«Сейчас я с семьей в Запорожье, тут спокойно, хотя соседний город утром бомбили. Скоро, наверное, доберутся и до нас, но мы к этому готовы», — описывает обстановку вокруг Татьяна Сенченко. Таня родом из Запорожья, у нее врожденная аномалия верхних и правой нижней конечностей. Девушка учится в Киевском университете имени Бориса Гринченко, поэтому войну она застала в столице Украины. В съемной квартире, где была одна. Zerkalo.io записало истории двух украинцев, у которых к серьезным проблемам со здоровьем, добавилась еще и война.
— 24 февраля я проснулась от звука взрыва вдалеке, когда услышала второй, поняла: война. Я сразу же позвонила родителям, спросила, как они, и онлайн забронировала билет на поезд. В тот день такси еще ходило, поэтому я вызвала машину и поехала на вокзал, но, оказалось, мой поезд отменили. В итоге уехать из Киева я смогла только 28 февраля.
С 24 по 28 февраля Татьяна была у себя в квартире — одна. Говорит, мысли, «поселиться» в бомбоубежище были, но морально дома казалось спокойнее.
— Да и быстро добежать до укрытия мне сложно. Для начала мне нужно надеть протез, потом одеться самой, затем бежать и то не факт, что смогу: на протезе я бегать не умею, — говорит собеседница. — Решила оставаться дома. Единственное, когда слышала взрывы, пряталась в ванной.
— В эти дни протез у вас всегда был под рукой?
— Да, но ходить в нем постоянно не удобно, он давит, поэтому дома я его снимаю, — отвечает девушка. — Повезло, что я живу на правом берегу Днепра, а основные боевые действия шли на левом, так что три или четыре раза я даже выходила из дома в магазин.
Все это время Татьяна не сдавалась, пыталась заказать билеты до Запорожья и уехать. А параллельно ее мама искала хоть кого-то в Киеве, кто смог бы провести дочку до поезда.
— В Киеве друзей у меня особо нет, да и те, кто были, разъехались. Вызвать такси не получалось, а метро ходило так редко, что я одна на протезе не справилась бы с чемоданом. Да и страшно самой, — описывает ситуацию девушка и говорит, что через знакомых знакомых мама все-таки отыскала мужчину, который согласился помочь. — 28 февраля нужные мне пересадочные станции, через которые я могла бы доехать до вокзала, не работали. Пришлось выйти раньше и несколько остановок (а это приличное расстояние) идти пешком. Времени было впритык, но я успела.
— А если в Запорожье начнут бомбить, что вы будете делать?
— Тут проще, мы живем рядом со школой, в которой есть бомбоубежище, поэтому пойдем с семей туда.
«Успокаиваю я его по-одесски. „Игорь, — говорю, — Одесса не сдается“»
— Восемь месяцев назад, когда я вытягивала своего супруга с того света, я, наверное, все эти чувства пережила — чувство отчаяния, горя. Тогда я многое переоценила, поэтому сейчас, когда пришла война, я в чем-то уже была закалена, и не в такой панике реагировала на все происходящее, — описывает свое состояние Екатерина Стоянова.
Екатерина с мужем Игорем и двумя детьми живет в селе Усатово Одесской области. 14 июля 2021-го в их дом пришла первая беда — на работе Игоря придавил грузовик. За 20 минут, пока его доставали из-под машины, у мужчины случилась гипоксия, его мозг практически умер. После была кома, реанимация. Игорь выжил, но на то, что он вернется к полноценной жизни, врачи давали лишь один процент. За этот минимальный шанс Катя ухватилась максимально.
— Семь месяцев муж провел в реабилитационном центре в Киевской области. Тут его лечили и с нуля учили ходить, говорить. Сейчас он обслуживает себя сам и внешне выглядит как здоровый человек. Но у него проблемы с памятью, слегка нарушено мышление. Он немного как аутист — живет в своем мире, — рассказывает о супруге Екатерина. — В конце января он заболел коронавирусом. Во время КТ медики увидели, что ему нужно прооперировать легкое. Мы забрали его домой и 25 февраля готовились к плановой операции. 24-го нам нужно было ложиться в стационар, но в этот день началась война. Теперь в госклиниках плановые операции отменены, а в частных это стоит очень дорого.
24 февраля, вспоминает Катя, метрах в ста от их дома ракета попала в лиман. Тогда же вертолеты над домами летали так низко, что, казалось, «снимут шифер». Затем обстановка чуть успокоилась. Один-два взрыва Стояновы слышат ежедневно — доносятся они из близлежащих сел. В Усатово пока спокойно.
— В начале мне было очень тяжело. Сложности ситуации добавляло то, что Игорю нельзя нервничать. Мы ведь только стабилизировали его состояние. Как могла старалась его успокаивать. Как? По-одесски. «Игорь, — говорю, — Одесса не сдается», — с улыбкой рассказывает Екатерина. — Из-за небольших нарушений в мышлении, он не до конца понимает, что происходит. Хотя иногда, когда я замечаю: «Стреляют», он отвечает: «Катя, все будет нормально». Эти слова меня успокаивают.
С первого дня войны, Кате стало понятно: теперь ей придется заботиться не только о муже и детях, но и защищать свой дом. Дом у них частный. Во всех комнатах она заклеила окна скотчем, а в одной, где семья спит, заложила их подушками. Вот и все укрепление. Погреба и подвала у семьи нет, поэтому во время взрывов родители и дети сбегаются на коридор.
— Первые дни муж не хотел там находиться, но я ему сказала: «Игорь, на твое лечение я собрала и потратила два миллиона двести тысяч гривен (примерно 75 тысяч долларов. Прим. Zerkalo.io). Это сумасшедшие деньги. Милый, говорю, если тебя стеклом привалит, я тебе этого не прощу. Поэтому вставай, выходи в коридор, умирать не будем», — даже в такой непростой ситуации девушка не теряет оптимизма.
Спрятаться, рассказывает Катя, им особо негде. Куда-то бежать тоже нет смысла, не факт, что успеешь.
— К тому же, наше село, как и Одесса, стоит на катакомбах. Когда мы копали водопровод, установили два штыка — и провалились. Переживаю, что, если сюда что-то прилетит, мы просто «сложимся» в катакомбы.
Большой плюс во всей этой непростой ситуации, говорит девушка, что рядом с ними живут родители — Игоря и ее. Когда в магазинах начался ажиотаж, мама смогла закупить для них продукты. А чтобы в доме Кате было не так страшно, через два дня после начала войны к ней переехал ее 20-летний брат.
— Вечером и ночью у нас гасят свет. Не видно ничего. Собаки лают на разрыв, видимо, кто-то где-то ходит, — рассуждает собеседница. — Я очень боялась мародеров. И, так как на Игоря пока надежды нет, мне было страшно. С братом стало легче, эта война нас сплотила.
На то, чтобы «покиснуть из-за войны», шутит Катя, у нее было буквально пару дней. Потом пришло осознание: выхода нет, необходимо лечить мужа, кормить детей — и она включилась.
— Врачи прописывали Игорю полтора года реабилитации. Мы прошли чуть меньше половины. Операция отложилась, но прекращать восстановление было нельзя. Я нашла медсестру, которая в войну 10 дней ставила мужу капельницы. Каждый день ездила за ней в амбулаторию и привозила к нам. Это дало возможность переключиться и понять: жизнь продолжается, — рассказывает Екатерина. — Если честно, у нас так много людей уехало, что я даже не думала, что кто-то из медиков остался. Но врачи есть, и она бесплатно нам помогала.
— А вы почему не уехали?
— С учетом здоровья мужа и двух маленьких детей — сыну у нас семь, а девочке год и шесть, пусть и на своей машине, Закарпатье для нас очень далеко. Оставалась Молдова, но наши деньги там не ценится. Да и пенсия Игоря 5000 гривен (примерно 170 долларов. Прим. Zerkalo.io). Потратить то, что мы собрали ему на лечение, а потом, когда все закончится, не прооперировать его, я не могу. В итоге мы остались. Да и куда ехать не известно, кто и как нас, где примет, а дома и стены лечат. Я решила: снаряд в одну воронку не падает. Неужели после того, что я пережила со своим супругом меня еще и ракета шибанет? Настраиваюсь на то, что нас так просто не возьмешь.
— Война и волнение как-то отразились на здоровье мужа?
— Нет, возможно, если бы я бегала, паниковала, это бы на него повлияло, но я стараюсь, чтобы в доме была атмосфера позитива, а не войны. Даже вот вчера, когда недалеко бабахнуло, я сразу всем: «Ребята, быстро в коридор, пятиминутка отдыха». Перекрещусь, помолюсь, и пытаюсь отвлечь их от того, что происходит, так что даже в коридоре на полу мы шутим.