23-летнего Александра Свириденко задерживали трижды с 2021 года, последний раз — в рамках уголовного дела по «народной» статье 342 Уголовного кодекса за участие в акциях протеста в Минске в 2020 году. Его приговорили к двум с половиной годам «домашней химии» и выпустили после суда из СИЗО, где он провел три месяца. Пока парень был под стражей, его отчислили с третьего курса исторического факультета БГУ. В начале 2024 года он был вынужден покинуть Беларусь из-за риска повторного преследования. Александр рассказал «Вясне» о некачественной медицинской помощи в заключении, ограничениях на «домашней химии», аресте за «нарушение режима» и условиях содержания в ИВС на Окрестина.
«Я два года находился в качестве подозреваемого»
7 апреля 2023 года Александра вызвали в Следственный комитет для уточнения деталей по уголовному делу, которое против него возбудили еще весной 2021 года. Тогда его выпустили на свободу в качестве подозреваемого по ст. 293 (Массовые беспорядки) за комментарии и ст. 342 Уголовного кодекса (Активное участие в действиях, грубо нарушающих общественный порядок). В итоге оставили только «народную» статью 342 УК.
«Это смешно, я сам пришел в Следственный комитет, как добропорядочный гражданин, который надеется на лучшее. Я просто два года (с 2021 года) находился в качестве подозреваемого. Было психологически тяжело ходить под подозрением два года».
Вечером того же дня ему позвонили и сказали прийти 10 апреля для «ознакомления с процессуальным решением». Парень сразу понял, что его возьмут под стражу. В тот же день нашел адвоката. В итоге Александра прямо из Следственного комитета сотрудники ГУБОПиК отвезли в СИЗО на Володарского.
В следственном изоляторе он находился ровно три месяца. 11 июля судья Максим Трусевич признал парня виноватым в участии в мирных акциях протеста в 2020 году и присудил ему два с половиной года «домашней химии». Все это время бывший политзаключенный находился на Володарке в камере № 14. Многие сокамерники Александра проходили по «политическим» делам, среди них политзаключенный Виктор Жаворонок, музыкант и фотограф Глеб Гладковский, Евгений Толстик, Антон Белич, Артем Сосновский, Денис Пищало, а также Александр Иода, осужденный за донат и участие в протестах.
В камере бывший политзаключенный занимался спортом вместе с Александром Иодой, у которого были хронические проблемы со здоровьем. Но благодаря спорту в заключении ему удавалось сбросить вес и нивелировать эти проблемы.
Музыкант Глеб Гладковский любил в камере смотреть по телевизору музыкальные программы, проводил уроки английского для сокамерников и переводил некоторые известные песни с английского на русский язык.
По словам парня, у политзаключенного Дениса Пищало были серьезные проблемы со спиной. В СИЗО некоторое время он даже не мог передвигаться, поэтому приходилось просто лежать в камере. В колонии, по информации от сокамерников, ему также не оказывали медицинскую помощь.
«Ничего не может быть хуже, чем заболеть в СИЗО»
Бывший политзаключенный отмечает, что в заключении трудно получить качественную психологическую помощь.
«Было еще несколько человек, которые заехали не по политике. И тут такая вещь: мы, „политические“, можем выйти и рассказать об этом, а сколько людей „неполитических“, с которыми обращались жестоко, но они не рассказывают, — таких много.
В СИЗО я познакомился с мужчиной, которого посадили за алименты. Во время разговора с ним я узнал, что у него есть язва двенадцатиперстной кишки. Я предложил ему подать заявление на диету. Но ему отказали.
Был еще другой заключенный Александр, который являлся ВИЧ-инфицированным. Выглядел он на лет 70−80, а по факту было только 50−55. У него были постоянные проблемы со здоровьем, с давлением. Бывало, сидит и начинает трястись, ему становится плохо, багровеет. У него часто болела голова, были проблемы с мочеиспусканием, и было сложно добиться помощи для него, хотя она требовалась. Но на него просто „забивали“. И мы, если честно, думали, что он не дотянет до своего освобождения. Ничего не может быть хуже, чем заболеть в СИЗО. Это ужасно».
С лекарствами в СИЗО также были проблемы: врач может предложить только амброксол, хлоргексидин, лоратадин и парацетамол. Поэтому спасала только общая аптечка в камере, которую заключенные собирали сами.
«Пришел на следующий день, а мне сказали: „Ну все, снова 15 суток“»
На «домашней химии» Александр находился с августа 2023 года и до начала 2024 года. Парню пришлось уехать из Беларуси из-за очередных «нарушений режима отбывания наказания». Это грозило ему усилением наказания и переводом в колонию.
«Одна из причин, по которой я уехал из страны: есть такая практика, что повторно судят после „химии“ и даже на „химии“, бывает, находят новые эпизоды. Кроме этого, мне собирались выписать еще два нарушения.
Первое нарушение произошло таким образом, что я задержался: должен был быть дома в 19.00, а я приехал к 19.20. Они пришли проверять, увидели, что меня нет, и ушли. И инспекторка выставила мне по максимуму нарушение. Не хотела никакие отговорки слушать, просто — 15 суток.
Второе нарушение было за то, что я пропустил лекцию. Они проходили по четвергам. Я совершенно забыл про это, потому что был тяжелый рабочий день, перед этим я не выспался, и вспомнил про лекцию только в 18.00 в четверг. Я сразу позвонил тем инспекторам, которые меня проверяли обычно. Один посоветовал прийти на следующий день, другой — через неделю. Я пришел на следующий день, а мне сказали: „Ну все, снова 15 суток“. Я сказал, что просто проспал и пытался прийти в тот же день. Но она сказала, что никаких поблажек и это моя проблема. При этом 15 суток — это максимальное наказание.
Я решил подойти к начальнику инспекции, чтобы попробовать договориться. Потому что 15 суток — это много за то, что я просто пропустил лекцию. Он сказал, что я же сам понимаю, к какой категории граждан отношусь, поэтому „крепитесь“ и мужественно преодолевайте это испытание.
Вообще, в месяц было две лекции, когда приходят вообще все „домашние химики“, „экстремисты“. Все они в коридоре толпятся, человек примерно 70. Приходишь на лекцию к десяти, и сразу видно „преступников“, эту „особую категорию граждан“: все культурные, лица светлые, слышна беларусская мова».
В свободное время «домашним химикам» запрещено посещать культурно-массовые мероприятия, спортзал, торговые центры и места, где распивают спиртные напитки. Кроме этого, нельзя выезжать за пределы города.
«Ко мне как-то приезжали с проверкой, и пришлось выйти „на подъезд“, чтобы меня проверили. На капот „бобика“ мой инспектор положил список. Я подхожу, смотрю, а там в одном столбике — фамилия, имя и отчество, во втором — дата рождения, а в третьем — статья и БЧБ крупными буквами».
«Засуньте свои права себе в ж*пу»
Осужденным на «домашнюю химию», особенно по «политической» статье, трудно найти работу. После постановки на учет у человека есть несколько недель, чтобы найти работу, при этом работодатели, как только узнают про судимость и ограничения, часто или отказывают сразу или просто не перезванивают.
«Моя инспекторка — майор милиции Татьяна Парфиянович. Она мне все время вставляла палки в колеса. Я сменил работу, и ее не устраивал „договор подряда“. Хотя я приходил к ней в другие дни и видел, что другим осужденным не по „политике“ она удовлетворяла их просьбы с договорами подряда».
Александр после освобождения начал работать в кофейне. По словам парня, из-за предвзятого отношения Парфиянович у него были проблемы с графиком работы. Сначала ее не устраивали длительные смены, а позже и изменения в часах работы. Доходило до того, что у парня возникали проблемы, если освобождался раньше с работы или, наоборот, задерживался по не зависящим от него обстоятельствам: если кофейня закрывается раньше или, например, был санитарный день.
«Я как-то к ней пришел, пытался объясниться. Она очень агрессировала, сказала, что мы ей надоели с директором и она отправит работать меня в „Зеленстрой“. Я ей сказал, что имею право работать там, где хочу. На что она ответила: „Засуньте свои права себе в ж*пу“. Прямо так и сказала. После этого я впервые пошел к начальнику, потому что она добавила, что могу жаловаться, кому хочу, ей на это было все равно.
Он тогда вник в мой вопрос и потом вроде поговорил с той инспекторкой. Меня даже реже начали проверять. Но такой стиль общения был всегда: пренебрежительный, с насмешкой».
Александра проверяли раз в неделю. Обычно, по его словам, к «химикам» приходят чаще, но из-за неудобного расположения квартиры и мер безопасности в подъезде к нему приходили реже. Иногда с проверкой приходили ночью. В таком случае часто «проверяли» сотрудники ОМОНа, хотя делать это могут сотрудники любых ведомств.
«Ведут „ласточкой“ ни в чем не виноватых людей и сажают в карцеры»
В декабре 2023 года парню назначили 15 суток ареста за «нарушение режима отбывания наказания». Такое решение вынесла инспекторка Татьяна Парфиянович прямо в РУВД.
За неделю до фактического ареста Александру сообщили день, когда ему необходимо приехать в РУВД с вещами, необходимыми на Окрестина.
«Само нарушение произошло в ноябре, но меня отправили на Окрестина только 14 декабря. Меня предупредили по факту, что такого-то числа мне нужно явиться на „сутки“ к восьми утра в РУВД. Можете взять с собой одежду, шлепки, зубную щетку… Такой бред, потому что потом это все отобрали».
На Окрестина парня везли вместе с задержанными за «распитие алкогольных напитков», а также еще одним осужденным на «домашнюю химию», нарушившим «режим отбывания наказания». Сначала всех привезли в суд, где часть задержанных должны были осудить по административным делам. В итоге на Окрестина задержанных привезли только вечером, при этом все это время их не кормили.
Александра содержали в ИВС в специальной камере для «химиков». Таких, по наблюдению арестантов, на Окрестина две. В них, в основном, содержат осужденных на ограничение свободы с направлением в ИУОТ.
«Клопы есть во всех камерах, больше всего их было на первом этаже. Матрасы были только в одной камере, но потому, что там был человек с инвалидностью. Мы пришли, там уже было человек пять, и нас еще восемь. И получается, что на пять мест нас было 13 человек. И там уже были матрасы. Один раз на досмотре этот человек решил обратиться с просьбой покурить, потому что не давали. На вопрос начальника мужчина ответил, что в камере нет „политических“, поэтому ему разрешили. В душ, конечно, нас не выводили, а средства личной гигиены все забрали.
Когда я находился в камере напротив карцеров, то это был ужас. У меня так сердце сжималось от того, что мог видеть, как ведут „ласточкой“ ни в чем не виноватых людей и сажают в карцеры, как в какой-то „крытой“ тюрьме. Там они находились по семь-восемь человек в одноместном карцере. Их будили в 02.00 и 04.00. Если не спишь, то можно было услышать, как тихонечко проверяют по спискам: подзывают к кормушке и просят представиться».
«Нервничал по поводу того, что тут есть клопы и люди с ВИЧ-инфекцией»
В камере ИВС на Окрестина, по словам бывшего политзаключенного, находилось примерно на шесть спальных мест от 18 до 24 человек, из которых только часть — «политические».
«В камере оказались клопы, до этого я с ними не встречался. Одного мужчину укусил клоп, а у него началась аллергия. Он обратился к врачу, показал место укуса. Врач — пожилая женщина лет 60, очень ворчливая. Она посмотрела полсекунды на укус, поплевала туда (тьфу-тьфу-тьфу) и сказала, что нет у него там ничего. И в тот же момент захлопнула кормушку. С ней было еще несколько ситуаций, когда она отказалась помогать. Банально выдать какие-то средство, поговорить с человеком, которому плохо.
В первый же день у одного человека поднялось давление, его колотило. Это было страшно: он сидит, а у него ноги ходуном ходят, будто он барабанщик. Он побледнел, синяки выступили под глазами, готов был падать в обморок. Поэтому мы позвали врача. Когда врач подозвал к себе, человек должен был стоять, скорчившись над кормушкой буквой „Г“, положив в „кормушку“ руку. Притом что у него давление… Мы в камере уже не то что на кипеже, а на таком волнении, что человек может сейчас „откинуться“, а тут еще и врач чудит… По итогу она говорит, что давления нету. Но часть неполитических заключенных захотели это решить, обратились к продольному, долго ругались с врачом. В итоге ему дали таблетку. Не знаю точно, что с ним, потому что нас тогда как раз перевели, но видел его потом, и ему было лучше.
А в одной из камер на первом этаже был тихий ужас: на стенах, на потолке были пятна крови — следы от убитых клопов. Там было тусклое освещение, а вместо смесителя была бутылка, привязанная даже не скотчем, а пакетом. Но среди нас были двое людей с ВИЧ. И я немного нервничал по поводу того, что тут есть клопы и люди с ВИЧ-инфекцией. Им исправно выдавали лекарства по просьбе. Только единожды уперлась эта „недоврач“».
«Рядом на стол положили крохотный микрофон для записи»
Пока Александр был в СИЗО, его и еще двоих задержанных по политическим мотивам студентов отчислили с третьего курса исторического факультета БГУ. Отчисление произошло по решению заместительницы декана Алины Веремейчик и декана Александра Кохановского.
Бывший политзаключенный пробовал восстановиться после освобождения из СИЗО, но его так и не приняли назад.
«После своего приговора, в конце июля, я договорился прийти на прием к Андрею Королю (ректор БГУ). Сижу, жду и вижу, как мой декан Александр Кохановский идет. В общем, захожу в эти хоромы, а там сидит Король в центре, а по левую руку от него за отдельным столиком декан и еще три сотрудника деканата, или ректората. Я сел, рядом на стол положили крохотный микрофон для записи, который кладут журналисты. Король спросил, какова цель моего визита, я сказал: „Восстановление на учебу“.
Он спросил, не имею ли я претензий к указу об отчислении. Я сказал, что пришел не выяснять правомерность моего отчисления, а беседовать о возможностях восстановления. Он пригласил декана, и тот, как по указке учительницы в школы, встал с места и начал рассказывать об условиях. После этого официоза Король, вероятно, решил, что я какой-то л*х, и начал расспрашивать: по какой статье меня осудили, а как суд закончился, а за что судили, а почему выходил на незаконные митинги. Потом я спросил, не будет ли какой-то предвзятости ко мне, как к части категории людей, которые имеют „уголовку“. Ведь закон не запрещает тем, кто на „домашней химии“, получать высшее образование. И даже тем, кто находится в колониях, не запрещено, это же известно. Он ответил, что, конечно, нет, мол, „Вы что, конечно, Александр, давайте делать все постепенно и шаг за шагом, приходите осенью и восстанавливайтесь“.
Прихожу осенью, а мне отказывают, ссылаясь, что меня отчислили на втором семестре, значит, и восстанавливать надо на этот самый, то есть приходите после зимней сессии. Пришел после зимней сессии, мне снова отказали, потому что якобы программа изменилась — большая академическая разница. Подсчитали: больше 20 задолженностей по разным предметам. Сначала согласился. Потом второй раз пришел, мне объяснили, накинули лапши на уши, я сказал, что готов их закрыть, но мне отказали просто без причин. Сказали: „Более десяти невозможно закрыть, поэтому до свидания, можете попробовать в БГПУ“».
Читайте также
