Грозят ли Беларуси удары со стороны Украины? Можно ли избавиться от российских войск на нашей территории? Реален ли мятеж в белорусской армии и насколько успешным был этот год для власти? Эти и другие злободневные вопросы задали нам вы. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману — и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит». Это — текстовая версия.
— В случае прямого вступления армии Беларуси в войну против Украины какова вероятность того, что ракеты будут нацелены на наши военные аэродромы, нефтехранилища, возможно, даже нефтеперерабатывающие заводы? Что-то, кроме вступления белорусской армии в войну, может к этому привести? Россия станет (и сможет ли вообще) дополнительно реагировать на удары по территории Беларуси?
— Стоит начать с нескольких базовых вещей. Во-первых, Украина сейчас не бьет по белорусской территории, потому что не хочет давать Лукашенко дополнительных причин вступить в войну своей армией. Если же он повышает градус эскалации и доходит до отправки белорусских солдат на фронт, то у Украины будет куда меньше сдерживающих факторов и куда больше соблазна ударить в ответ не только по российским военным объектам на белорусской территории, но и по белорусским.
Но здесь есть некий спектр. Лукашенко может, например, направить роту или две белорусских инженеров или десантников на помощь россиянам на Донбассе, а может присоединиться к новому российскому вторжению с севера Украины всей своей сухопутной армией. Соответственно, реакция Украины будет пропорциональна тому, что они видят от Лукашенко. То, о чем спрашиваете вы — удары по белорусским НПЗ, — выглядит явно не первой ступенькой в этой эскалации. Чтобы спровоцировать Украину именно на такой ответ, Лукашенко нужно будет стать полноценным участником войны. Таким же, как Россия.
Если Лукашенко ограничится небольшим вспомогательным контингентом, то я бы не ждал от Украины максимальной реакции. Скорее стоило бы ждать чего-то вроде ударов по приграничной военной инфраструктуре России или по белорусским аэродромам, где находится российская авиация. И логика здесь не в том, чтобы как-то жалеть Лукашенко или белорусские вооруженные силы. Логика в том, чтобы оставить себе, Украине, какие-то рычаги для ответа в случае, если у Лукашенко останется пространство для повышения своего градуса участия в войне. Но теоретически переход Украиной этой черты, то есть начало ударов по белорусской территории, возможен даже и без того, что белорусская армия полностью подключится ко вторжению.
Все последние обстрелы Украины из Беларуси были не с белорусской земли, а из белорусского воздушного пространства. То есть российские бомбардировщики влетали в наше небо, отстреливались по Украине и улетали обратно. Если же, например, Россия вернется к тактике, которую она использовала в первые недели вторжения, обстреливая Украину и с наземных баз в Беларуси, то в таком случае рано или поздно у Украины может появиться соблазн начать отвечать на такие атаки даже без того, что сам Лукашенко как-то активнее станет ввязываться в этот конфликт. И самое главное — у Украины в такой ситуации будет полное право на самооборону по международным законам, то есть на ответные удары по тем пусковым установкам или военным базам, из которых ведутся обстрелы их территории.
Насчет возможной реакции России на обстрелы территории Беларуси. Очень сложно себе представить, что качественно нового Москва может предложить, кроме того, чтобы поставить на юг Беларуси еще больше своих систем ПВО. В остальном же мы видим, как Россия реагирует на обстрелы украинцами своей территории, например, Белгорода или Курской области, или того, что Россия считает своей территорией — вроде Крымского моста. Она прибегает к массированным ударам по гражданской инфраструктуре Украины, в первую очередь в сфере энергетики. Сложно ожидать, что за обстрелы белорусской территории Россия как-то качественно повысит свой уровень ответа, применит ядерное оружие. Скорее, Москва будет довольна тем, что у нее появляется новый союзник на поле боя в виде белорусской армии, и на любых попытках Лукашенко балансировать в любой исторической перспективе можно будет ставить жирную точку.
— Как Беларуси в будущем избавиться от российских войск на своей территории?
— Вы задаете очень важный вопрос, на который, к сожалению, у меня нет легкого или удовлетворительного ответа. Первое, что Беларуси сейчас нужно сделать, чтобы упростить для себя потом вывод российских войск, — это не подписывать никаких соглашений об их постоянном размещении на нашей территории. Например, о создании каких-то российских военных баз.
Затем есть несколько более или менее реалистичных сценариев, как российские войска могут выйти из Беларуси. Первый из них связан с международным давлением на Россию. Если представить себе в какой-то среднесрочной перспективе поражение Москвы в этой войне и мирное соглашение на условиях Украины, то и Киев, и западные соседи Беларуси будут очень заинтересованы в том, чтобы снизить для себя риски повторных угроз с белорусской территории. То есть Киев вполне может потребовать определенной демилитаризации Беларуси или вывода из нее российских войск и гарантий, что они не будут в ней базироваться. Мне тоже очень сложно представить, что на это будет готов пойти Владимир Путин, но, в конце концов, он не вечен, и следующая российская власть может быть более заинтересована, например, в снятии каких-то санкций, чем в том, чтобы держать гарнизоны своих войск в Беларуси.
В другом сценарии эти войска, которые сейчас находятся в Беларуси, так остро понадобятся Владимиру Путину где-то еще, а Беларусь будет ему казаться настолько надежным гарантированным плацдармом, что он может решить на какое-то время вывести войска из нашей страны, не боясь, что что-то произойдет в это время.
Скорее всего, Минску в такой ситуации понадобится как-то задобрить Москву. Например, продать ей часть своего ВПК или каким-то другим образом гарантировать, что Россия сможет при надобности вернуть свои войска обратно. А затем нужно будет надеяться, что за то время, пока российские войска будут отсутствовать в Беларуси, что-то так сильно изменится в самой России или на фронтах этой войны, что российской власти будет просто не до возвращения этих солдат обратно в Беларусь. И хотя этот сценарий со всеми его сюжетными поворотами нельзя исключать, пока он скорее кажется умозрительным.
Наконец, третий сценарий. В более отдаленной перспективе, возможно, после смены власти в Минске или Москве, российское военное присутствие станет раздражителем либо для отношений двух новых режимов, либо для белорусов. Если Кремль решит, что его войска в Беларуси приносят все больше проблем и рисков, то в какой-то момент минусы от этого нахождения солдат в соседней стране могут перевесить плюсы, и Россия может решить их вывести, как в свое время выводила войска из Восточной Германии. Особенно если к тому времени война в Украине уже уйдет в прошлое.
Но если не реализуется какой-то из этих сценариев или что-то похожее на них, то есть в самой России не произойдут довольно глубокие изменения, то российские войска, конечно, могут покидать Беларусь на какое-то время или оставлять только минимальное присутствие в нашей стране. Но при той зависимости от России, которая сегодня сложилась у Лукашенко, и при той агрессивности, которую сама Москва демонстрирует на международной арене, Минск не может гарантировать, что Кремль не вернет свои войска в Беларусь когда ему заблагорассудится.
У Лукашенко просто нет политического и любого другого ресурса для того, чтобы дать кому-то такие гарантии, а он не может получить или вернуть себе этот ресурс до того, как Россия не ослабнет. Таким образом, получается порочный круг.
— Можно ли назвать 2022 год успешным для нынешних властей Беларуси? Или для властей успех — уже то, что они просто «продолжают управлять страной»?
— Здесь, наверное, стоит разделять на внешнюю и на внутреннюю политику. Во внешней успехов объективно немного. Минск попал в самую глубокую изоляцию за годы своей независимости. Мы потеряли большинство экспорта в ЕС, торговля с Украиной почти перестала существовать, а Беларусь, наверное, впервые в своей истории стала соучастницей агрессии в международно-правовом смысле. Пространства для дипломатического маневра фактически не осталось; страна потеряла часть своего военного суверенитета, и вообще все усилия на диверсификацию независимости от России, которые предпринимал и Лукашенко в прошлые годы, закончились. Беларусь де-факто стала военно-политическим вассалом России, и даже если бы Лукашенко на полиграфе можно было спросить, считает ли он это достижением, он, наверное, ответил бы, что нет.
И то, что в конце года ушел из жизни «архитектор» белорусской многовекторности, экс-руководитель Министерства иностранных дел Владимир Макей, тоже стало определенным печальным символом этого времени.
Но это снаружи. Внутри страны позиции нынешней власти не пошатнулись, а с определенной точки зрения — даже улучшились. Референдум по изменениям в Конституцию в начале года прошел в целом спокойно и контролируемо. И даже протесты, прошедшие в день голосования, были скорее связаны с войной и с участием в ней Беларуси, а не с новой конституцией или тем, что белорусы отвергают предложенный властями проект.
Демсилы в изгнании и те санкции, которые они лоббировали, тоже не смогли как-то заметно дестабилизировать режим изнутри. Война также сыграла на руку Лукашенко в том смысле, что многие белорусы начали обращать меньше внимания на экономические проблемы. В Беларуси сейчас глубочайшая рецессия за последние годы, а по всем опросам, которые мы видим, в Беларуси растет социально-экономический оптимизм. Это происходит потому, что многие сравнивают свое состояние не с тем, как они жили год назад, а с тем, как сейчас живут в Украине или в России.
И на этом фоне мы также видим опросы, свидетельствующие об определенном росте поддержки или доверия к власти. И этот рост начался весной, именно тогда, когда стало понятно, что белорусские власти хотят дистанцироваться от полного участия в этой войне. Это также поддержало большинство белорусов. Естественно, все эти достижения белорусских властей нестабильны, потому что они зависят как от хода войны, так и от щедрости России и от того, сможет ли Лукашенко бесконечно воздерживаться от участия в этой войне полноценно, своими войсками. Но это уже будет история следующих лет.
— Стоит ли рассчитывать на настоящий мятеж белорусской армии, если наша страна официально вступит в войну на стороне России и введет свою армию на территорию Украины?
— В жизни возможно все, но в белорусском случае предпосылок именно для военного мятежа или переворота очень немного. Если смотреть на этот вопрос исторически, то военные перевороты случаются не потому что армию послали на войну, на которую она не хотела ехать, а чаще всего по другим причинам. Во-первых, такие перевороты становятся более вероятными, когда армия сохраняет дисциплину и определенное сходство порядка на фоне происходящего в государстве вокруг нее, если это хаос и кризис — то есть если центральная власть или гражданский аппарат не может навести порядок в стране, — тогда у армии возникает соблазн сделать это вместо бюрократов.
В Беларуси также невоенный государственный аппарат не выглядит каким-то более уязвимым для дестабилизации, чем армия. И даже если центральная гражданская власть начнет шататься, в Беларуси есть много параллельных других спецслужб, внутренних войск и всех остальных структур, которые смогут стать противовесом армии.
Во-вторых, у нас есть опыт стран, где чаще всего происходили военные мятежи. Это Латинская Америка, Африка и Турция. Этот опыт говорит нам, что военные склонны ощущать в себе политическую субъектность тогда, когда они уже перед этим чувствуют себя в некотором смысле привилегированной кастой. Например, когда общество в целом находится в ситуации хронической бедности и кризиса, а армия дает уникальную возможность построить карьеру, сделать себе стабильный доход или получить уважение общества. Иными словами, армия в таком обществе становится отдельным институтом со своей корпоративной гордостью, который привлекает к себе наиболее образованных людей. И если честно, я очень сомневаюсь, что сегодняшняя белорусская армия — это пример такой ситуации с точки зрения как финансирования, так и престижа военной службы. К тому же у белорусской армии нет никакой традиции политического активизма. Даже в СССР или Российской империи, частью которых мы были, попытки военных мятежей были очень редкими и всегда неудачными: как в случае декабристов, так и в случае корниловского мятежа или путча в 91-м году.
Поэтому именно бунта, мятежа я бы от белорусской армии тоже не ждал. Даже если их отправят на войну, на которую никто из них или почти никто не хочет ехать. Но учитывая консенсус в обществе по поводу того, что белорусская армия не должна участвовать в этой войне, нежелание воевать может проявиться по-другому. Например, в игнорировании определенных приказов, отказе идти в бой в последний момент или сдаче в плен по крайней мере в больших цифрах, чем мы видим в российской армии.
— Лукашенко на пресс-конференции по итогам встречи с Путиным «шутил», что они вдвоем «соагрессоры, самые вредные, токсичные люди на этой планете». Человек не понимает, насколько это неуместно? Может ли эта встреча послужить катализатором для усиления санкций против Беларуси?
— Лукашенко шутит в таком стиле постоянно. Видимо, он считает, что если регулярно напоминать Путину об их общем статусе, то это поможет убедить и российскую власть, и российское общество в том, что партнера по токсичности надо просто поддерживать и не задавать лишних вопросов. Но санкции за риторику Лукашенко уже давно не получал и вряд ли получит. Если вы помните, три последних пакета европейских санкций вообще не включали Беларусь. Это значит, что для того, чтобы заработать себе на новые ограничения, Лукашенко нужно не разговаривать, а каким-то образом повысить степень своего участия, вовлеченности в эту войну. Может ли это произойти по итогам минской встречи? Теоретически — да. Лукашенко и Путин уже встречались в октябре на саммите СНГ и тоже ничего дельного не сказали об итогах того разговора. Но через три дня белорусский политик объявил о развертывании региональной группировки войск и снова пригласил в страну тысячи российских солдат. Поэтому в теории какие-то сюрпризы с задержкой в несколько дней или недель могут нас ждать и сейчас, но из объявленного ничего сенсационного мы не слышим.
Мы узнали, что Путин таки поставил белорусской армии «С-400» и «Искандеры» (правда, в непонятном количестве, может быть, даже по одной установке от того и другого). Мы также узнали, что Путин и Лукашенко договорились продолжать военные учения двух стран и что белорусских летчиков будут учить летать на самолетах, оборудованных под ношение в том числе ядерных зарядов. Все это выглядит как развитие старых договоренностей и на новую качественную эскалацию, которая способна привлечь западные столицы, явно не тянет.
— Почему в Беларуси можно быть странным радикальным активистом: топить за русский язык, отменять Хэллоуин, снимать билборды, закрывать музеи и т.д. И почему чиновники прислушиваются к таким людям?
— В условиях жесткого авторитарного режима вопрос «Почему можно?» правильнее сформулировать как «Почему власть не хочет это прекращать?» Здесь я вижу несколько прикладных задач, которые решаются этим провластным активизмом. Во-первых, люди при деле. У вас есть какое-то число людей с «активистским» складом ума; те, кому не сидится на месте. Почему бы не направить их энергию в полезное для власти русло: на борьбу с оппозицией и с любыми проявлениями нелояльности?
Во-вторых, их можно использовать для оправдания каких-то репрессий или других ограничений мнением народа. Вот хочет какой-то русофил во власти, например, переименовать улицу Калиновского или убрать латинку с городских вывесок, и вместо того, чтобы самому предлагать это, он может инициировать такое предложение через провластных активистов. Получается своеобразный «пробный шар»: что-то из этого администрация Лукашенко или он сам подхватит, что-то отвергнут, но в любом случае сам чиновник, который это инициирует, снимает с себя риски, потому что это выглядит инициативой из народа.
В-третьих, эти активисты и пропагандисты помогают силовикам «мониторить» культурно-информационное пространство на предмет инакомыслия. Товарищ майор у себя на работе может что-то пропустить, а пассионарный активист будет с радостью искать признаки ереси во всем: от Хэллоуина до исполнения каких-то песен на террасах баров на Зыбицкой. Ну и наконец, наличие таких внештатных идеологических инспекторов позволяет держать госаппарат в тонусе. Не хочешь внимания Азаренка, Муковозчика или Бондаревой к своему исполкому — не допускай у себя в районе никакой крамолы, перестраховывайся по сто раз. То есть несколько шумных активистов и их работа в тандеме с силовиками позволяют менять поведение сотен, если не тысяч, бюрократов по всей стране.
А ответ на вопрос «Почему чиновники к ним прислушиваются?» выглядит еще очевиднее. Средний белорусский бюрократ сегодня живет не в рамке принятия рациональных решений в каких-то абстрактных интересах общества. Его главный интерес — не получить по шапке от начальства. И поэтому намного проще «перебдеть», закрыть или запретить все, что призывают закрыть или запретить провластные активисты, вместо того чтобы сопротивляться им, вызывать на себя их гнев и получать обвинения в том, что ты затаившийся «змагар».
И даже если окажется, что это была не инициатива власти, а просто частная инициатива какого-то пропагандиста, сегодня никто не накажет за излишнюю репрессивность. А вот за мягкотелость — легко.