Больше года белорусское общество живет в абсолютно новой для него реальности: с одной стороны, небывалого подъема проявления солидарности, активности, желания вкладываться в развитие общества и менять его к лучшему, с другой стороны — небывалых в современной истории страны репрессий, боли и отчаяния. О том, как белорусы справляются с таким коктейлем противоречащих друг другу явлений, как меняются под напором исторических событий и куда готовы двигаться — вперед или назад — в колонке Геннадия Коршунова, кандидата социологических наук, доцента, экс-директора Института социологии в Минске, а теперь программного директора образовательной инициативы «Беларуская Акадэмія» и старшего эксперта «Центра новых идей».
«Идеальный шторм» в 2020 году
Двадцатый год стал для Беларуси годом «идеального шторма». Тогда друг на друга наложились эффекты экономической рецессии, актуализация вопроса независимости, что не сходил с повестки весь 2019-й, пандемический вызов, с которым власти фактически не справились. Электоральная кампания, обострившая все эти процессы, их же и масштабировала.
«Идеальный шторм» вывел на поверхность то, что накапливалось в обществе десятилетиями. Это комплексные эффекты от ряда процессов, начиная от урбанизации, роста уровня образования населения, роста человеческого капитала и заканчивая изменением социальных стандартов и трансформации системы ценностей. Еще один принципиальный фактор — отрыв от общества системы госуправления, которая замкнулась сама на себе, обрезав каналы обратной связи.
Все это в совокупности спровоцировало то, что можно и нужно называть социальной революцией. Не цветной, как ее называет официальная пропаганда, а революцией в том смысле, что общество перешло на новую стадию развития.
В достаточно упрощенной картине это привело к взрыву самосознания — и индивидуального, и коллективного, — то есть к осознанию себя не просто обществом, но субъектом. Французский философ Мишель Фуко ввел в оборот такой термин, как «субъективация». Это процесс становления субъекта, то есть того, кто готов и берет на себя ответственность за выбор. Белорусское общество в 2020 году осознало себя субъектом и захотело быть им не только на уровне повседневности, но и на уровне политики. Это фундаментальное изменение.
Как белорусское общество стало субъектом
В период первой волны пандемии коронавируса, когда медики били во все колокола, а госсистема оказалась не в состоянии обеспечить должный уровень защиты, накопившиеся изменения — и цифровые практики, и горизонтальные связи, и навыки самоорганизации — вышли на поверхность. Общество отозвалось на вызов без лидера или руководства. Тогда оно начало осознавать свою силу, начало становиться субъектом.
Прозвучит цинично, но ковид этому очень сильно помог: он дал толчок для самосознания. А то, что сразу после первой волны пандемии началась электоральная кампания, это большое везение. Так общество, получившее толчок к самосознанию, использовало временную возможность, чтобы попытаться реализовать свой запрос на субъектность уже в политической сфере.
Мне думается, именно поэтому, уловив этот растущий общественный запрос, и проявились те «новые политики», на призыв которых был такой массовый отклик общества. Это было прекрасно видно во время «подписной революции», когда и команды кандидатов помогали друг другу, и люди выстраивались в огромные очереди, чтобы оставить подпись за альтернативных кандидатов. Как мы сейчас знаем, подписывались за них и госчиновники, и люди из силовых ведомств, а не только те, кто открыто относит себя к протестующим.
Процесс выборов и последующие события только укрепили запрос на субъектность.
С тех пор прошло больше года. Что стало с этими настроениями?
Есть и усталость (невозможно долго жить в постоянном стрессе), и определенная толика разочарования, и страх, конечно. Но протестные настроения никуда не делись. Мы можем об этом судить на основании некоторых исследований. Например, по ряду замеров Chatham House мы наблюдаем феноменальные вещи: после многих месяцев протестов, после перехода протестных интенций в скрытую фазу прошлой зимой, после раскручивания маховика репрессий, который перемалывает десятки тысяч людей, уровень протестной активности тогда снизился минимально относительно первых замеров. Если не ошибаюсь, доля сторонников протеста с начала года колеблется в районе 35−45%.
Если мы увидим, что, по данным свежего замера, доля тех, кто готов поддержать протест, останется примерно на том же уровне, это тоже будет означать феноменальную вещь: уровень протестных настроений практически не снижается уже больше года.
Протест трансформировался
Я вижу, что каждый день в Беларуси что-то происходит. Я вижу флаги, которые вывешиваются, вижу граффити на стенах и надписи на асфальте, вижу, как люди ходят с флагами, вижу, сколько делается за границами Беларуси. Да, часть людей свои усилия свернула, потому что устали, страшно, плюс экономическая ситуация усложняется, значит все большее значение приобретает проблема чисто экономического выживания. С другой стороны, я более чем уверен, и мы это видим, что огромная деятельность ведется по-партизански, просто потому что ее невозможно вести открыто.
Чтобы ситуация хоть немного успокоилась, нужно, чтобы что-то в хорошую сторону изменилось. Я периодически задаю себе вопрос: что власть делает для того, чтобы стабилизировать ситуацию в стране? И ничего не вижу, кроме насилия. Но насилие — это те штыки, на которых, как показывает практика, долго продержаться не получается.
Те же 13 помилованных политзаключенных из того, что видно по социальным сетям, люди или не заметили вообще, или восприняли скорее как издевку, нежели как некий шаг навстречу обществу. Учитывая, что это около двух процентов от числа политзаключенных, то для социологов это ниже ошибки выборки. То есть при анализе это можно не учитывать.
Белорусы успешно справляются с коллективной травмой
Психологическая травма — это событие, которое затрагивает значимые стороны человека, приводит к глубинным переживаниям. Коллективная травма — это то же самое, но относительно большого числа людей, которые испытали одинаковые чувства и переживания. Она является водоразделом, разделяющим жизни на до и после.
Согласно руководству Американской психиатрической ассоциации (Diagnostic and Statistical Manual of mental disorders), травматическое событие имеет место тогда, когда оно связано со смертью или ее угрозой, с угрозой физической целостности, причем касательно не только самого человека, но и его окружения. Для всего мира в прошлом году таким травматическим событием стала пандемия. В Беларуси общество быстро организовалось и эту травму проработало. Белорусы использовали ее для наращивания собственных сил.
Потом случился, как я это называю, «архипелаг Окрестина» (множество мест, подконтрольных силовым ведомствам, где к людям применяли насилие. — Прим. ред.). Неконтролируемое и необоснованное насилие власти выплеснули широчайшей волной. Это было главным травматическим событием для белорусов во всей новейшей истории. Именно это разделило жизнь всего белорусского общества на до и после. Поэтому, кстати, никакой вариант простого переворачивания страницы невозможен.
Мне кажется, белорусы и эту травму проживают эффективно (пусть это будет звучать цинично). Нам больно, но мы ее перерабатываем. Общее переживание боли, ощущения близости смерти, общий стресс мы должны переживать не поодиночке, а вместе, причем солидаризируясь. Когда ты с кем-то, кто тебя понимает и поддерживает, это очень помогает даже чисто с психологической точки зрения.
Эта огромная общая травма, полученная в 2020 году и получаемая до сих пор, ее перманентная переработка общими силами, солидаризацией, взаимопомощью, дает основание надеяться на то, что эта травма пойдет не на разрушение, а на рождение нового опыта и переплавление огромного коллектива в нацию как субъекта собственной жизни. Хочется верить, что и политической деятельности в том числе.
Что касается последствий коллективной травмы, тот тут есть два полярных варианта (между которыми множество промежуточных версий). Один полюс — это утверждение в массовом сознании беспомощности, собственной виктимности (привыкания к тому, чтобы быть жертвой, что от тебя ничего не зависит). Второй — это расширение опыта противостояния общим угрозам, взаимопомощи, солидаризации, умения помогать и принимать помощь, который мы получили во время первой волны пандемии и после августа 2020-го. Наш путь будет пролегать где-то между этими полюсами.
Что переживают те, кто не поддерживает протест и кто старается не замечать изменения
Если смотреть на данные разных исследований, то, как мне представляется, порядка 35% — это уверенные сторонники изменений, около 30% — это сторонники Лукашенко. И практически треть общества — ни за кого. Большая часть из них голосовала против Лукашенко, то есть это не сторонники власти, но они не готовы поддержать и протестующих.
В нынешней ситуации травму получили все. Просто немного разную. Для сторонников власти огромной травмой стало осознание того, что они не большинство. То, что для большей части белорусов было открытием положительным, для сторонников власти вылилось в стресс. Плюс для них этот стресс поддерживается постоянным напряжением властной системы, управленческой вертикали. В постоянном стрессе находятся силовые органы, стресс поддерживается и для рядовых сторонников власти. В том числе за счет сливов «киберпартизан», где опубличиваются данные не только участников режима, но и сторонников, например, которые делали доносы.
Судя по разговорам и по тому, что мы видим в Сети, эта часть общества в шоке не только от количества «противников», но и от того, что власть не делает ничего, чтобы поддержать своих защитников.
Та сторона, которая пытается дистанцироваться, тоже живет в стрессе. У этих людей была более или менее спокойная жизнь, некоторая определенность, стабильность пусть не лучшим образом, но жизнь складывалась. А сейчас все ломается. Они пытаются от этого дистанцироваться: уходят в повседневность, заботу об экономическом благосостоянии. Наверное, пока им это удается. Вопрос в том, как долго в существующей сейчас экономике, которая только чудом пока не ушла в пике, им удастся укрываться в мире повседневности.
Сторонники и противники власти не радикализируются в своем противостоянии
Принципиальная разница между сторонниками и противниками протеста в том, что у той части общества, которая вышла на протест, были требования, которые подразумевали создание четких правил для жизни, реализации собственной субъектности. Той части, которая против протеста, не нужна активность. У этих людей фокус контроля вынесен: они не субъекты, они добровольно отдают власти свое право распоряжаться собой. Учитывая это, большая часть из них легко примет другую власть и, скорее всего, с такой же легкостью откажется от этого права ради другой власти.
Иная ситуация с теми, кто включен в структуру режима, получает от нее определенную ренту или бонусы, их опасения понятны и ожидаемы. Но и тут уровень страха вызван прежде всего накачкой пропаганды изнутри. Это она говорит, что их всех «повесят на каждом суку».
Но ценности, которые исповедует большая часть поддерживающих протест, не предполагают мести, они ориентированы на следование закону. Это дает основания думать, что жесточайшей мести не будет. Если бы она была возможна, то это выплеснулось бы в силовое противостояние еще в августе.
Общество не готово принять предложение властей о смене декораций со старым содержанием
Эти предложения и действия направлены не на поиск точек соприкосновения с протестной частью общества. Думаю, что у власти есть понимание, что они не договорятся, потому что власть хочет делать это так, чтобы получить то, что нужно ей. Понятие компромисса, когда каждая из сторон чем-то поступается, для нее нонсенс. И диалог, на который власть бы пошла, это ни в коем случае не компромисс. Люди же, как оказалось, не глупы: обмануть их, сделав вид, что что-то изменилось, при этом ничего не поменяв, не получится. Именно поэтому идет затягивание процесса с изменением Конституции.
Из страны уехало много активных людей. Но многие из них хотят вернуться
По нашим с коллегами подсчетам, выехали наверняка более чем 200−300 тысяч человек. Обычно разговор идет про Польшу, Украину и Литву, но надо учитывать и выезжающих в Россию.
Естественно, чем дольше люди находятся за границей, тем меньше вероятность того, что они вернутся. Это будет касаться и тех, кто выехал после августа 2020 года.
В конце апреля — начале мая я делал исследование по людям, которые выехали из Беларуси до начала событий 2020 года. И даже среди них большинство выехавших из страны — это политические мигранты. То есть они уезжали в первую очередь не из-за неудовлетворенности экономической ситуацией в стране или в поисках более богатой жизни. Главным образом люди уезжали по причине невозможности нормально жить, работать, растить детей в ситуации, когда у власти Александр Лукашенко.
В числе прочих я задавал вопрос о том, насколько люди настроены вернуться. Из тех, кто выехал 3−5 лет назад, добрая часть рассматривает возможность вернуться в Беларусь или готова это сделать.
Здесь нужно понимать еще одну вещь: 2020 год вывел белорусскую идентичность, чувство единения с нацией на абсолютно новый уровень. Когда мы говорим о том, что произошло перерождение нации, это не только про формирование нового образа Беларуси и белорусов в наших собственных глазах и в глазах всего мира (быть белорусом сейчас — это честь), но еще до начала августа, когда этот образ сформировался и закрепился, произошло определенное пробуждение. События во время пандемии и после выборов подстегнули ощущение общности, причастности к тому, что происходит в Беларуси.
Для меня в этом контексте есть еще одна показательная вещь. Когда я разговаривал с теми, кто 5, 10 и даже 15 лет назад уехал из Беларуси, эти люди обычно не говорили слово «диаспора», они говорили «белорусы зарубежья». То есть люди чувствуют связь с могилами предков, с землей, где они жили, с людьми, которые там остались. И события 2020 года только подстегнули чувство общности.
К чему я это говорю? Даже те, кто не планирует возвращаться, чувствуют связь с Беларусью. После того как власть сменится, достаточно большая часть вернется физически, а кто-то вложится в построение новой страны финансово, интеллектуально, связями. Потому что в 2020 году белорусы объединились и они готовы строить свою страну.