Защитник многих политических заключенных, который был лишен адвокатской лицензии в Беларуси и затем продолжил карьеру в России, дал интервью блогу «Люди». Он рассказал, что планирует получить статус адвоката в Евросоюзе, создать организацию для помощи в переезде белорусским юристам в ЕС, что думает о состоянии белорусской адвокатуры и как стало возможным помилование Софьи Сапеги. «Зеркало» перепечатывает этот материал.
Антон Гашинский, 44 года. Известный белорусский адвокат, защитник политтехнолога Виталия Шклярова, российских граждан Егора Дудникова и Софьи Сапеги, медиаменеджера и журналиста Андрея Александрова, сотрудников компании PandaDoc и других политических заключенных.
Адвокатскую карьеру начал в 2004 году, работал в Минской городской коллегии адвокатов, позже — в бюро «Маслов, Гашинский и партнеры». 14 июля 2021 года лицензию Антона Гашинского приостановили, а адвокатское бюро впоследствии ликвидировали. В сентябре 2021 года он получил статус адвоката в России, где продолжил заниматься юридической практикой. Защищал Марину Овсянникову, российскую журналистку, которая появилась с антивоенным плакатом в эфире Первого канала.
«Всех адвокатов предупредили об ответственности за разглашение тайны следствия и за этим очень сильно следили»
— Давайте поговорим о деле Софьи Сапеги. Оно для вас было изматывающим?
— В тот период у меня были два дела, которые шли синхронно, — это дело Егора Дудникова, гражданина Российской Федерации, и дело Софьи Сапеги. По обоим делам был общественный резонанс, благодаря которому, я думаю, и получилось помилование Софьи. Без него ее бы, как и всех, посадили на длительный срок. Очень сложно было работать по этому делу, потому что всех адвокатов предупредили об ответственности за разглашение тайны следствия и за этим очень сильно следили.
Так вот, по обоим этим делам был резонанс, но Софья Сапега получила 6 лет и была помилована, а Егор Дудников — в два раза больше, и понятно, что его вряд ли помилуют. Сейчас запущена процедура передачи его из Беларуси в Российскую Федерацию, но она очень затянулась. За то время, пока Егор Дудников находился в колонии, ему «придумали» большое количество нарушений, он много раз сидел в СИЗО, и потом состоялся новый суд, его осудили как злостного нарушителя и дали три года в тюрьме крытого типа, сейчас он находится в могилевской тюрьме № 4. Но он молодец, очень позитивный парень, у него идеологические взгляды, он сильный духом, и он не сломается. Надеемся, что в ближайшем будущем его переведут в Российскую Федерацию.
— Возвращаясь к Софье, ее освобождение выглядело так, как будто правая рука не знает, что делает левая. Сначала рассматривался вопрос ее перевода в Россию, а потом резко произошло помилование.
— Помилование произошло, по моему мнению, потому, что затянулся процесс перевода. Если бы он не затянулся, то ее никто бы не помиловал.
— А была уверенность, что власти это сделают?
— Уверенности не было, была надежда.
— Вы общались с ней после освобождения?
— Я общался только с ее родителями, непосредственно с Софьей я не разговаривал. О своих планах она всем расскажет позже, не переживайте.
— Когда это может произойти?
— Когда наступит время. Понятно, что есть определенные опасения, что эта история может быть использована как белорусской, так и российской пропагандой. Такие опасения есть, но Софья умная девушка, она сама знает, как ей поступать и что делать.
— Как показания Романа Протасевича повлияли на строгость приговора Софье Сапеге? Он ее сильно подставил?
— Мы знаем информацию только из официальных источников. Например, из заявления главы Следственного комитета Беларуси мы знаем о том, что Протасевич заключил досудебное соглашение и в результате получил минимальное наказание. Условиями заключения этого досудебного соглашения были признание вины, чистосердечное раскаяние, способствование выявлению иных участников преступления. Исходя из опубликованной информации и после приговора суда следует вывод, что Протасевич условия соглашения выполнил в полном объеме.
— Но конкретно его показания против Софьи сильно отразились на ее судьбе?
— Без комментариев.
— В эфире «Дождя» вы сказали, что Роман Протасевич во время следствия стал отцом, но потом ваши слова опроверг анонимный источник издания Reform.by. Так это правда или нет?
— Я не говорил, что у него родился ребенок. Это очень важный момент. Фраза была выхвачена ведущей из контекста. Поэтому я не подтверждаю эту информацию, но и не опровергаю.
«Я уже пробежал порядка 95 марафонов и полумарафонов»
— Чем вы занимаетесь в последнее время?
— Сейчас я в швейцарских Альпах, совершаю восхождение на высоту 4300 метров.
— И каково это?
— Это круто. Очень много адреналина. Буря эмоций — от паники до эйфории. Надо быть очень спокойным и хладнокровным, чтобы ходить по горам. Для того чтобы дойти в бивак (дом для ночлега в горах. — Прим. ред.), пришлось примерно километр лезть по стене. Она не отвесная, немного под углом, каменная. В биваке нет отопления, воды, туалета, ничего, кроме матрасов, одеял и подушки. Он защищает от ветра, но без отопления, конечно, очень холодно. Сейчас на улице примерно минус 8 градусов, как в холодильнике. Но в общем и целом все нормально.
Сначала, когда идешь в горы, находишься на адреналине, а спустя какое-то время начинаешь думать: «Зачем я сюда пошел? Лучше сидел бы и на солнышке грелся. Нет же, поперся в морозильник». Когда поднимаешься, смена высот достаточно серьезная, тяжело дышать, очень быстро устаешь. Потеешь, может продуть ветром. Сложнее всего — когда теряешь концентрацию. Но горы помогают все время быть сконцентрированным и быстро расслабляться, потому что если ты будешь в постоянном напряжении, то будет сложно и далеко не уйдешь.
— Вы таким образом отпуск проводите?
— Нет, это моя жизнь.
— Вы же еще марафоны бегаете?
— Да, продолжаю и обожаю бегать. На сегодняшний момент я уже пробежал порядка 95 марафонов и полумарафонов. В этом году у меня два челленджа: я хочу закрыть SuperHalfs и пробежать пять полумарафонов в пяти странах — в Испании, Дании, Англии, Португалии и Чехии. Летом в беге небольшая пауза, забеги проводятся только в северных странах, в основных европейских странах их нет, потому что очень жарко. Сейчас я хожу в горы.
У меня есть мечта — я хочу пробежать все марафоны-мейджоры. Это не просто для медалей, а чтобы стать одним из первых белорусов, завершивших этот вызов. Первая белоруска уже справилась, и я хочу последовать ее примеру.
Бег очень помогает в жизни, он сильно организовывает, позволяет быть более здоровым, подтянутым, моментально уходит лишний вес, перестраивается питание, про вредные привычки сразу забываешь. Когда бегаешь длительные дистанции, после определенного момента возникает эйфория, меняется отношение к жизни, становишься более спокойным, меньше нервничаешь, стресс переносится совсем по-другому.
— Из России уехали или все еще там работаете?
— Я удаленно работаю адвокатом. Люди обращаются, и я их консультирую. Взаимодействую с коллегами, партнерами. Что такое удаленная работа адвоката? Я организовываю процесс защиты по уголовному делу. Ко мне обращаются из Беларуси, например. Я являюсь специалистом по уголовному праву Республики Беларусь и знаю, как человеку надо поступить. Я даю рекомендации, при этом сам на территории Беларуси не нахожусь, поэтому никакой незаконной деятельностью не занимаюсь. Для обратившегося человека я могу подготовить позицию, показания, подготовить его посредством скайпа, зума и так далее. А в следственные органы или суд с ним может сходить мой коллега-партнер, который имеет статус адвоката в Беларуси, соответственно, его допустят. Но человек уже абсолютно подготовлен — он знает, как себя будет вести следователь, соответственно, он будет спокоен, и адвокат по большому счету выступает в роли статиста.
То же самое и в Российской Федерации, если клиенты обращаются ко мне за юридической помощью. Также обращаются и клиенты в Европейском союзе, я стараюсь никому не отказывать. Фактически сейчас я работаю на три юрисдикции — Беларусь, Россия и Европейский союз. А в планах у меня сейчас — пройти дополнительное обучение в ЕС и получить здесь статус адвоката.
— В какой стране вы сейчас живете?
— Я ни в одной стране долго не нахожусь. Постоянно кочую, в разъездах. За этот год я посетил Польшу, Литву, Германию, Нидерланды, Бельгию, Италию, Францию, Испанию, Португалию, Швейцарию, Чехию. В какой-то стране жил месяц, в какой-то меньше. Ну и, понятно, Россия и Беларусь.
«Нахожусь в статусе разведенного человека. То, что я не могу часто видеть детей, — это проблема»
— Когда вы последний раз были в Беларуси?
— В апреле.
— Не боитесь?
— Волка бояться — в лес не ходить. Я в горы хожу, что мне сделают в Беларуси?
— Посадят в Пищаловский замок (СИЗО № 1 в Минске. — Прим. ред.), например.
— Ерунда это все. В горах можно из-за маленького неверного решения лишиться жизни, и у меня присутствует осознание этого риска. А что в Беларуси? Жизни меня никто не лишит. Да, могут лишить свободы, но у каждого человека есть внутренняя свобода, и неважно, что происходит вокруг. Если очень субъективно рассматривать ситуацию, то и те, кто находится, например, в Польше, — они несвободны. Это тоже тюрьма, только большая, где есть все необходимые удобства, где потребности удовлетворяются обществом. Но, допустим, для того же американца жизнь в Польше — это настоящая тюрьма.
Все познается в сравнении. У меня был клиент Сергей Ольшевский, который проходил по делу «Пресс-клуба» и был помилован, и он, находясь в СИЗО, занимался физической подготовкой, читал книги, изучал языки, писал планы на будущее. Он максимально эффективно проводил это время. При этом в камере его все уважали и слушались. Он организовал многим сокамерникам нормальную жизнь, хотя они находились в условиях максимально ограниченной свободы.
Поэтому СИЗО — это не конец жизни. Это, наоборот, время для того, чтобы посидеть, подумать и принять какие-то верные решения относительно своей судьбы и того, чем ты занимался и, главное, чем ты будешь заниматься.
— Ваша семья такой подход разделяет?
— Я сейчас нахожусь в статусе разведенного человека. То, что я не могу часто видеть детей, — это, конечно, проблема. У меня их трое, и они находятся в Беларуси (старшей дочке 11 лет, младшим — 4 года, они двойняшки). Я очень скучаю по ним, сильно переживаю, что они растут и меня видят только по мобильному телефону на видеозвонке. Но у них есть возможность приехать ко мне, и у меня есть возможность приехать к ним. То, что сейчас происходит, — это временное явление, воссоединение семьи может произойти в любой момент. Я больше за маму переживаю, что она там осталась.
Мой отец умер от онкологического заболевания уже достаточно давно. Он был программистом и математиком еще при Советском Союзе. Моя мама — диспетчер электрических сетей, проработала в этой профессии 35 лет, заслужила звание Героя Труда. Сейчас она на пенсии и помогает моей бывшей супруге присматривать за детьми, пока меня нет.
— Что планируете делать дальше?
— Мы хотим помочь нашим юристам остаться в профессии и работать в странах Европейского союза. Многие из них уходят в IT и релоцируются с территории Беларуси, и это очень обидно, потому что это очень крутые квалифицированные специалисты, и я знаю, что они уже не смогут вернуться, даже если в стране что-то поменяется. Они будут продолжать работать в IT и зарабатывать деньги. Поэтому созрела необходимость в создании некоммерческой организации, которая помогала бы нашим юристам остаться в профессии и получить дополнительные навыки и знания для работы в странах Европейского союза.
Сейчас идет создание такой организации, думаю, это произойдет до конца июня. Мы планируем работать с университетами ЕС, будем пробивать для наших юристов возможность не просто получения бесплатного образования, но и стипендии. Также мы планируем взаимодействовать с юридическими конторами и адвокатскими бюро с целью прохождения там стажировок и практики для наших коллег. В дальнейшем, когда они пройдут обучение, стажировки в коллегиях адвокатов в Евросоюзе, они смогут получить статус адвокатов и работать по специальности, приобретать дополнительные навыки, впитывать правовую систему, видеть, что законы могут и должны работать, и они едины для всех без исключения. Такие специалисты смогут вернуться в Беларусь и применить свои навыки и опыт на территории своей родины. Также хотим оказывать помощь в релокации как самих юристов, так и членов их семей.
— Кого из известных белорусских юристов мы увидим среди учредителей этой организации?
— Это будут бывшие и действующие адвокаты, бывшие судьи. С кем-то еще идут переговоры, кто-то уже дал предварительное согласие, но без их разрешения я не могу называть имена.
Похожий путь я уже прошел в Российской Федерации, но не создавая там организацию, а просто использовав те знания, которые у меня были. Я оказал помощь и дал направление людям, и дальше они своими знаниями добились результатов, получив статус адвокатов и начав работать. В Евросоюзе так, к сожалению, не получится, потому что с просто бывшим адвокатом тут разговаривать не хотят, а вот с организацией уже будут общаться, потому что она объединяет определенное количество юристов, у которых есть желание продолжить заниматься юридической деятельностью на территории Евросоюза. По большому счету статус адвоката в ЕС дает возможность работать по всему миру.
«Ко мне нельзя относиться нейтрально. Меня либо ненавидят, либо любят»
— Как вы оцениваете состояние белорусской адвокатуры на сегодняшний день?
— Многие коллеги переживают из-за того, что сфера деградировала с того момента, когда были внесены изменения в законодательство и была ликвидирована частная адвокатура. Сейчас фактически за любое несогласие с действиями следователя, прокурора или судьи адвокат может получить частное определение и тут же потерять свой статус. Это сковывает белорусских адвокатов и не дает им возможность максимально организовывать свои инструменты, которые у них имеются, для защиты клиентов. К сожалению, сейчас многие клиенты говорят об адвокатах, что они превратились в статистов, и это большая проблема, потому что это мешает имиджу адвокатуры.
Я никогда не был статистом, во многих процессах я добивался хороших решений, оправдательных приговоров. У меня было много прекращений уголовных дел на стадии следствия по различным обстоятельствам. Понятно, что следователи и опера меня очень сильно не любили. Часто из-за этой нелюбви в отношении меня писались жалобы в Министерство юстиции для того, чтобы выжить меня из профессии и лишить статуса адвоката.
— Для людей эта ситуация усугубляется еще и высокой стоимостью услуг адвокатов. Почему в Беларуси такие цены?
— В Беларуси работа адвокатов не стоит дорого, консультация обходится в 4−5 базовых величин (148−185 рублей. — Прим. ред.). Многим клиентам не нужно полное сопровождение адвоката. Адвокат может дать направление, и если у клиента работает голова, то по этому направлению сам дойдет до результата и в итоге сэкономит деньги. Допустим, он заплатит 150 рублей за консультацию, а все дело подготовит и проведет сам. Наша белорусская правовая система несложная, в ней не обязательно необходимо участие адвоката, человек может сам все сделать, при этом судьи часто помогают клиентам, которые приходят без адвокатов. Плюс у нас есть институт бесплатной юридической помощи. Но если ты хочешь получить полное сопровождение, чтобы голова не болела и ты мог зарабатывать деньги, то, конечно, необходимо за адвокатскую помощь платить. Не бывает дешевой хорошей юридической помощи.
— Сейчас вам удается зарабатывать больше, чем вы зарабатывали в Беларуси?
— В Беларуси были периоды, когда я зарабатывал совсем немного, но были периоды, когда по меркам средней зарплаты адвоката моя была высокой. Начав работать в Российской Федерации, я стал зарабатывать больше, чем в Беларуси, иногда в несколько раз.
Сейчас я количество своих дел минимизировал для того, чтобы была возможность путешествовать, познавать мир и себя, понять, что мне важно и необходимо, в том числе для того, чтобы заниматься общественной деятельностью и уделять время семье.
Конечно, это идет в ущерб зарплате, но деньги — это инструмент для достижения цели, а не сама цель. И тех инструментов, которые у меня сейчас есть, достаточно для того, чтобы достичь целей, которые я перед собой поставил.
— Оправдались ли ваши ожидания от работы в России? Там ситуация с адвокатурой тоже не лучшая.
— Россия активно идет по пути Беларуси, но там сообщество адвокатов отличается от белорусского как по количеству, так и по сплоченности. Там адвокат за адвоката стоит горой. Был случай, когда возбудили уголовное дело в Татарстане, и из Москвы совершенно бесплатно приехал адвокат, чтобы защищать своих коллег. В России не принято, чтобы адвокат был статистом, он должен использовать все средства для защиты, которые установлены уголовно-процессуальным кодексом. Если клиент недоволен работой, то он может потребовать от адвоката вернуть гонорар, и если тот откажется, то сделать это можно в судебном порядке, и это часто происходит.
— Ярких людей, таких как вы, в Беларуси не очень любят. Из-за вашей активности в профессии, в медиа и вообще в жизни даже ваши коллеги вас иногда недолюбливали. Вы это ощущали?
— Ко мне нельзя относиться нейтрально. Меня либо ненавидят, либо любят. Но я не ощущаю какого-то давления от своих коллег из-за того, что они меня недолюбливают. Понятно, что мне небезразлично, как ко мне относятся мои коллеги, но я всегда готов к диалогу, если кто-то считает, что я себя неправильно веду в ущерб профессии. Пожалуйста, со мной можно поговорить, я абсолютно договороспособный, и меня можно легко убедить, если это будут хорошие доводы.
Многие адвокаты вкалывают в профессии и отдыхают в лучшем случае один раз в год. И тут они видят, что я езжу по разным странам и при этом еще и успеваю поработать. Понятно, какие ощущения и чувства это вызывает у любого коллеги.
— Общаетесь ли вы с кем-то из своих бывших политических подзащитных, например с Виталием Шкляровым?
— Со многими общаюсь, у многих дела хорошо. Все продолжают заниматься своей профессиональной деятельностью, как и раньше. Многие, получив определенный опыт в Беларуси, успешно себя реализуют в странах ЕС, Америке и тот политический капитал, который они приобрели, сейчас конвертируют в деньги.
