии может длиться столько же и больше. Единственным выходом является усугубление и выведение кризиса на новый, более высокий уровень. В конфликтующие стороны, имеется в виду именно наша [противников Лукашенко] сторона, должны быть вовлечены все слои белорусского общества.