Летом 2021 года более 20 человек задержали за попытку поджога дома депутата парламента Олега Гайдукевича, в результате которой пострадал только его кот. По делу проходила семья Войтеховичей из Борисова — позже их назвали исполнителями, признали виновными и приговорили к срокам от 11 до 21 года. В инструктаже Войтеховичей по подготовке к поджогу изначально обвиняли 35-летнего бывшего омоновца Артема Ярмака. Мужчина провел несколько месяцев в СИЗО КГБ, но вышел под подписку о невыезде и вскоре тайком перешел границу Беларуси. «Зеркало» поговорило с ним об обвинении, работе в ОМОНе в 2010-х, настроениях среди силовиков и непростой жизни в эмиграции.
У Артема Ярмака открыт сбор на BYSOL. Вы можете поддержать его по этой ссылке.
2010-е: «Тогда все могло вспыхнуть, потому что у людей в органах было примерно такое же настроение, как и на улицах»
— В 2020-м до голосования я ходил ставить подписи на Комаровку и встретил своих знакомых омоновцев — там дежурило около восьми человек, — вспоминает Артем. — Тогда все говорили о выборах, и в тех структурах, естественно, тоже. Я помню, что среди моих знакомых шел разговор, за кого голосовать. Там звучали кандидатуры Бабарико и Цепкало. Я тогда вообще был уверен: наконец-то что-то в стране поменяется, раз уже сотрудники про это говорят. Хотя, когда я еще служил в 2010-м, и тогда в нашей группе за Лукашенко проголосовали два-три человека из 28, основная позиция была «против всех», а я сам голосовал за Романчука, хотя прекрасно понимал, какие объявят цифры в любом случае.
Около трех лет он проработал в минском ОМОНе — с 2009-го по 2012-й, когда его уволили из-за несоблюдения условий контракта. Как он объясняет, дело было в конфликте с руководством, в том числе из-за политической позиции:
— Я в принципе никогда не поддерживал действующую власть и не считал, что служил Лукашенко или еще кому-то — я служил белорусскому народу, выполнял свою работу честно. Не задерживал людей по политическим вещам — я все это обошел. Понимал, что государство движется не в ту сторону, а человек, который им руководит, ни к чему хорошему не приведет. Как и получилось.
Когда шли протесты после оглашения результатов выборов 2010 года, подразделение Ярмака тоже привлекали в усиление на площади Независимости, куда пришли протестующие.
— Мы были за зданием Дома правительства в экстренной группе в день выборов, 19 декабря, — вспоминает мужчина. — Когда какое-то движение было, мы выбежали, может, где-то на час, не больше. Не было жестокости со стороны сотрудников, да и люди как-то нормально себя вели. У меня тогда было какое-то непонимание, что вообще происходит. Помню, три-четыре протестующих упали и пара сотрудников их била палками. Я оттянул одного, говорю: «Что ты делаешь вообще? Успокойся, люди лежат, чего ты их бьешь? Пусть бегут».
Если честно, не увидел там ничего такого. Да, были стычки где-то на площади, но там потолкались, не более того — жестких потасовок я не наблюдал. Была якобы попытка проникновения в Дом правительства, когда там стекла бились. Но, насколько я понял, все делали сотрудники в гражданском, это постановка — протестующие, насколько я знаю, туда не ломились (группа людей пыталась штурмовать Дом правительства, они разбили окна и выломали дверь, по одной из версий, это были провокаторы со стороны властей. — Прим. ред.). Рассказываю это по тому, что видел сам и что рассказывали сотрудники, которые непосредственно там были. Когда говорили, что там лежала куча холодного оружия, какие-то прутья после этого… Я был на этой пустой площади и не видел ничего такого вообще.
Бывший омоновец говорит, что посмотрел на те дни по-другому, когда спустя десять лет встретился в камере СИЗО КГБ с политзаключенным Игорем Олиневичем — белорусским анархистом, которого осудили за события «Плошчы-2010», а после задержания в 2020-м приговорили к 20 годам колонии.
— Он рассказывал, что тогда в СИЗО и их прессовали, ставили на растяжки, раздевали, — говорит мужчина. — А у меня на тот момент не было такой информации, для меня те события прошли как-то спокойно. Помню, сотрудникам тогда (как и сейчас, наверное) предлагали писать заявления, если у них есть какие-то царапинки — якобы они получили телесные травмы. Ходили какие-то отдельные лица, снимали каждый свой синяк, может, чтобы получить какие-то премии, еще что-то, но ничего серьезного ни у кого не было.
По словам Ярмака, после он отказывался работать на акциях «молчаливого» протеста в 2011 году. Их участники не произносили лозунгов, а хлопали на улицах.
— Тогда же тоже были указания задерживать людей. Я сказал: «Я их трогать не буду — сам сейчас пойду туда хлопать». Ну, и наше подразделение не привлекали особо к политике: мы больше работали по борьбе с преступностью, наркотиками и на массовых мероприятиях вроде футбола, концертов, — говорит собеседник. — Хотя и мы, помню, тогда выезжали, но не задерживали никого. Руководство, наверное, примерно знало по отрядам, где какое отношение к этому всему бытует. И такое мнение было у многих сотрудников. Потому что все прекрасно видели экономическое состояние по своим зарплатам. Это был миф, что омоновцы зарабатывали огромные деньги, — на самом деле мы получали копейки, уровень жизни был никакой. Мне на трех работах приходилось работать. И все понимали, что так не должно быть. Я думаю, тогда, в 2011-м, все могло вспыхнуть, потому что тогда у людей в органах было примерно такое же настроение, как у людей на улицах. Сотрудники прекрасно понимали проблемы народа. Вот я тогда конфликтовал с руководством.
Протесты 2020-го: «В органах боялись. Где была бы сила, за тем они бы и пошли»
После ухода из ОМОНа Ярмак открыл свое дело в сфере грузоперевозок и продолжал жить в Минске. Перед выборами 2020-го, вспоминает, активно писал на политические темы в соцсетях:
— У меня в Instagram было около 500 подписчиков и среди них — очень много сотрудников разных подразделений: ОМОН, СОБР, «Алмаз». И тогда я постил всю информацию из TUT.BY, «Мая Краіна Беларусь», Nexta. Кто-то отписывался — для кого-то из сотрудников я стал врагом. Но я продолжал, чтобы большее количество людей об этом знало, даже больше — чтобы действующие бойцы все видели и хотя бы, может, у кого то включились мозги. Многие из них меня знали, уважали, я понимал: кто-то прислушается. И я знаю, что несколько человек после бесед со мной уволились из ОМОНа, из части 3214.
После массовых избиений протестующих на Окрестина бывший омоновец записал видеообращение, в котором отказался от права ношения крапового берета.
— Я не знал, что могу сделать, но было стыдно, что я являлся какой-то частью этой системы, хотя моя совесть всегда была чиста, за мной не было каких-то противозаконных действий, — объясняет свой поступок собеседник. – Я тогда принял такое решение, это достаточно громко было, на меня выходили люди из России. Есть такой генерал Лысюк, организатор братства «крапового берета» (Сергей Лысюк — один из основателей традиции сдачи квалификационного экзамена на право ношения этого элемента. — Прим. ред.), и меня приглашали в Москву на беседу: я был человеком, который сам отказался от берета, это достаточно серьезно. Хотя сам всегда уважал это движение, мечтал об этом берете — это серьезная заслуга.
Поэтому отказаться от него было трудно, да, но ничто по сравнению с тем, что переживали люди в этих издевательствах. И я понимал, что будут последствия. Мне звонили, присылали анонимные сообщения с оскорблениями и угрозами, что меня ждет, мягко скажем, физическая расправа. И некоторые недавно уволившиеся омоновцы спрашивали, правда ли, что меня приезжал задерживать Павличенко (Дмитрий Павличенко был командиром бригады спецназа МВД, его подозревают в причастности к деятельности «эскадрона смерти», который похищал оппонентов Лукашенко в 1990-х. — Прим. ред.). Ходили такие слухи. Я объяснял, что такого не было, но, видимо, мной заинтересовались люди его уровня. Потом пришлось уехать на неделю из Минска: написали, что через пару дней меня задержат.
Артем рассказывает, что после выборов участвовал практически во всех акциях протеста до того, когда они перешли в дворовые. И, несмотря на угрозы, чувствовал себя спокойно.
— С августа по октябрь я был полностью уверен, что мы победим. А уже зимой начались жесткие репрессии, и я понял, что нас задавили, — объясняет бывший силовик. — Я знал, что победить можно только силой, а силовики будут действовать жестко, потому что это их жизни, будущее. И что на этих собраниях, когда полностью собирается отряд, у них были беседы, мол, если не мы, то нас. А мы действовали не жестко. Ну и тогда понял, что все. Дальше год был такой напряженный. Не скажу, что я боялся, но нервная система пошатывалась.
Новости о том, что происходит в силовых подразделениях и какие там настроения, Артем узнавал через знакомых, продолжавших поддерживать контакт с действующими бойцами.
— Я знаю, что, когда активно шли протесты, они боялись. В органах царила такая обстановка, что, где была бы сила, за тем бы они и пошли, — вспоминает мужчина. — Не все, может быть, но многие, потому что были люди, которые колебались. Повторюсь, многие, более образованные, понимающие, что происходит, увольнялись в течение года после выборов. Была большая ротация. Такие люди, я уверен, сами этим (репрессиями и неправомерными задержаниями. — Прим. ред.) не занимались, но видели, что делают некоторые сотрудники при задержании. И их это не устраивало. Достаточно много людей, у которых была совесть, ушло. Но проблема в том, что на их место пришли неадекватные, необразованные люди, которые за общежитие на Пирогова (общежитие департамента охраны и ГУВД Мингорисполкома. — Прим. ред.) готовы были сделать все что угодно.
— Когда я служил, занятия по разгону протестов были и у нас — это тактическая подготовка. Они проходили нечасто, и их не любили ни командиры, ни подчиненные — с этими щитами по плацу ходить, — продолжает собеседник. — При этом по тем же задержаниям нас учили работать, как написано в книжке по применению физической силы и спецсредств, то есть не превышая полномочий. И я не видел какого-то настроения такого к людям. Да, слушайте, мы в 2010-м ехали на выборы в машине под какую-то песню Михалка! Не было никакой ненависти к протестующим. Но в 2020-м было сказано, образно, «делайте что хотите». И я не знаю, как идеология работает сейчас, но я бы не сказал, что во времена моей службы прививали сотрудникам какую-то ненависть к тем, кто поддерживает оппозицию, их не называли врагами. Тогда не было такого. А вот в 2020-м, рассказывали, там конкретно говорили: это враги, это люди, которые нас уничтожат, если мы не уничтожим их. Наверное, те, кто занимался беспределом, — жертвы этой идеологии. У них сработал страх, ну и плюс какие-то личные психологические расстройства и травмы, ненависть к людям в целом.
Дело о поджоге дома Гайдукевича: «Я почитал, в чем подозревают, и понял, что все фигня»
13 августа 2021 года в 4 утра домой к Ярмаку пришел КГБ. Тогда еще силовики приезжали на задержания и обыски без той экипировки, что появилась после инцидента в квартире Андрея Зельцера. Собеседник вспоминает, что все прошло спокойно.
— Когда я открыл дверь, стояли сотрудники «Альфы» и опера — человек семь, — вспоминает мужчина. — Еще были двое заспанных понятых. Как я понял, подняли детей, студентов из академии МВД. Прошел обыск, первоначальный допрос: «Понимаете, по какому поводу мы к вам пришли?» Я ответил «нет». – «А чего спокойный такой — ждали нас?» Говорю: «Мне кажется, вас все нормальные люди сейчас ждут». Все прошло нормально, потом меня повезли в КГБ, там уже были «добрый и злой полицейский», какие-то крики, угрозы — все это выглядело смешно. Меня продержали часа четыре-пять.
Потом Артем оказался в числе задержанных за попытку поджога дома Олега Гайдукевича в июле 2021-го. По словам депутата, в его дом бросили «коктейли Молотова», из которых загорелся только один. В результате инцидента никто не пострадал — лишь у кота депутата обгорел нос. Как объясняет Ярмак, он попал в поле зрения служб из-за общения с некоторыми другими фигурантами дела:
— В КГБ спрашивали, знаком ли я с определенными людьми — Игорем Чемякиным и Сергеем Лисовским (Чемякин — бывший «алмазовец», живет в эмиграции, воевал на стороне Украины, в Беларуси заочно осужден на 20 лет. Лисовского осудили на 20 лет тюрьмы строгого режима. — Прим. ред.). Я встречался с ними по личным вопросам, по тренировкам. Я по образованию тренер, оканчивал БГУФК, у меня желание тренировать есть, на эту тему мы и общались. А этих людей тогда уже «вели».
На Ярмака завели уголовное дело и обвинили в инструктаже семьи Войтеховичей — якобы он объяснял, «как и что делать, чтобы точно загорелось». При этом он говорит, что сотрудники КГБ практически не поднимали эти темы:
— Первое время меня по допросам еще таскали, спрашивали одно и то же, как под копирку: что вам говорили, знаком ли вам Вадим Прокопьев. А потом уже меня особо не трогали. Со временем предъявили обвинение, но я почитал, в чем подозревают, и понял, что все фигня. Когда я служил в 3214-й, был мастером по вооружению, много знал про оружие. Но по этому моменту ко мне не было вопросов, какие-то горючие смеси мы не обсуждали. Войтеховичей я не знал и, когда о них спросили, сразу сказал об этом. Больше разговор о них и не заходил. Вадима Прокопьева я тоже не знал — только, что Игорь Чемякин с ним общается. У меня была такая позиция: чем меньше говорю на допросах, тем лучше будет. Вообще, какую информацию я дал КГБ? Что знаю Лисовского, что мы встречались и обсуждали белорусский спорт, муай-тай в частности. А Чемякин задержан не был. Мне постоянно говорили: «Вы готовы на полиграф?» Я отвечал: «Без проблем». Но меня ни разу не проверяли.
В СИЗО КГБ Артем какое-то время сидел с анархистом Олиневичем, предпринимателями, фигурантами дела Бабарико. По его словам, в четырехместной камере обычно содержались вшестером.
— Когда мы вдвоем с Игорем сидели, пару недель у нас не было ни передач, ни писем, а так все заходило без проблем, не было никакого предвзятого отношения. Не знаю, где как, но там сотрудники подчеркнуто корректно себя ведут. Улыбаются, ну и там работают молодые пацаны, — говорит он. — Все выглядит там, как в средневековье: облезлые стены, шконари (тюремные кровати. — Прим. ред.) из арматуры сваренные. У меня сначала был шок, а потом привык. Четверо спали на шконках, двое — на полу в проходах. Так себе, конечно. В жару в камере было невозможно: все в плесени, запотевает. Зимой серьезных морозов я не застал, но, когда холодно, кстати, батареи грели нормально, хотя сверху из окна дуло. А еще, например, разрешали из дома одеяло передать. Туалет в камере — ведро. Два раза в день водили, так сказать, в стационарный туалет — вроде, в 6.30 и в 16 часов. Обед был достаточно неплохой: мясо, суп, так что обед ели все. Утром каша, вечером — свекла вареная с селедкой. Чай был. Мы сидели в 18-й хате (это возле входа), и с нас начинали раздачу, поэтому всегда было горячее все.
В СИЗО мужчина провел 3,5 месяца, пока его не выпустили под подписку о невыезде и с обещанием, что придет на суд. По словам Артема, перед выходом на свободу он сталкивался с вопросами о действующих омоновцах и бойцах других подразделений и вербовкой со стороны кагэбэшников.
— Они пытались сделать так, чтобы я был свидетелем по делу, а я сказал, что не имею никакой информации и придумывать не буду. Работайте, доказывайте! Но они ничего не нашли, слава богу. Нужны же какие-то показания, а на меня никто ничего не давал — ни Войтеховичи, ни Лисовский, ни кто-то другой, — объясняет собеседник. — Когда меня выпускали, говорили: «Вы же грузоперевозками занимаетесь? Понимаете, что можете перевезти что-нибудь незаконное? И будете сидеть не по политической статье, а по другой». Спрашивали, общаюсь ли я с действующими силовиками, могу ли сходить на тренировку СОБРа. Я сказал «нет», а они: «А надо!» В любом случае комитет собирает информацию про сотрудников, они знают, что не все в таких структурах лояльны этому режиму. И я понял, им от меня что-то надо в любом случае. Еще думал, что меня выпустят и потом переведут на Володарку, но нет. Так я стал планировать, как покинуть страну.
Мне дали номер и сказали звонить им каждую пятницу. Но я сотрудничать не собирался и не позвонил. В воскресенье они набрали сами, спросили, почему молчу. Но в итоге больше не звонили. Я понимал, что если еще наберут, скажут встретиться, в любом случае, буду готов к побегу или нет, видеться с ними нельзя. Это против моих принципов, я не хочу ничего общего иметь с такими людьми. Мне повезло, я тихонько полностью подготовился — сделал план, продолжил маршрут, достал левые телефоны и симки. И когда кагэбэшники позвонили и попросили встретиться, я «согласился», но попросил отложить на вечер. А сам спрятал машину, снял с нее номера, заехал за тревожным чемоданчиком, который у меня был уже заготовлен в одном заброшенном месте, и пошел в дальний путь.
Побег и эмиграция: «Если бы остался, все мои движения в сторону силовиков в 2020-м не забыли бы»
Артем направился к границе с Литвой через Гродненскую область. Он рассказывает, что добирался на попутках и через лес. Самыми сложными оказались последние 30 км.
— Пришлось все это расстояние пройти пешком. Я двигался вдоль дороги, чтобы все видеть и при этом оставаться незаметным, — вспоминает мужчина. — Километров за 10 нарвался на блокпост. Это как раз место, где по лесу пройти невозможно: там болото, и пересечь его можно только по участку дороги, а на ней стояла гражданская машина. Я не решился при ней переходить — нашел себе удобное место, залег на кромке и стал наблюдать. Подъехали еще «уазик», «буханка», из них вышли пограничники — и из гражданской тоже, я подумал: «Все-таки хорошо сработал». Они стояли долго. Я пытался обойти болото, но оно огромное, бурелом сумасшедший — не пройдешь, поэтому пограничники на этом перешейке и «пасутся». Был вариант только возвращаться и идти в другой день, но это невозможно. Решил выждать время. Пришлось ночевать в лесу. Я ушел вглубь и стал наблюдать. Часов в 12 ночи гражданская машина уехала к заставе, вглубь страны, в два — «уазик», а еще через пару часов я издалека услышал, как отъехала «буханка». Кто-то, кстати, на квадроцикле проезжал. К утру, когда на мосту было пусто, я осмотрелся и потихоньку пошел туда.
В лесу бывший омоновец находился примерно восемь часов: с 21 часов до 5 утра. Все это время старался двигаться, чтобы согреться: на улице было около семи градусов мороза.
— Я вышел в гражданской одежде, чтобы не привлекать к себе внимание, а с собой взял военную форму, чтобы слиться с пейзажем, — говорит Артем. — Потом в лесу я все надел, топтался туда-сюда, чтобы было теплее. Почти не спал: как только засыпаешь — замерзаешь. А с утра уже на адреналине очень быстро прошел тот участок и дальше двигался к границе. Хотя там каждые 10 секунд оборачиваешься, слушаешь все вокруг: все-таки будет неприятно, если вдруг сзади покажется «уазик». На самой границе я нашел дырку в заборе и перебрался, правда, там тоже было болото, лед. Я немного прошел по нему и в конце почти по пояс провалился. Это было уже, наверное, на территории Литвы. Но весь путь прошел спокойно, уравновешенно, понимая, что, как и почему я планирую.
Так 17 марта 2022 года Ярмак оказался в Литве и больше не возвращался в Беларусь. Когда он добрался до местных пограничников, ноги были сильно мокрыми, а еще мужчина очень замерз: день выдался хоть и солнечный, но холодный.
— Увидел выехавшую из леса машину и побежал к ней, рассказал, что я белорусский беженец, границу перешел, — вспоминает собеседник. — Пограничники молодцы: посадили меня в машину, включили печку, отогрели. На заставе все тоже доброжелательные — поесть принесли, чай налили. Там у них на такой случай «тюрьма» специальная с решеткой есть, хотя от тюрьмы там одно название — стоит кровать, нормальное постельное белье. Они сказали, куда идти, я сам пошел, закрылся, лег поспать. Девчонка-сотрудница мне свои носки принесла, чтобы я переодел мокрые. Потом были несколько допросов: со мной разговаривала контрразведка, как я понял, — Департамент госбезопасности. А после повезли в лагерь для беженцев. В целом первое впечатление о Литве было очень хорошее.
Из лагеря Артема забрали в тот же день представители общественной организации «Дапамога», которая помогает белорусским эмигрантам в Литве. С собой у мужчины ничего не было — ни вещей, ни денег на первое время, только документы. Первые пару недель он пожил в доме «Дапамогі», а после снял жилье. Зарабатывать приходилось непросто.
— Сразу пошел на металлобазу — сортировал металлы, грузил на фуры. Работа тяжелая, платили немного. Брал подработки — соглашался на все, что есть, надо же было зарабатывать на жилье, жизнь. И грузчиком был, и листву во дворах, парках мел от частной компании, — рассказывает мужчина. — Сейчас работаю на доставке — арендовал машину, развожу продукты от частного магазина. Если есть хорошие предложения, еще на стройке подрабатываю, благо, более-менее могу график подстраивать под себя. Возраст уже, конечно, сказывается немного, бывает, болит спина, но я занимаюсь, хожу на тренировки практически ежедневно, пью витамины. И кому тут легко? Тут так живут и работают очень многие белорусы, не считая, например, айтишников.
Пожив в Литве больше года, Артем Ярмак никак не мог решить вопрос с легализацией. Мужчина подавался на статус беженца и постоянный ВНЖ, но больше 14 месяцев не мог получить ответ, хотя в этой стране дело по закону рассматривают в течение шести месяцев с момента подачи заявления. Тогда он пошел на крайние меры и объявил голодовку у здания Департамента миграции. Так белорус пытался привлечь внимание к своей проблеме.
— Департамент госбезопасности мне в итоге сказал, что я являюсь какой-то угрозой для Литвы и ПМЖ мне не дадут. Я что, угрожаю целой стране? — до сих пор негодует мужчина. — Я тогда просил назвать факты, но их никто не предоставил. Объяснили только, что «это предположение». Как я понял, презумпции невиновности в этом случае нет, очень похоже на Беларусь. Я знал, что просто не будет, что не приеду на все готовое. Но не ожидал, что будут палки в колеса ставить. Все-таки полтора года практически просто, считайте, выкинуто — ни документов, ни понимания, что делать. Только сейчас я думаю, что делать для будущего, строить какие-то планы. Но я не жалею, что уехал, — как есть так есть.
После отъезда Ярмака его первое время искали в Беларуси. Он говорит, что звонили матери, бабушке. Но на суд по делу о поджоге дома Гайдукевича его в итоге так и не вызывали, в списке обвиняемых или заочно осужденных его фамилии тоже нет. Он не исключает, что тоже мог бы оказаться на скамейке подсудимых или как минимум под контролем спецслужб.
— Я видел, какие сроки сейчас дают, и понимал, что ребятам будет суровый приговор. Жалко людей, конечно. Но еще ладно, когда сидишь и тебя не трогают, — так у нас в колониях еще же и издеваются над политическими, — рассуждает мужчина. — Поэтому осужденным можно только посочувствовать. Это очень тяжело. И самое главное — ты же ничем им помочь не можешь, я не знаю, как сделать так, чтобы люди вышли на свободу. Я думаю, если бы я остался там, возможно, был бы за решеткой вместе с ними. И все мои движения в сторону силовиков в 2020-м не забыли бы, возможно. А может, и нет. Но, даже если бы не задержали, они бы с меня не слезли — заставляли бы работать с КГБ, а это неприемлемо: они враги для меня, делают неправильное дело, я таким заниматься не буду.
Несколько месяцев назад Артем получил вид на жительство на год и пока остается в Литве, но рассматривает варианты переезда. Мужчина хочет и в ЕС начать свое дело, но для этого нужно выучить иностранный язык. Еще в планах — заняться здоровьем. Чтобы все это оплатить, мужчина попросил через BYSOL попросил помощи у белорусов.
— Тут по медицинской части очень все дорого, пока даже не знаю, как все сделать, но первым делом хочу подлечить зубы. Ну и выучить английский — в Европе без него никуда, особенно в бизнесе, где нужно общаться с партнерами, — рассказывает он. — В Беларуси у меня был свой небольшой бизнес — грузоперевозки, мне нравилось этим заниматься. Здесь нет возможности что-то такое открыть: и финансов нет, и рынок слабоват, конкуренция огромная, потому что идет война и некоторые границы закрыты. Ну и я не знаю, где вообще буду жить, потому что ВНЖ в Литве у меня только на год. Вдруг осенью его не продлят? Я не женат. Да, круг общения какой-то есть, но родные в Беларуси, приехать сюда возможностей немного, поэтому так, можно сказать, один. Но у других и похуже ситуации: дома остались семьи, дети… Пока я живу одним днем. Но надо как-то двигаться, и семью строить, и жизнь здесь, за границей, потому что в Беларусь мы, я думаю, вернемся нескоро.
Читайте также
