После небольшого перерыва полк Калиновского восстановил набор рекрутов. Первое подразделение, которое принимает всех новобранцев, — учебная база. «Салідарнасць» поговорила с командиром учебки Игорем Кравченко о том, с какими представлениями о войне люди отправляются в Украину и с чем сталкиваются на самом деле.
Попасть в полк Калиновского по-прежнему можно, отправив заявку в чат-бот, а затем добравшись до мобилизационного центра в Варшаве. В Украину белорусские добровольцы прибывают из Польши по мере формирования групп.
— К нам едут люди из разных стран, возможно, разных политических взглядов, но все они болеют за Беларусь. Понимают, что пока существует Россия в нынешнем виде, наша страна все больше и больше скатывается в ее провинцию. А здесь у нас появляется шанс реально поломать Россию и освободить Беларусь, сбросить 300 лет истории, — говорит командир учебной базы полка Калиновского Игорь Сапиенс Кравченко.
«Один боец во время отпуска на свой день рождения устроил себе подарок — уехал на передовую»
— Примерно раз в две-три недели к нам заезжают в среднем 15−20 человек, — говорит Игорь Кравченко. — Когда прекратили набор, нам писали, волновались, спрашивали, как теперь можно попасть на войну. То есть желающие есть до сих пор.
В полк все приезжают из Польши. Сначала человек обращается в чат-бот, если он нам подходит, ему сообщают, когда будет формироваться очередная группа, и называют дату, к которой нужно прибыть в мобилизационный центр.
Первую проверку кандидат проходит сразу после подачи данных при переписке, затем наши службы проверяют его в Польше, а потом в Киеве по полной программе — СБУ и ГУР.
Надо понимать, что мы белорусы, и как бы хорошо мы ни воевали, к нам относятся со всей строгостью, и мы знаем, почему.
— Многие не проходят все этапы проверки?
— Какой именно процент, не скажу, потому что не знаю, сколько всего подается заявок. Но людям отказывают. Причем уже на первоначальной стадии некоторых отсекали «Киберпартизаны». Они выясняли, что это сотрудники КГБ. Думаю, те все время пытались и будут пытаться сюда проникнуть.
Основная причина отказа — то, что человек каким-то образом связан с силовыми структурами РБ. Но в любом случае подход индивидуальный, потому что у нас служат и профессиональные военные, и бывшие силовики, уволившиеся уже после 2020 года. Эти люди прошли все проверки и не вызвали подозрений.
— Много ли среди добровольцев тех, кто никогда не служил в армии и не умеет обращаться с оружием?
— Часто больше половины прибывших оказываются вообще незнакомыми с оружием. Одна из последних групп — из 22 человек 17 не держали оружия в руках.
Дело в том, что вне зависимости от физической и начальной военной подготовки люди в полк нужны. Очень много сотрудников нужно в тыловые службы.
Для того чтобы нормально воевать, должны быть продуманы логистика, хорошая связь, РЭП (радиоэлектронное подавление), налажен быт, работа с БК (боекомплектом). С техникой на фронте беда, нужны механики в наши СТО.
Минимум 3−4 человека в тылу обеспечивают успешную работу на «передке» одного бойца. У нас пока эти пропорции не соблюдаются, воюющих больше.
— Есть те, кто изначально едет с условием работать в тылу?
— Последнее время с такими просьбами почти не обращаются. Наоборот, есть новобранцы, которые имеют очень нужные навыки и специальности для тыла, но скрывают это, чтобы их отправили воевать.
Более того, даже те, кто остается работать в тылу — водителями или занимаются другим делом, — рано или поздно все равно стремятся попасть в боевые подразделения, просятся хотя бы на время.
Один наш боец, который работал в тыловой службе, во время отпуска на свой день рождения устроил себе подарок — уехал на передовую.
Это сложно объяснить. Наверное, во время войны так работает психика, кажется, если ты сам окажешься на передовой, все пойдет быстрее. Многие думают, если поедут воевать, то принесут там больше пользы. Хотя это не всегда так.
Еще на всех по-разному действуют смерти сослуживцев. Тем, кто воевал рядом, иногда после нужно какое-то время отдохнуть, пережить ПТСР. А для некоторых в тылу это становится триггером, они так и говорят: «Мы пойдем вместо погибших».
Однако, повторюсь, есть специалисты, которые не просто необходимы именно в тылу, а здесь принесут больше пользы. Например, когда физическое состояние не позволяет человеку исполнять военные обязанности, но он прекрасный механик или техник, связист, электрик и т.д.
— Что такое учебная база, с чем здесь сталкиваются новобранцы?
— Учебка — это достаточно строгая дисциплина и много работы. Подъем в 6 утра и практически до 8 вечера различные занятия. И физически, и умственно это тяжелая работа. Новобранцы изучают тактику, тактическую медицину, баллистику, топографию и много чего еще, и все в достаточно сжатые сроки.
Поэтому приходится их, что называется, «гонять». Но с самого начала от них ничего не скрывают. Первое, что я говорю каждой новой группе, — что они приехали сами, их никто не привез по повестке насильно.
И, честно говоря, тех, кого бы здесь что-то сильно испугало, не припомню. На самом деле учебная база находится в достаточно спокойном месте. Да, обстрелы никто не отменял, но это все-таки не так близко к фронту.
Здесь война как таковая не очень чувствуется. В процессе занятий ребята часто выезжают на стрельбы на полигоны. И они, особенно те, кто никогда не видел столько оружия, относятся к занятиям с нескрываемым интересом.
Сейчас в учебке проводят месяц, потом едут на сборы на полигон, где проходит боевое слаживание, — это еще 2−3 недели. После возвращения еще какое-то время проводят на базе, пока не подпишут контракт.
Это такая гарнизонная служба, во время которой идет повторение, многих отправляют на курсы в зависимости от специальности — минометчики, БПЛА и другие.
На дополнительные курсы по всей Украине едут те, кто готовится в боевые подразделения в качестве медиков. Но и у нас во время основной учебной программы украинские инструкторы читают очень хороший курс по медицине.
— Кто, кроме украинцев, обучает наших добровольцев?
— И украинские, и иностранные, и наши бойцы — все профессиональные военные с боевым опытом, те, кому действительно есть чем делиться.
Некоторые приезжают прямо с поля боя, отчитывают часы и снова уезжают на передовую.
«В каждой группе обязательно находится хотя бы один человек, который спрашивает: „А постельное белье будет?“»
— Те, кто служили в белорусской армии, рассказывают, как за полтора года отстреляли 8 патронов. А у вас не жалеют боеприпасов на подготовку?
— Не жалеют. Проблема только во времени: стреляй столько, сколько успеешь, пока находишься на полигоне.
Причем стреляют из различных видов оружия, практически из всего, чем здесь воюют. И не просто стреляют, а занимаются тактикой, стрельбой из различных положений и т. д. У новобранцев общий настрел после учебки и полигона — около 3 тысяч патронов.
Поэтому я и говорю, что многих мужчин этот процесс захватывает. Вообще моя и инструкторов задача заключается в том, чтобы люди не были разочарованы, чтобы им понравилось, и, судя по отзывам, у нас это получается. Здесь никто не нацелен на то, чтобы тупо мордовать бойцов.
Более того, если видят, что человек не тянет физически, ему снижают нагрузки. Да, у них есть четкое расписание, когда подъем, зарядка и т. д. Но никто не будет доводить человека до того, чтобы он подорвал здоровье. Если кто-то травмировался, ему окажут помощь, и он будет просто наблюдателем до тех пор, пока не поправится.
Другое дело, что в процессе, бывало, у людей вскрывались реальные проблемы со здоровьем. Таких отправляют лечиться.
Удивительно, но абсолютное большинство — процентов 80 — уезжают, обследуются, лечатся и возвращаются обратно. Хотя они получают, можно сказать, бесспорную отсрочку.
— А бывает наоборот, когда человек даже после двух месяцев подготовки говорит, не чувствую, что готов?
— Может сам сказать, иногда мы видим, что парень еще слабоват. В таких ситуациях, как правило, предлагают службу где-то в тыловых частях. В любом случае без личного желания никого на фронт не отправят.
— Один из ваших бойцов рассказывал в интервью, как его обучали в марте 2022 года — буквально в течение нескольких дней. Сегодня подготовка длится почти два месяца.
— Конечно, за прошедшее время изменились подходы, учебная база развивается и совершенствуется. Сейчас у нас прекрасные условия не только по сравнению с тем, что было в марте 2022 года, когда полк только формировался, но и по сравнению с другими учебками.
У нас просто отличные бытовые условия, нет проблем с питанием, с горячей водой. Всегда есть кипяток, чай и кофе. У наших новобранцев, в отличие от многих частей ВСУ, есть кровати, матрасы, подушки и одеяла. Еще не так давно и у нас спали просто в спальниках.
Мы создали такие условия, которым заезжие из смежных войск поражаются и завидуют.
— Ни один из разношерстных коллективов не застрахован от конфликтов, которые в армии часто трансформируются в дедовщину.
— В условиях войны дедовщину сложно представить. Понятно, что есть некий социум, что все люди очень разные. Но они понимают, что здесь, независимо от статуса и положения в мирной жизни, все равны. Потому что завтра вы с любым можете оказаться на одной задаче, вам придется друг другу оказывать помощь, вместе лежать в одной траншее, спасаясь от обстрелов, и любой может не вернуться.
Поэтому да, кто-то может не очень ладить друг с другом. Мы эту проблему решаем очень просто — расселяем в разные комнаты.
В полку существует табу на алкоголь, которое, отмечу, никто не нарушает.
— И даже после тяжелой операции нельзя снять стресс?
— Нет, что вы. Если у человека увольнение после боевых, он может поехать куда-то отдохнуть, снять квартиру, там снять стресс — это его личное дело. Но в расположении на базе исключено.
Еще у нас не может быть никакого рукоприкладства. Я даже разбираться не буду, сразу отправлю «на клубнику», обратно в Польшу.
Больше никаких категорических запретов нет. Все остальное обсуждаемо, это не советская армия, в которой я служил. Мы понимаем, что везде есть исключения, всегда можно поговорить, поискать другой выход.
Хотя эмоционально бывают очень тяжелые моменты. Например, когда у кого-то из вновь прибывших умирают родные в Беларуси, и человек готов все бросить и ехать на похороны.
Мы никому не можем запретить уехать, но в такие моменты, когда человек от стресса не осознает всей опасности, приходится убеждать его не делать этого.
Были парни, которые сильно расстраивались, увидев свои результаты во время обучения, говорили, мол, у меня ничего не получается, я не тяну. Беседуем с ними, поддерживаем, поднимаем тонус.
— Обращаются ли к вам люди, еще недавно жившие мирной жизнью, с необычными просьбами?
— Бывает (смеется). Я уже сказал, что у нас в учебке есть кровати с со всем необходимым для нормального отдыха. Но в каждой группе обязательно находится хотя бы один человек, который спрашивает: «А постельное белье будет?»
Нам действительно как-то волонтеры привозили постели, но некоторые тогда пустили их на чистку оружия. Кроме того, все-таки это не обычная армия, а армия во время войны, когда боец должен быть готов в любое время вскочить и бежать. И во время обучения у них также бывают тренировочные ночные подъемы по тревоге.
Еще несколько раз спрашивали: а что, тапочек не будет? Нет, говорю, бери берцы.
Иногда люди действительно не понимают сначала, куда попали, путают с пионерским лагерем. Например, парень только приехал и сразу спрашивает, можно ли ему съездить на свидание с девушкой. Говорю, я очень рад, что у тебя есть девушка, но сначала нужно окончить учебку, подписать контракт, начать работать, а потом поехать в увольнительные и встречаться с девушками.
— То есть во время увольнительных можно и «стресс снять», и с девушками общаться?
— А почему нет? Если у бойца увольнительные две недели и у него в Украине семья или подруга, это прекрасно, пусть встречаются.
— А пожаловаться на что-то можно?
— Можно, но, честно говоря, мне сложно вспомнить, чтобы кто-то чем-то серьезно был недоволен, потому что мы действительно очень стараемся сделать для людей все по максимуму.
К ним даже приезжает массажист-волонтер! Он и на передовую ездит к нашим бойцам.
Наоборот, нам часто говорят, что не рассчитывали на такие условия, признаются, что думали сразу попадут в землянки и блиндажи, удивляются, например, питанию.
Еду привозят три раза в день. Плюс местные очень хорошо к нам относятся, могут принести пирогов или целую выварку борща. Волонтеры передают всякие вкусняшки.
Не знаю, может, на меня как на командира кто-то хочет пожаловаться (смеется). На моей памяти был только один человек, который уехал, потому что нашел конкретную причину. Это был вообще анекдотичный случай.
Парень спросил: «А когда поставят унитазы?» А у нас туалеты действительно без унитазов, чистые, за этим следим, но как на вокзале. И парень уехал. Честно говоря, не понимаю, как он собирался воевать в окопах.
«Есть дети, которых, если честно, сразу хочется отправить обратно»
— Как выезжают из Беларуси сейчас те, кто собирается попасть в полк?
— Как и раньше, кто-то делает рабочую визу, кто-то туристическую. Одни сразу едут в Польшу, другие сначала в Литву. Надо сказать, что часть людей, которые к нам приезжают, уже эмигрировали, но всегда есть и те, кто едет прямо из Беларуси.
— Один боец рассказывал в интервью, что не сказал родным, куда поехал на самом деле, и те так и думают, что он путешествует по Европе.
— Это не единичный случай, когда родные не знают, и ребята прячутся, чтобы не было слышно стрельбы, звонят и рассказывают, как работают в Польше.
Но я всегда стараюсь убедить, что в любом случае родным нужно сообщить. Однако все равно это личное дело каждого. Понятно, что таким образом пытаются уберечь близких от репрессий.
— Периодически силовики показывают задержанных, кающихся в том, что они отправляли заявки в чат-бот полка. Вы не проверяли эти кейсы?
— Мне кажется, что в основном это все-таки случайные люди, которых заставили это сказать на камеру. Понятно, что режим боится. Те, кто с нами связывается и реально хочет к нам попасть, все доезжают.
— Люди какого возраста к вам попадают?
— Вообще контракт подписывают с добровольцами до 60 лет. Некоторые приезжают прямо в 59. Но бывают исключения, контракт могут подписать и с человеком старше 60 лет, если он хороший специалист, необходимый полку.
Приезжают женщины, тоже разного возраста. Большинству, конечно, от 20 лет, но есть и старше, причем такие, что еще и фору дадут молодым.
У нас есть женщина в возрасте, которая отжимается 100 раз, вгоняя в комплексы мужиков! Работают они на разных направлениях — в штабе, в пресс-службе, в медицинской службе, есть даже женщины-водители.
Самым младшим парням-добровольцам по 18−19 лет. Это дети, которых, если честно, сразу хочется отправить обратно. Но когда с ними поговоришь, понимаешь, что ребята выбрали это осознанно.
Все равно я им сразу пытаюсь объяснить, что на войне вообще нет никакой романтики и приключений, что война — то еще дерьмо. Однако, как правило, это люди с очень сильной мотивацией, активисты, которые начали сражаться с режимом еще в Беларуси и здесь видят своей конечной целью освобождение нашей страны.
Знаете, тогда в марте 2022 года, когда я и сам пошел воевать, среди нас все были готовы отдать жизнь за Беларусь. И сейчас таких большинство. Когда разговариваю с ними, всегда интересует, почему они столько ждали, почему с таким настроем приехали только сейчас.
Причины разные: у кого-то родители, семья, кто-то долго взвешивал, анализировал. Есть и другая мотивация. Некоторые вынужденно выехали из Беларуси, но не смогли устроиться в эмиграции.
А есть, наоборот, те, кто уехал из РБ задолго до 2020 года и в другой стране имел уже и семью, и работу, и дом. Таких много ехало в самом начале из разных стран Европы и из США. Они посчитали это своим долгом.
Но если подумать, то здесь и американцы, и канадцы воюют. У белорусов в этом плане есть конкретная цель насчет своей страны.
Я сам на момент начала полномасштабного вторжения уже полгода находился в Украине, а 24 февраля вообще оказался в Буче, две недели был там под оккупацией. 8 марта нам удалось выйти, и нас сразу встречали автобусы до Львова, откуда можно было ехать дальше. Но я тоже понял, что не могу этого сделать.
Шанс вернуться в Беларусь. Шанс вернуть Беларусь — был сильнее.
Вообще, здесь поражаешься историям многих. Например, есть успешные айтишники. Они хоть и эмигрировали недавно, но смогли быстро устроиться и хорошо зарабатывали. В принципе, могли просто ограничиться донатами.
Но они бросают свою классную работу и идут в боевые подразделения. У нас есть человек, который работал в крупной компании и имел заработок, несоизмеримый с нашим.
И он тоже приехал, чтобы остановить агрессию. Мы все здесь боремся с оккупантом. Поэтому у каждого, может, и личная мотивация, но в главном она совпадает.
— Кроме айтишников, люди каких профессий еще едут воевать?
— Очень разных. Есть профессиональные военные. Есть даже бывшие силовики, которые уволились в связи с событиями 2020 года, офицеры в званиях.
Что они говорят? Что тоже были в шоке, увидев то, что творилось. Один признался мне, что в 2020 году все понял, открылись глаза. А я спросил, что он делал, когда нас разгоняли в 2010-м, и он ничего не смог ответить.
Есть музыканты, педагоги, врачи. У нас очень хорошая медицинская служба, есть бойцы, которые оканчивают курсы по тактической медицине и становятся парамедиками. Они оказывают первую помощь и должны не дать человеку умереть, пока не вывезут его с поля боя.
А дальше нужны профессиональные врачи. У нас они есть, но их все равно нужно больше.
Есть строители, бухгалтеры, журналисты, водители, ремонтники, электрики, сантехники. В этом отношении учебке повезло, потому что все проходят через нас.
Кто-то помогает с электропроводкой, кто-то ступеньки выложил, кто-то починил сантехнику, кто-то механик с золотыми руками.
Есть ученый, который занимался очень серьезными международными проектами. Он типичный киношный герой — рассеянный, на своей волне, кажется, не от мира сего.
Но у нас занимается серьезной разработкой, его знания очень пригодились, хоть он и рвался воевать.
Вообще, знания многих оказались ценными. Наши ребята сами разрабатывают устройства, которые помогают работать связи, когда ее глушат. Придумывают разные инновации, в развитии дронов настоящие открытия делают. Можно сказать, что у нас есть свой мини-технопарк.
— В плане мотивации есть такой фактор, как деньги?
— Среди тех, кто приезжает в последнее время, есть люди, которые хотят в том числе и заработать денег и не скрывают этого. Это те, кто не смог найти себя в эмиграции. Они честно говорят, что нужно кормить семью.
В ВСУ заработки по меркам Беларуси хорошие. Даже по европейским меркам у нас зарплата достойная. Плюс боевые.
Но не могу сказать, что кем-то движет чисто корыстный интерес, и лично у меня нет предвзятого отношения к тем, кто едет сюда, чтобы заработать своей семье деньги на жилье и еду.
— Насколько нереально представляют себе войну те, кто приезжают?
— Почти все сразу хотят в штурмовики и в снайперы. По-моему, они пересмотрели кино. Снайперов на этой войне вообще немного. И это как раз работа, которой нужно долго учиться. А в штурмовики — далеко не все потянут. Это очень тяжело: работа кость в кость, лоб в лоб.
Уже здесь многие понимают, что на самом деле не представляли, что это такое, потому что даже видео, снятые на войне, не могут передать реальной обстановки.
Однако после занятий люди меняют свои предпочтения, узнают, например, как работают минометчики, они у нас прекрасные. У нас сильнейшая рота тяжелого вооружения, которая отрабатывает по танкам. Еще с дронами многие хотят работать, но там подготовка сложнее и дольше.
Вообще эта война артиллерии. Как это ни ужасно, здесь в основном отрабатывает арта.
— Как меняются люди за время обучения?
— Разительные перемены происходят после первых боевых. Обучение — это все-таки еще игра. После первых боевых, бывает, не выдерживают. Это действительно страшно, когда первый раз попадаешь под обстрел, особенно если кого-то рядом ранило. Такое тяжело перенести.
Но мужики такой народ гордый — не каждый признается. Бывает, рассказывают уже постфактум, как сразу испугались, а потом втянулись.
Но есть те, кто реально после первого-второго выхода говорит, не могу пока. И это нормально. Кто-то воюет полгода и может вдруг сказать: «Чувствую, на следующей задаче меня точно убьют».
В таком случае человеку, во-первых, дают отдохнуть, а дальше предлагают заняться чем-то в тылу и вообще не ездить какое-то время на фронт. Обычно действительно берут паузу на месяц-два, а потом все равно возвращаются на передок.
«Они сразу заявили: нам не нужны „туристы“ и „искатели приключений“»
— На базе полка сейчас формируется новый батальон Western. Что это за подразделение?
— Этот батальон действительно будет входить в полк Калиновского, но в его состав войдут только иностранцы, а именно профессиональные военные, в основном бывшие офицеры НАТО с боевым опытом.
Они и сейчас здесь воюют в разных подразделениях, в том же Интернациональном легионе, и сами выбрали наш полк.
Скажем прямо, у полка Калиновского достаточно высокая репутация среди подразделений ВСУ. У нас хорошая подготовка, оснащение, меньшее, по сравнению с другими, количество потерь.
Western сам занимается рекрутингом для себя, наша учебка англичан и канадцев не принимает. Скорее всего, у них вообще учебки не будет, потому что у них обязательное условие — военная профессия. Насколько я знаю, они сразу заявили: нам не нужны «туристы» и «искатели приключений».
— То есть белорусы попасть в этот батальон не смогут?
— А зачем? Для белорусов у нас есть два прекрасных батальона — «Волат» и «Літвін». К нам приходят люди с разным уровнем подготовки, и мы всем предоставляем возможность стать настоящими профессионалами.
Но взаимодействовать и совместно выполнять задачи, конечно, будут все подразделения.
— А среди белорусских воинов много знающих иностранные языки?
— Сейчас много, практически вся молодежь знает языки, и это помогает. В Украине стандарты НАТО, и много инструкций и документации идет на английском языке.
Читайте также
