До 2020 года Анна Красулина была гражданкой России, хоть и жила в Беларуси с 2002-го. В нашу страну она переехала после того, как вышла замуж за «белорусского националиста в лучшем смысле слова» Евгения Красулина. В 2006-м Анну уволили с работы, как принято говорить, «за политику». И тем самым подтолкнули женщину этой самой политикой заниматься. Пиком ее карьеры, наверное, можно назвать должность пресс-секретаря Светланы Тихановской, с которой Красулина работает с 2020 года.
Как устроена работа Офиса Светланы Тихановской, с кем из известных политиков складываются (а с кем — не очень) отношения лидера демократических сил, как организовываются зарубежные поездки и что пьют в офисе на корпоративах, а также были ли покушения на Тихановскую? Об этом и многом другом Анна Красулина рассказала в большом интервью «Зеркалу».
Анна Красулина родилась в Челябинской области России. Училась на факультете филологии Московского государственного университета и в магистратуре факультета государственного управления МГУ. Во время учебы в Москве познакомилась со своим будущим мужем, Евгением Красулиным. В 2002 году переехала в Беларусь, работала в крупной международной компании, откуда ее уволили по политическим мотивам в 2006 году. В 2010-м стала пресс-секретарем кандидата в президенты Ярослава Романчука, позже на той же позиции работала в Объединенной гражданской партии. В 2020 году Анна Красулина вышла из гражданства России и получила белорусский паспорт. Летом того же года она на волонтерских началах присоединилась к команде Светланы Тихановской, а затем стала ее пресс-секретарем.
«Тихановская сама читает личные сообщения»
— Расскажите читателям «Зеркала», в чем заключается работа пресс-секретаря Светланы Тихановской?
— Я обеспечиваю связь Светланы Тихановской с людьми посредством прессы. Все, что связано с журналистами, — это моя работа. А все, что идет напрямую, например, социальные сети, где Светлана общается без посредничества журналистов, — это уже работа другой команды.
— В Telegram и Facebook Светлана пишет сама?
— Для них тексты готовит команда, Светлана их пишет не сама, но основные посты и позиции согласовываются с ней. Иногда Светлана сама читает личные сообщения. Сразу говорю, не всегда.
— Как выглядит ваш рабочий день?
— Обычно мой рабочий день выглядит ненормированным, и выходные тоже особо не предусмотрены. Например, в субботу Светлана находилась с визитом в Карлсруэ (Германия) на съезде Партии зеленых. Это означает, что она весь день работает, и я тоже работаю весь день. В любой момент ожидаю от нашей делегации сообщений для того, чтобы быстро передать журналистам, что происходит.
В таких случаях невозможно ничего сделать заранее. Во-первых, потому что расписание меняется — добавляются встречи, что-то происходит не так, как запланировано. Мы никогда не готовим никаких «консервов», то есть написанных заранее сообщений. Бывают ситуации, когда опаздывает самолет, значит, все встречи сдвигаются, какие-то заменяются и возникают новые. Это тоже означает, что я постоянно должна быть на связи.
Я работаю предварительно перед визитом — договариваюсь о части интервью, которые делаются на выезде. Во время поездок сотрудник, отвечающий за расписание Светланы, расставляет интервью между политическими встречами. Но и я ему с этим помогаю — нахожу журналистов, отправляю им сообщения и объясняю, что в их страну приезжает Светлана Тихановская.
Сейчас мы делаем это в отношении США, где Светлана будет с 3 по 8 декабря. Самая главная тема — это стратегический диалог белорусских демократических сил с США, также она будет выступать в Йельском университете. И понятно, что я должна сообщить журналистам о том, что она приезжает, получить запросы, провести всю переписку и передать это все человеку, отвечающему за расписание.
Кроме того, я участвую во встречах или пикетах и митингах как представитель Офиса, веду переговоры с нашей стороны по съемкам документальных фильмов о Светлане, отвечаю на запросы обычных белорусов, которые часто обращаются к Офису через меня.
— А вы в поездки со Светланой не ездите?
— Как правило, нет, потому что наша делегация очень-очень маленькая, это все упирается, в том числе, в деньги. Иногда это упирается в количество приглашенных, как, скажем, в ООН.
Обычно наша делегация состоит буквально из трех человек. Кроме Светланы это человек, который лучше знает страну визита и потом контролирует исполнение достигнутых договоренностей. После встречи Тихановской с иностранными политиками, когда они уже договорились о чем-то, этот же человек приходит и говорит: «Лидеры договорились, давайте зафиксируем и продолжим дальнейшую работу».
Эту работу осуществляет или Франак Вячорка, или [представитель Объединенного переходного кабинета по международным делам] Валерий Ковалевский, или кто-то из советников Светланы. И третий человек в делегации — это, как правило, Денис Кучинский, он отвечает за протокол. Это очень важная составляющая, это свод правил дипломатической службы, в котором прописано, например, кто должен первым подать руку, кто на фоне какого флага стоит, кто должен присутствовать в зале, кто как должен сидеть.
И вот эти три человека — Светлана, один из ее помощников и человек, отвечающий за протокол, — готовят еще и встречи с прессой и диаспорой, перемещения и всю техническую часть. Они же передают мне и отделу коммуникаций (сотрудники которого готовят публикации в соцсети) основные сообщения о том, что произошло, с кем встретились, как прошла встреча, какие были победы, прорывы и так далее.
«Мой муж — белорусский националист»
— Вы филолог по образованию. Как вас занесло в профессию пресс-секретаря?
— Действительно, я пять лет училась в Московском государственном университете на филологии, но потом там же, в МГУ, окончила аспирантуру факультета государственного управления. Так что я не такой уж чистый филолог. Я, в общем, еще и «государственный управленец».
— Но с медиа и коммуникациями это все-таки не связано. Почему вы стали пресс-секретарем?
— Давайте я сначала расскажу, почему не защитила диссертацию. Был 2003 год, и я писала научную работу о коррупции в России. В ней я пришла к выводу, что коррупция является государствообразующим элементом России, и поэтому защититься мне уже не удалось.
И я приехала в Беларусь. Вышла за своего мужа после второго курса.
Он белорус из Минска. Он сказал: «Так, жить будем в Минске». Я говорю: «Конечно, почему нет?» При этом я понимала, что до пятого курса еще далеко, а там решим.
Но потом мы закончили университет, у нас родились двое детей, муж учился в аспирантуре, защитился, я тоже отучилась в аспирантуре. И к тому моменту у меня уже вообще других вариантов не было. Оставаться в России я уже не хотела. Причем не потому, что поменялось время, а потому, что я много раз бывала в Беларуси, поняла много вещей про страну и про ее взаимоотношения с Россией. Поэтому я без вопросов переехала в Беларусь.
Мой муж — белорусский националист в лучшем смысле этого слова, человек, который уже тогда разговаривал по-белорусски и был активистом белорусской диаспоры России в 90-х годах — под бело-красно-белыми флагами они проводили акции в Москве. Я помню, как мы ходили на встречу с [белорусским поэтом и общественным деятелем] Геннадием Буравкиным, на которой наша двухлетняя дочь шастала по залу.
Вы можете прочитать интервью с историком Евгением Красулиным, мужем Анны, которое «Зеркало» публиковало в июне 2023 года.
После переезда в Беларусь я работала в коммерческой фирме, это было представительство очень большой и известной иностранной компании, которая занималась продажей оборудования для огромных белорусских технических объектов.
Сначала я была там офис-менеджером, а потом добавились обязанность PR- и HR-менеджера (связи с общественностью и управление персоналом. — Прим. ред.). У нас работало человек 15, и отдельных сотрудников на этих позициях не было, но кто-то должен был выполнять эту работу. Например, надо было сделать новый сайт, и я занималась его наполнением. То есть я уже была довольно близка к написанию статей, давала интервью о том, чем занимается наша компания.
А потом меня уволили оттуда. Я не называю эту фирму, потому что меня уволили по политическим мотивам, но сделали это аккуратно — под видом сокращения штата. Это случилось за два часа до «Чарнобыльскага шляха» в 2006 году, после «Плошчы» (протестов против результатов президентских выборов в 2006 году. — Прим. ред.), посчитали, что я организую колонну наших сотрудников на ту акцию. На самом деле этого не было, я просто была в курсе того, что происходит, и рассказывала об этом сотрудникам, потому что мой муж был в креативной группе в штабе [единого кандидата демократических сил] Александра Милинкевича.
Я была уверена, что быстро найду работу, потому что у меня были очень хорошие контакты с серьезными компаниями из моей сферы. Я приходила на собеседование, мне говорили: «Все супер, вообще классно, иди оформляться!» А на следующий день звонили и говорили: «Ой, вы знаете, не получается». После второго-третьего раза начала понимать, что что-то тут не то, что черные списки существуют и я в них попала. Так я осталась без работы.
С подачи мужа пришла в Объединенную гражданскую партию, которая предлагала информационную помощь в таких ситуациях. Познакомилась там с [заместителем председателя ОГП] Александром Добровольским, рассказала о своей проблеме, и мне предложили помогать создавать один из информационных проектов партии. Начала над ним работать, а потом [председатель ОГП] Анатолий Лебедько предложил мне на время избирательной кампании стать пресс-секретарем [кандидата в президенты на выборах 2010 года] Ярослава Романчука. Вот так получилось.
После выборов 2010 года Анна Красулина стала пресс-секретарем Объединенной гражданской партии, а летом 2020 года — пресс-секретарем кандидата в президенты Светланы Тихановской. — Прим. ред.
«Зачем реагировать на заявления Лукашенко?»
— В своей работе пресс-секретарем Светланы Тихановской вам часто приходится просить журналистов не писать о чем-то или исправить текст уже взятого интервью?
— Мы практически никогда так не делаем. Для меня достаточно принципиальна позиция, что если ты что-то сказал, то, в общем-то, ты это сказал. Человек, когда он говорит, может ошибаться и имеет право на ошибку. И нет ничего страшного, если где-то неточно выверена какая-то фраза. А если ты на самом деле так думаешь, сказал это, а потом просишь убрать из интервью, то это нечестно.
Иногда журналисты после интервью обращаются с просьбой проверить факты в написанном тексте, но в таком случае не предполагается, что мы можем где-то поправить нашу позицию или даже оттенок, слово. Мы можем поправить текст, только если есть фактическая ошибка: условно, написано, что кто-то получил 3,5 года, а на самом деле — 4,5 года, или если какое-то слово было неверно услышано. Но никогда нельзя изменить само слово. Если ты работаешь с очень серьезными журналистами и редакциями, то стараешься соответствовать. Это важно.
— Как готовятся заявления и обращения Светланы Тихановской? Их пишете вы и сотрудники коммуникационной службы, а Светлана потом редактирует, или процесс более сложный?
— Как правило, когда возникает какая-то новая ситуация, то вырабатывается позиция. Например, 24 февраля 2022 года началась война. Той же ночью в нашем чате оперативных реакций началось обсуждение. Нам нужно было очень быстро понять, как мы реагируем. Вернее, мы понимали, что мы все против войны и на стороне Украины, но нам нужно было очень быстро эту реакцию оформить в слова и распространить. И уже через час в Twitter стояла наша реакция.
С белорусской территории летели ракеты и зашли российские войска, и мы в ту же ночь прекрасно поняли, чем это грозит белорусам, что сейчас везде пойдет нарратив, что это Беларусь и Россия вместе напали на Украину. Ровно так это в первый момент было. И поэтому мы моментально, очень быстро включились, собрали журналистов, Светлана нон-стоп давала интервью. Она не выдерживала даже физически, было реально очень тяжело — 15 минут на интервью, перерыв 5 минут и потом — интервью следующему изданию, и все это — жонглируя языками, по-русски, по-белорусски, по-английски.
Я помню, как Светлана падала от физической усталости, но мы продолжали работать, потому что мы понимали, что это такое. В среднем Светлана дает в год 300−400 больших интервью. Если вычесть выходные, это больше одного в день. Бывает, что какие-то дни больше посвящены политической работе, и иногда происходит по пять интервью в день. В самом начале доходило до восьми в день, но сейчас у нас договоренность, что больше пяти в день ставить нельзя.
— Я поясню, почему об этом спросил, на недавнем примере. В понедельник, 20 ноября, Лукашенко подписывает указ о назначении выборов. В среду, 22 ноября, мы направляем вам запрос, чтобы узнать, какая стратегия по выборам будет у Светланы и демократических сил и что они советуют делать белорусам. Ответ от вас мы получили вечером в пятницу, 24 ноября. Вы не знали, что Лукашенко назначит выборы, и не подготовили позицию заранее?
— Дело в том, что мы пытались согласовать позицию со всеми акторами демократических сил. В том числе с неправительственными организациями. Оказалось, что один из наших достаточно близких партнеров имеет другое видение. Несколько месяцев мы пытались согласовать с ними позицию, мы хотели, чтобы она была до деталей идентичной, единой и сфокусированной. Но все-таки нам не удалось, и в пятницу вечером мы еще продолжали дискуссию по этому поводу.
Небольшие расхождения остались до сих пор. Они не принципиальны в том смысле, что все понимают, что это не выборы, мы нашли для этого слово «безвыборы». Вы говорите, что мы должны были подготовить позицию заранее, но мы не расцениваем это как то событие, вокруг которого должна быть построена коммуникация.
Зачем так быстро, как хотело «Зеркало», реагировать на заявление Лукашенко? Лукашенко ведь никто, человек, который из страха перед людьми в 2020 году до сих пор продолжает репрессии и, в общем-то, уничтожает страну. Зачем реагировать на его заявление со скоростью молнии?
— Это было не заявление, он назначил выборы.
— Но это же не выборы, он не имел права их назначать.
— Промежуток времени между стимулом и реакцией в четыре дня мне показался очень длинным.
— Каким стимулом? В том-то и дело, что вы воспринимаете это как стимул, вы все время на него реагируете, вы с ним все время взаимодействуете, а мы нет. А у нас — личные разговоры Светланы с белорусами, подготовка визита в Карлсруэ, стратегический диалог с США. У нас здесь напряженная работа с литовскими парламентариями.
У нас в Литве сейчас серьезная ситуация, когда провокаторы пытаются поссорить наши народы, вбрасывая вот этот литвинизм, и очень часто большое количество людей, не зная ситуации, попадаются на этот крючок.
Нам нужно постоянно с этим работать, и мы работаем — с реальными вещами, реальными вызовами и реальной перспективой для Беларуси.
Очень многое зависит от того, как мир будет воспринимать Беларусь на момент окончания войны в Украине. Либо Беларусь будет для международного сообщества отдельной страной с народом, который стремится к демократии, либо это будет кусок «русского мира», который нужно обносить забором вместе с Россией.
Как международное сообщество к этому моменту будет к нам относиться — таким будет и ближайшее будущее Беларуси. Именно поэтому мы работаем, и Тихановская работает каждый день на то, чтобы доказывать всем, что белорусы — не Россия и белорусы — не режим.
Она ездит в каждую страну ради того, чтобы Беларусь по итогам этой войны и разрешения ситуации оказалась в Европе, а не осталась присоединенной к «русскому миру». То, что творит режим, — понятно, что это катастрофа, но нам надо принципиально работать на свою повестку, на то, что Беларусь должна быть белорусской. Беларусь должна говорить на белорусском языке, иметь свою белорусскую культуру, не быть «русским миром». Это самое главное.
А участвовать в спектакле Лукашенко и обсуждать его — это неинтересно. Интересно строить свою новую Беларусь. И если сейчас в тех условиях, которые есть в стране, невозможно проявить активность, то, значит, нужно собирать силы для того, чтобы проявить активность, когда это станет возможным. Мы с вами как раз должны снимать интерес к этим псевдоповодам, гасить их и не разогревать.
«В какой-то степени мы оторвались от Беларуси»
— Как складываются отношения Светланы Тихановской с политиками «старой школы»? Сильно ли чувствуется поколенческий или мировоззренческий разрывы?
— Смотря с кем. С Зеноном Позняком не складываются пока отношения. А, например, с Ивонкой Сурвиллой (председатель Рады БНР. — Прим. ред.) складываются. Она очень хорошо понимает Светлану, поддерживает ее. Что касается Позняка, видите, он не понимает, он не проникся ситуацией 2020 года, она ему не зашла. Не знаю почему. Что касается [Александра] Добровольского, то когда вставали какие-то сложные политические вопросы, то именно он хорошо их объяснял Светлане.
— Кто сейчас главные недоброжелатели Тихановской, если не брать в расчет белорусскую власть?
— Понятно, что очень серьезно работают КГБ и ФСБ. Но существует большое количество полезных идиотов, есть такой термин. Это люди, которые, не зная или не анализируя, не обладая критическим мышлением, легко ведутся на провокации, забрасываемые спецслужбами.
Есть некоторое количество полезных идиотов, они увлекаются и действительно за этими нарративами следуют. Но мне крайне трудно сказать, те люди, которые забрасывают вещи, отвлекающие от главной цели, — они сами провокаторы, либо они полезные идиоты. Не знаю, к какой категории они принадлежат. Мы это увидим, когда вскроются архивы.
Но совершенно очевидно, что главная цель для Беларуси — это скинуть режим и провести новые честные выборы. Не сесть в кресло и начать рулить, а именно провести новые честные выборы. Мне трудно представить, чтобы кто-то из добросовестных белорусов был бы против. Я не вижу таких людей. Соответственно, те, кто против, — это те две категории, о которых я сказала.
— Что вы отвечаете, когда слышите упрек в адрес Тихановской и вообще демократических сил о том, что вы оторвались от Беларуси и не понимаете нужд, чувств и страхов тех людей, которые остаются внутри страны?
— Это тот вопрос, от которого мне реально больно, потому что в какой-то степени это так. Если вы уехали, вы же не можете чувствовать энергетику того, что там происходит. Но мы отдаем себе в этом отчет.
Света в первое время очень переживала и говорила: «Ребята, вы такие счастливые, потому что вы после 10-го [августа 2020 года] видели этот подъем, вы видели те шествия, вы это чувствовали, вы успели эту энергетику схватить. Мне так жаль, что я только с экранов это видела и на фотографиях, и что я не поймала это» (Светлану Тихановскую вынудили уехать из Беларуси 10 августа 2020 года. — Прим. ред.).
Мы отдаем себе отчет в том, что мы не там. Другое дело, что у нас есть каналы коммуникации для того, чтобы, насколько это возможно, поддерживать контакты [с людьми в Беларуси]. Есть личные разговоры со Светланой Тихановской, они по-прежнему работают — это когда звонят люди из Беларуси, там безопасный канал коммуникации и можно поговорить. Светлана всегда очень рвется, мы стараемся раз в неделю делать эти разговоры. Не знаю, получается сейчас раз в неделю или нет, поскольку это не моя епархия, но стараемся делать, потому что она очень стремится, и ей важно услышать [людей].
Кроме того, она часто напрямую общается в Instagram, очень много в соцсетях читает и смотрит. Не всегда отвечает, это другой вопрос, но она видит, что белорусы пишут.
Еще у нас есть целый отдел волонтеров, который занимается коммуникацией и имеет связи в Беларуси с теми сообществами, которые продолжают там существовать. Там есть наши активисты, и мы знаем, где и что происходит. Кроме того, нам часто пишут и личные письма.
Другое дело, что надо всегда фильтровать, потому что очень много и провокаторов пишут, как обычно. Но даже по их реакциям, по тому, что они пишут, можно очень хорошо понимать, что именно попало в цель из нашей работы, что их особенно подзавело. Как только у нас большой успех на международном уровне — встреча с Джо Байденом или что-то еще, — тут же возникает толпа хейтеров, провокаторов и агентов, которые приходят в личку что-нибудь эдакое рассказывать.
«Захват самолета Протасевича готовился под Светлану»
— У Тихановской достаточно серьезная служба безопасности. Были случаи, когда охрана включала «код красный»? И что происходит после этого?
— Вы сами понимаете, что это вопросы безопасности, я если бы и знала, то не сказала. Но чаще всего я просто не знаю. Вот, например, если вы меня спросите, где она живет, то абсолютно честно вам скажу, что не знаю.
— Были ли покушения на жизнь Светланы?
— Теперь уже с высокой степенью вероятности эксперты считают, что захват самолета Романа Протасевича готовился под Светлану. Они просто не успели. Светлана пролетела неделей раньше [тем же рейсом], и они не успели осуществить этот захват.
Я сама себе удивляюсь, что мы не понимали, что есть такая опасность. Мы думали, что если самолет из одной страны НАТО летит в другую страну НАТО, то вроде бы все хорошо.
Протасевича они взяли просто потому, что операция была подготовлена. Но чего ж операции пропадать? А тут: опаньки, Протасевич летит. Ему не повезло, скажем так.
— В Офисе Светланы Тихановской большая текучка кадров, люди часто меняются?
— Бывает, что меняются, но чаще всего люди вырастают и уходят в свои организации, которые вместе с нами работают, но это отдельные проекты. Они уходят из-под крыши Офиса, но мы продолжаем сотрудничество.
А вот так, чтобы прямо ушли… Один человек, например, уходил и потом вернулся. Еще одна девушка настолько выгорела, что ушла и не вернулась, но помогает нам всегда, когда нужна помощь. С несколькими людьми мы расстались не очень по-доброму. Но это, скорее, какие-то внутрикомандные человеческие распри.
Бывают ссоры, когда человек не срабатывается с другими. Но не потому, что он прекратил гореть нашей идеей. Как правило, все остаются в очень хороших отношениях со Светланой.
— Бывали случаи, когда Светлана кого-то уволила?
— Светлана — нет, а вот в команде бывало. Если кто-то уходит, то нам всегда очень жаль. В том числе и потому, что нам не так просто набирать новых людей. Мы же не такая компания, которая может повесить объявление: «Офис Тихановской набирает сотрудников». К сожалению, мы так не можем сделать.
— «Зеркало» в июле этого года писало о таком объявлении.
— Да? На самом деле потом проходят довольно жесткие проверки по безопасности, и значительная часть [кандидатов] не проходит проверку. Не потому, что они агенты, а потому, что у кого-то родственники в Беларуси могут подвергнуться давлению, или есть другие факторы риска.
Поэтому для нас важно сохранять костяк [коллектива]. Хотя всегда очень важно получать новых людей. Потому что со временем происходит выгорание, да и физически довольно тяжело, на самом деле, работы очень много.
Часто говорят: «А где ваша эффективность?» Мы тоже очень хотим поскорее победить и увидеть конечный результат нашей работы. Но у нас пока результаты промежуточные. Конечно, бывает, что это тоже демотивирует и надо находить мотивацию для себя, для коллег и еще для белорусов.
«Я вижу разницу между безалкогольным шампанским и нормальным просекко»
— А корпоративы у Офиса Тихановской есть? Как они проходят?
— Бывает корпоратив с выездом из города, для того, чтобы люди не отвлекались. Потому что если ты проводишь корпоратив в городе, то половина не приходит (потому что рабочая встреча), а вторая половина сидит в девайсах, решая рабочие вопросы. Поэтому иногда принудительно, например, в субботу делается выезд за город, в какую-нибудь усадьбу.
Как правило, там есть рабочая часть — проходит сессия стратегического планирования либо какой-то небольшой семинар. И есть часть отдыхательная, в последний раз нас случайным образом разбили на команды, эти команды придумывали названия, слоган и получали какие-то задания, которые нужно было выполнять. Была игра в крокодила, какие-то короткие смешные сценки. Ну, в общем, разного рода внутриофисная самодеятельность.
Это никогда нигде не записывается и не фиксируется. Но это очень весело, помогает друг друга увидеть совершенно с другой стороны, поработать с людьми из других подразделений и отделов, потому что иногда ты вообще представления не имеешь, что делает другой отдел.
Например, тот, который у нас работает с белорусами внутри страны, — там очень законспирированные сотрудники, у них секретная информация, и ты их видишь редко и знаешь не то чтобы плохо, но только с одной стороны. А тут ты их видишь с другой стороны, это очень радует.
— А фуршет с алкоголем присутствует на таких мероприятиях?
— Бывает.
— И какие напитки вы пьете?
— Лично я люблю просекко.
— А среди других сотрудников на что больше спрос?
— Он очень разный. К сожалению, если дни рождения сотрудников проходят в офисе, то наша очень строгая администрация отслеживает, чтобы шампанское во время таких праздников было безалкогольным. Это скучно. Я вижу разницу между безалкогольным шампанским и нормальным просекко.
Но у нас есть люди, которые блюдут трудовую дисциплину. Я бы, честно вам скажу, ее не блюла, потому что я человек достаточно свободный, не люблю рамок. Но я признаю, что в этом случае администрация права, хотя мне немного жаль.
«Зарабатываю чуть ниже средней зарплаты по Литве. Светлана тоже»
— В интервью «Свабодзе» вы говорили, что у вас в семье из четырех человек работает один, то есть вы. При этом вам надо снимать квартиру для дочери-студентки в Берлине и в Вильнюсе для всех остальных.
— Ну, да.
— Сколько же вы зарабатываете?
— Зарабатываю чуть ниже средней зарплаты по Литве. Сотрудники Офиса не могут получать больше этой суммы. И Светлана в том числе. Иначе это было бы неприлично по отношению к людям, которые с трудом выживают.
В третьем квартале 2023 года средняя зарплата в Литве составляла 1252 евро после вычета налогов.
На постоянной работе в семье я одна, но мой муж — эксперт, философ-редактор, 20 лет преподавал в БГУ (он доцент) — сейчас получил на полгода поддержку для уволенных преподавателей. Это не работа, не постоянный заработок, но это некоторая поддержка, что-то вроде стипендии, когда он проводит несколько обучающих мероприятий. Это очень помогает, иначе бы мы не выжили.
Кроме того, он подрабатывает теми способами, которые ему удается найти. Он постоянно в поиске какого-то заработка. Это бывают аналитические статьи в международной прессе, которые нормально оплачиваются, иногда за статью платят 300 евро, например. Но это нечасто. Еще он довольно много пишет для газеты «Новы Час». На одну зарплату [в семье] тут не проживешь, вторая зарплата необходима.
Дочка в Берлине, ни разу она пока не получила стипендию, к сожалению. Видимо, мы не умеем писать заявки, хотя она хорошо учится, закончила первый курс университета Гумбольдта.
Для учебы в университете требуется внести сумму на специальный счет, равную прожиточному минимуму в Германии за год — что-то около 11 000 евро. Это были все наши накопления, плюс помощь родных и друзей.
Сейчас дочь может снимать с этого счета по 880 евро в месяц, из них 650 уходит за комнату в четырехкомнатной квартире и 130 евро — медицинская страховка. А дальше, когда эта сумма закончится, ей, видимо, придется подрабатывать.
Так что зарплату хотелось бы побольше, я периодически ставлю этот вопрос.
Потому что за то время, что мы проживаем в Литве, здесь дважды поднималась арендная плата за жилье и очень прилично выросли цены в магазинах. На некоторые продукты — в полтора раза.
