В Мариуполе до войны жили более 400 тысяч человек. С начала российского вторжения он стал одной из самых горячих точек Украины: враг постоянно обстреливает жилые кварталы, в городе заканчивается еда и вода, нет электричества и газа, уехать практически невозможно. Третьего марта местная Рада заявила, что пропала и связь. Мы поговорили с людьми, которым удалось выбраться из Мариуполя.
«Мариуполь сейчас — концлагерь, откуда выхода людям нет»
В 2014 году Диане пришлось покинуть родной Донецк. С тех пор девушка знает, что топливный бак автомобиля лучше держать полным. Благодаря этому ей и мужу удалось вырваться из Мариуполя в дни, когда на городских заправках уже отсутствовало топливо — пара уезжала в ночь с 3 на 4 марта. В нашей беседе девушка часто повторяла слова «геноцид», «концлагерь», «намеренное уничтожение гражданского населения».
— На момент начала полномасштабного вторжения я была в Мариуполе. Все вокруг говорили о том, что начнется война. Жители нашего города не воспринимали это как что-то нереальное: мы восемь лет находимся в состоянии войны, но к подобному террору и геноциду, с которым мы столкнулись, не был готов никто. Сейчас у нас с мужем чудом получилось уехать, но дни, проведенные в Мариуполе в полной информационной и коммунальной блокаде, были одними из самых ужасных в моей жизни. Сложно представить, что происходит с людьми, которые продолжают находиться в таких условиях.
По словам собеседницы, в первые дни войны стреляли только по восточному району города.
— На четвертый день случился первый авиаудар. На пятый отключили электричество. На следующие сутки починили, но перебили снова. С пятого дня вторжения в домах Мариуполя нет электричества, света, воды, отопления. Шестого марта повредили газопровод — теперь у горожан нет и газа. Как только коммунальные службы пытаются восстановить элементарные блага, обстрелы возобновляются и не прекращаются. Я не могу представить, как люди ходят в туалет, соблюдают элементарную гигиену. Подозреваю, что никак. В дни, когда мы были в Мариуполе, у нас, к счастью, еще оставалась вода: запаслись ей заранее. Связи не было — мы вообще не понимали, что происходит в городе, в Украине, в мире. От этого становилось жутко. Гуманитарная ситуация критическая. Это не война. Война — противостояние вооруженных сил, а Мариуполь сейчас — это геноцид, концлагерь, откуда выхода людям в данный момент нет.
После трех дней информационной и коммунальной блокады Диане и ее мужу все же удалось уехать из города.
— Это была абсолютно суицидальная миссия. Мы были почти уверены, что будем убиты, поэтому не взяли родственников, оставили в Мариуполе даже наших кошек. Это была разведка боем. К счастью, нам удалось не попасть под обстрел и проехать только пару горящих танков. Седьмого числа мы встретили на заправке людей, которые выехали из города днем позже. Они рассказывали, что попали и под бои, и под «Грады», объезжали человеческие тела, которые просто лежали на дороге. Сейчас мы едем в сторону центральной Украины, чтобы встретиться с друзьями и понять, как нам вывезти оттуда наших близких. Теперь я дважды беженка.
По словам наших собеседников, на подступах к городу есть села, которые захвачены армией ДНР и российскими войсками, но в самом Мариуполе солдат противника нет: их сдерживают Вооруженные силы Украины. Увы, это не спасает от постоянных обстрелов.
— Повредили больницу, роддом, станцию переливания крови. Рассказывают, что врачи оперируют и принимают роды в подвалах и бомбоубежищах. Особенно пострадали жилые массивы в восточной части города — районе, который ближе всего находится к России. Да, людей оттуда пытались эвакуировать в более безопасные районы, но потом и эти места начали обстреливать из артиллерии. Мариупольцы не могут зарядить телефоны и не выходят на связь. Мы не знаем, что с нашими родными и друзьями. Шестого марта соседка родственников позвонила и сказала, что все «ок». Так вот, «все ок» прямо сейчас для жителей Мариуполя значит, что они, вероятно, где-то набрали воды и что в их дом не прилетел снаряд. Вот что сейчас они подразумевают под фразой «все ок».
Девушке неизвестно, остался ли в целости их дом. Ничего не знают о своих близких и те, у кого остались в Мариуполе родственники, но кто успел уехать или больше там не живет.
— Каждую минуту мне звонят или пишут люди, у которых там остались близкие. Открыть мои личные сообщения сейчас — страшное зрелище. Они пишут в надежде получить какую-то информацию: «У меня в Мариуполе лежачий дедушка», «у мамы астма», «у бабушки диабет», «там у меня осталась сестра с грудными детьми», оставляют мне адреса. Но как же я могу им помочь, если им даже не поможет тот, кто живет в городе?! Никто не пойдет под снарядами три километра, чтобы навестить чьего-то дедушку, потому что у каждого есть свой дедушка, а ты даже и до него дойти не сможешь: встанешь в очередь за водой и проведешь так целый день. И спасибо Богу, если у тебя получится улизнуть от снаряда.
Эвакуация мирных жителей срывалась уже трижды, последний раз — восьмого марта.
— Гуманитарного коридора, о котором говорили все, не состоялось ни пятого, ни шестого, ни восьмого марта. Если бы прекратили стрелять хотя бы на час или полдня, то и свет бы уже починили, и связь, вероятно, была. Повторюсь: это намеренная блокада. Пятого марта сорвалась первая попытка эвакуировать мариупольцев: оговоренный заранее маршрут обстреляли, хотя обещали, что он будет «чистый» и без огня. Также обстреляли депо, в котором было 29 автобусов — на них должны были вывезти людей. Стреляли в городе и по трем точкам сбора жителей, которые пытались эвакуироваться. Представьте себе, люди находятся в ужасном состоянии и хотели как можно скорее попасть в нормальные условия, сбежать из этого ада, но весь маршрут и город постоянно обстреливался! То же самое случилось и шестого марта. Люди в заточении. Это концлагерь, террор, которого вообще в нашем веке невозможно было себе вообразить. Они (российская армия. — Прим. Zerkalo.io) пытаются стереть с лица земли наш город и гражданское население.
«Сливают воду из батарей и черпают из фонтанов»
Татьяне, как и Диане, удалось уехать из Мариуполя. После этого женщина вместе с пятилетней дочерью покинула территорию Украины, в стране остался ее муж. Девочка рассказывает новым знакомым: «Мама увезла, чтобы меня не застрелили».
— Ночью 24 февраля мне было очень тревожно. Когда в пять утра объявили войну, сразу приняли решение покинуть Мариуполь. Помню, что была большая суматоха, в городе много машин… По дороге попали под обстрел в Никольском. Со второй на третью ночь в пути мы остановились в хостеле под Уманью. Там все номера были заняты и единственное, что мог нам предложить владелец, — ночевать на стульях. Каждый час были воздушные тревоги — приходилось спускаться в бомбоубежище. Жуткая ночь.
— У вас получается поддерживать связь с близкими?
— Восьмой день связи ни с кем из близких, друзей или коллег нет. Наши родственники живут на левом берегу, в микрорайоне, который больше всего попадает под обстрелы.
Когда стало известно, что на пятое марта запланирован зеленый коридор, я пыталась звонить всем близким, друзьям, чтобы сообщить им об этом, и каким-то чудом смогла связаться с подругой. Они готовилась выезжать, но, как вы знаете, зеленый коридор не состоялся. Сейчас с ней тоже нет связи.
— Подруге удалось рассказать вам что-нибудь о ситуации в городе?
— Она сказала, что переместилась в убежище на работе, что пробует заряжать телефон от машины, чтобы была хотя бы какая-то связь. Воду они сливают из батарей, из фонтанов, но не уверены, что ее можно пить. Рассказывала, что сейчас в Мариуполе сильное мародерство: все магазины разбиты, а продукты не подвозят. Люди пытаются организовать коммуны, делиться запасами еды и таким образом спасаться.
— Что рассказывают ваши знакомые, которым удалось уехать, но их родственники остались в Мариуполе?
— Некоторые родные звонят им и прощаются, особенно те, у кого остались маленькие дети. У них нет даже памперсов, дети начинают простывать, потому что дома температура может быть десять градусов. Звонят и прощаются (замолкает). И ты не знаешь, как помочь. Меня разрывает изнутри боль от безысходности, потому что туда даже гуманитарная помощь не может доехать. У моей крестной родного человека ранило осколком. Он в больнице, но заканчиваются медикаменты, нет света. В городе лежат трупы, которые никто не убирает, но ведь если ничего не делать, это может стать санитарной катастрофой.
— Ваш дом цел?
— Я не знаю. Еще когда была связь, звонила соседке. Она говорила, что все нормально, но теперь дозвониться ей я не могу. Я сопоставляю по адресам ту информацию, которая появляется в доступе, и понимаю, что у многих моих знакомых уже нет дома, но что с ними, были ли они в тот момент в квартире или где-то прятались, не знаю… До сих пор живу в состоянии страшного сна и хочу проснуться. У пятилетней дочери сильное эмоциональное перенапряжение. Она говорит сейчас новым знакомым: «мама вывезла, чтобы меня не застрелили». Я очень переживаю за своего мужа. Очень хочется услышать кого-то на том конце телефона. Неизвестность убивает.
