Камеры в минском изоляторе на Окрестина на протяжении уже почти трех лет ежедневно пополняются арестованными по политическим мотивам. Каждый день по всей Беларуси задерживаются десятки людей, которых потом неделями удерживают в нечеловеческих условиях. Бывшая арестантка провела на Окрестина 15 суток административного ареста в декабре прошлого года. Девушка рассказала «Весне», в каком состоянии находилась правозащитница Наста Лойка, о встрече Анны Ливянт с отцом Евгением в застенках изолятора, о сокамерницах, которых задерживали за репосты стихотворений и песен, а также о невыносимых условиях содержания на Окрестина для «политических».
«Надежда Остапчук уступила мне свое место на полу»
Поздно вечером после задержания и составления протокола девушку (имя не называется в целях безопасности) привезли в ИВС на Окрестина. Ее заставили полностью раздеться и присесть голой два раза. После этого ей сказали одеться, но куртку, шапку и обувь ей не отдали. Ей выдали резиновые тапочки и отвели в камеру для «политических» на первом этаже.
«Там было темно, и девочки уже все спали. Было много девочек на полу. Это двухместная камера, а их там было не меньше десяти. В камере была Наста Лойка. За время ареста она очень похудела, была очень уставшая. Надежда Остапчук (бронзовый призер Олимпийских игр 2008 года в толкании ядра. — Прим. ред.) уступила мне свое место на полу в ту ночь. Все девочки прижимались друг к другу, потому что на ИВС было очень холодно.
Девушки лежали в рядочек и прижимались, а между ними были бутылки с горячей водой. Наста вставала несколько раз за ночь и меняла воду, которая остывала, на горячую. Мы лежали все вдоль камеры, а Надя Остапчук — поперек. Она всю ночь грела наши ноги, а мои еще и обнимала, чтобы я не заболела в первый день, потому что понимала, что меня ждет длинный срок.
Утром меня Наста заставила поесть, потому что мне не хотелось. Я болела гриппом уже несколько недель, плохо себя чувствовала и неделю до этого практически не могла есть. И только в день задержания мне стало немного лучше, но я тогда не поела. В тот день я уже сутки не ела, а в день суда на Окрестина не кормят».
«Наста на Окрестина проводила со всеми юридические консультации»
«На момент нашей встречи Наста не знала, что происходит. Для нее не принимали передачи и некоторые лекарства важные, гормональные препараты в том числе. Как выяснилось, лекарства, которые передаются задержанным, на Окрестина часто „теряются“. Даже мои личные, которые мне передавали, они на следующий день исчезали.
Наста на Окрестина проводила со всеми юридические консультации. Она находилась там два месяца. На самом деле там и 15 суток тяжело отсидеть. Какую-то часть она сидела на ИВС, но в основном на ЦИПе, хотя в изоляторе легче — там хотя бы воздух есть».
«У меня в первый же день случился приступ асфиксии» — об условиях в ЦИПе
«После суда меня отвели в камеру №15 на третьем этаже. Вот там было очень душно. Если на ИВС было очень холодно, то на ЦИПе — душно. Камера была тоже двухместная. На ИВС была деревянная двухъярусная кровать, а на ЦИПе — серая железная кровать без матрасов, сделанная из прутьев.
Со мной на тот момент в камере было примерно 13 человек. Там воздуха не хватало, и у меня в первый же день случился приступ асфиксии, когда я начала задыхаться от такой резкой нехватки кислорода. Потому что даже на коридоре было прохладно, а в камере — как в бане, парнике или сауне. Кожа была постоянно покрыта тонким липким слоем».
В «политической» камере находились сразу четыре бездомные женщины
«В камере со мной была Варвара Медведева (фотограф, осужденная по ст. 342 УК. — Прим. ред.). Кроме девочек, которых отпустили после административного ареста, с нами были бездомные женщины: Ирочка, Аллочка, Людмила и Катя. Аллочка (Алла Ильинична) там частый гость. Когда ее привели, сотрудники сказали: „О, Аллка, ты опять здесь?“
Эти женщины устраивали нам иногда сюрпризы. После кого-то из них было невозможно зайти в туалет, потому что там все было в „коричневом цвете“. И Варя один раз психанула, она накричала на них, но это было правильно, потому что они могли сходить, оставить это, а потом сказать: „Мы ничего не делали“. И Варя голыми руками подмывала туалет после одной из женщин. Потому что и запахи там не цветочные. И кто-то мог есть, пока кто-то в туалете.
Сначала было непривычно кушать, когда кто-то в туалете, потому что и запахи, и звуки. Но в какой-то момент стало все равно».
«Сидела за то, что переслала дочке песню „Купалінка“»
«У нас в камере большинство девчонок сидели за репосты (ст. 19.11 КоАП). Была женщина, которую арестовали за то, что она написала комментарий в чате “Пенсионеры-97”. Одной девочке дали 12 суток по ст. 19.10 КоАП (Распространение нацистской символики или атрибутики) за пост в поддержку Украины с какой-то символикой.
Еще одна девушка сидела за репост стихотворения во «ВКонтакте» какого-то белорусского автора и за то, что переслала дочке песню «Купалінка». За стихотворение и песню ей дали 10 суток. После освобождения она успела приехать домой и сходить в душ. А вечером ей раздался звонок в дверь, она открыла, а сотрудники ей сказали, что она забыла подписать какую-то бумажку. Она сразу поняла, что это значит. Ее привели и снова дали 10 суток. И в течение этих двадцати суток у нее не прекращаясь шли месячные. К концу срока она была просто белая, я такого цвета кожи никогда не видела.
Одна девочка попала за то, что она снимала панорамное видео Минска на Октябрьской площади и в конце на видео попалась милицейская машина. К ней сразу подошли милиционеры и сказали удалить видео, а потом ее забрали. Но по протоколу, она “напала на сотрудника”».
Евгений Ливянт в камере читал сокамерникам лекции
«С нами еще была Юля Ливянт (политзаключенная жена известного репетитора Евгения Ливянта. — Прим. ред.) вместе с дочкой. Юлю к нам привели на два дня, а потом ее резко забрали и на следующий день привели Анну Ливянт. А в камере напротив нас сидел ее отец. Мы это узнали, когда очень молодой сотрудник нам приоткрыл кормушку, а также в камере напротив. И мы в эту щелочку увидели, как на нас очень внимательно смотрят два глаза. А потом этот мальчик нам открыл кормушки полностью. Он так оставил нам на минут 15.
Аня сидела на кровати возле двери. И оказывается, все это время на нас смотрел ее отец. Поэтому, когда окошко открылось, Аня узнала его и они даже с помощью жестов смогли друг с другом поговорить. Она показала, сколько ей суток дали, а Евгений — сколько ему. Аня показала, что мамы с ней нет. Потом Евгений показал книжку Стивена Кинга. А еще мы иногда слышали, как Евгений читал лекции в камере. Но это еще когда Юля была в камере. Она рассказывала, что сначала задержали ее и мужа, а дочка и ее муж Никита приехали из Польши на день рождения и новогодние праздники.
Когда задержали родителей, Аня и Никита поехали в РУВД передать лекарства — у Юли сахарный диабет, и ей жизненно важно принимать таблетки. И в итоге Аню с мужем забрали. А Юле было сложно из-за болезни, потому что ей нельзя картошку, хлеб, сахар. Суп нельзя было, потому что там картошка, и оставалось только есть каши».
«Она делала все возможное, чтобы всем было еще хуже»
«Еще с нами была женщина, которая ранее отбывала “домашнюю химию”, в тот день ее задержали на вокзале и привезли снова на Окрестина. Ее звали Надя Лазовская. Она делала все возможное, чтобы всем было еще хуже в камере. Было ощущение, что она делала это специально. Надя приехала с большим богажом: шуба, несколько кофт, штанов, шапка. Потому что политическим ничего нельзя было. У нас забирали куртки, шапки, личные вещи, даже бюстгальтеры мягкие без косточек. И вот у Нади много вещей, и ей было жизненно необходимо стирать их каждый день. Она развешивала их по всей камере — а это очень много испарения и повышение влажности. Также она очень часто мыла голову, хотя у нас были договоренности, и в итоге раковина забилась ее волосами.
“Колено” в этой раковине было залеплено хозяйственным мылом, и мы боялись его трогать. Мы попросили вантуз, чтобы прочистить, но его надо было сразу отдавать, и это не очень нам помогало. Мы потом все-таки рискнули, раскрутили колено и почистили. Там было много волос, мыла, еды.
Средства гигиены нам не разрешались — только прокладки, которые выдавала медсестра. Поэтому мы 15 дней не чистили зубы, я не мыла голову, нас не выводили в душ и вообще никуда из камеры. Мы заплетали колоски, у нас была чистая ветошь в камере, которую мы рвали на некоторые нужды: делать компрессы или что-то еще. Мы отрывали от нее полосочки и завязывали колоски — мы их носили на протяжении всего срока, чтобы не мыть голову и никто туда не попал. Зубных щеток не было, поэтому мы раз в три-четыре дня придумали чистить зубы таблеткой активированного угля. Мы ее смачивали водой и растирали, пальцем наносили на зубы и счищали налет. Понятно, что никакой свежести или чистоты во рту не было. И я вышла через 15 суток с воспаленными деснами.
Туалетную бумагу нам выдавали один раз на несколько дней, а в камере нас было 12−13 человек, и ее не хватало. И был случай, когда нам не выдавали ее на протяжении трех дней после того, как она закончилась. Нам было сказано, что у нас на сутки должно быть 80 см на человека, и мы три дня были без нее. Нам выдавали мыло хозяйственное, кто-то даже им пытался мыть голову. Но на самом деле от него становилось хуже, голова грязнилась, а волосы были как солома».
Насте Лойке передали теплые ботинки, но нога в них не влезла
«Еще на Окрестина была сильно пересоленная еда. Настолько сильно, что даже с хлебом невозможно было есть. Девчонки ели, но они не чувствовали ни вкуса, ни запаха, потому что нам подселяли больных на COVID-19 людей. Все быстро заболевали. Я еще вкус чувствовала и не могла есть. Я не ем мясо и молочку, ела каши, а мясное отдавала другим женщинам. Я не ела супы из-за непереносимости лактозы, потому что там сметана была добавлена, свернутая в комочки, но я не стала рисковать.
Один раз принесли суп без сметаны — “рыбный”. Я попробовала, а он не просто соленый, а будто сделан из морской воды, а сверху еще килограмм соли добавили. Потому что есть его было совсем нереально. Но девчонки ели, потому что на одни кашах сложно было. Но из-за этого у них так сильно отекали ноги — я раньше такого никогда не видела».
По словам Насты Лойки, у нее тоже была такая проблема — ей передали еще в РУВД теплые ботинки, но нога в них не влезла.
«Я пила воду по глотку утром, днем и вечером»
«Воды питьевой не было — только из крана. Она была настолько хлорированная, что просто слазила кожа с рук. Пить ее было невозможно. Я изначально пила воду по глотку утром, днем и вечером. Потом пришла идея фильтровать воду таблетками угля. У нас была одна бутылка полтора-двухлитровая на всю камеру. Я сразу старалась из нее не пить, чтобы не заболеть и как можно дольше продержаться здоровой. Через пару дней, когда я все-таки заболела, то тоже начала пить из нее. В нее мы бросали несколько таблеток угля, ждали, пока он там растворится и постоит, и вода становилась менее хлорированной.
Из еды давали утром какую-нибудь кашу и черный, очень сладкий чай. Никакого конкретного времени для обеда или завтрака не было. Там, например, написано: «Обед с 12.00 до 15.00». И сотрудники могли принести сначала ложки, через час — тарелки, через полчаса — еду, а еще через полчаса — второе».
«Тишечкин залил ведро хлорки в камеру»
«В пластиковом ведре мы мыли нашу обувь каждый раз после шмона, потому что на коридоре был песок. Мы на этой обуви спали вместо подушек. Мы спали все на полу, поэтому мыли его два раза в сутки: после шмона и перед сном.
Спали все девочки на полу в рядочек головой под кровать, чтобы не светил свет в глаза. Кто-то ложился на скамейку, кто-то — на стол. Кто-то спал на нижнем ярусе кровати, а я — на верхнем. Там очень высоко, и никто не мог залезть. До меня там спала Наста, ни у кого больше не получалось забраться. Я стелила свою байку под спину, но не особо помогало на самом деле. Я потом вышла с Окрестина с острой болью под левым ребром. Она у меня сохранялась на протяжении нескольких недель. В камере было много клопов, тараканов, мокриц.
Ночью нас дважды поднимали — ориентировочно в 2.00 и 4.00. Делали перекличку, а ради этого нужно было спуститься и стать “по стойке смирно”, назвать свои данные. Из-за этого никто не высыпался, все болели, поэтому днем очень хотелось спать. И у нас девочка один раз залезла под кровать, чтобы немножко поспать днем, а это запрещалось. Сотрудник это увидел, они же ходили смотрели в камеру через глазок на протяжении дня и ночи. У нас же еще видеокамеры висели большие в двух углах. Они увидели, резко включили все лампы, хотя до этого горела только одна. Девушка сразу вылезла, к ней подошел сотрудник и сказал, что “лежать запрещено, иначе пойдете все гулять на улицу без одежды”. Получается, как и Насту выводили. У нас одна женщина узнала из сотрудников Игоря Тишечкина. Хлорку нам не заливали, но когда я попала на Окрестина, девочки мне сказали, что им как раз за день до этого Тишечкин залил ведро хлорки в камеру и закрыл их там. Им пришлось убирать руками эту хлорку с пола».
«Из вытяжки дуло холодным воздухом с запахом плесени»
Во время «шмонов» у арестанток забирали все, что они не брали себе в руки. Чтобы не выкинули необходимые таблетки, девушкам приходилось их тоже забирать на время проверки.
«После завтрака был утренний шмон. Мы становились у стены, девушка нас осматривала сначала руками, потом — металлоискателем. После этого мы снимали обувь, держали ее за спиной, а она проходилась металлоискателем еще раз по ботинкам. Это длилось несколько минут и в этом момент мы старались очень глубоко дышать воздухом. И перед тем как проводить шмон, сотрудники в камере включали вытяжку, видимо, чтобы было комфортнее, а сразу после — выключали.
Из вытяжки дуло холодным воздухом с запахом плесени или подвала. Но дышать с ней было гораздо легче. Из-за того что мы все долго находились в духоте, были потными, то когда включалась вытяжка, кто-то сразу заболевал».
Только иногда девушкам выдавали две прокладки вместо одной на день
Сразу после шмона открывалась «кормушка» и приходила медсестра, вспоминает девушка. Она сначала зовет некоторых девочек по фамилии — это значит, что им передали лекарства родственники. После она спрашивала у остальных, нужны ли им какие-нибудь таблетки из государственных запасов. Но личные запасы девушек, которые хранились у медсестер, слишком быстро «исчезали». При этом таблетки для сердца, которые были у девушки при себе на момент задержания, на следующий день тоже пропали.
Всего на Окрестина существуют три смены медсестер:
«Две из них могли захлопнуть кормушку, и тогда девушки, которым родные ничего не передали, могли вообще ничего не получить. Но хорошая медсестра давала таблетки, и она даже могла выдать не по одной прокладке, а сразу две на человека. Нас было 12 человек, и месячные тоже шли сразу у всех и внезапно. А от стресса они могли идти и не заканчиваться.
Температура — тоже внезапное дело, поэтому мы всегда просили таблетки от температуры заранее».