Известный беларусский кавээнщик, телеведущий и актер Евгений Сморигин давно не выступает в Беларуси. Он живет в Украине и снимается в популярном проекте «Дизель-Шоу». Вторжение России и первые дни боевых действий Сморигин с семьей пережил под Киевом, где находится его дом. В рамках совместного проекта «Погоня и тризуб: беларусы в Украине», который мы делаем вместе с «Громадським радіо», наши украинские коллеги записали подкаст с Евгением, поговорив о выступлениях перед политиками, первых днях полномасштабного вторжения России в Украину и надежде вернуться в Беларусь. Это его текстовая версия с сокращениями.
Евгения Сморигина многие знают еще по выступлениям в составе команды КВН «ЧП» из Минска. Больше 15 лет живет в Украине, выучил язык. Сейчас он актер комедийного «Дизель-Шоу», которое выходит на украинском национальном ТВ.
«Для выступления перед Путиным убрали все сценки с оружием»
— Да, КВН — это был рупор свободы, — говорит Сморигин. — Первый рупор именно мыслей людей. Не боялись. Это было смело. Где можно было говорить о политике и высмеивать именно политику и то, что не нравится людям. И поэтому КВН привлекал настолько много внимания зрителей, где они: «Ах, вот это они сказали, ничего себе. Вот так. И это показали по телевизору!»
— Со временем ситуация меняется. Диктатуры в России и Беларуси крепнут, с ними и ограничения в юморе. Ножницы цензуры в руках у одного человека…
— [Совладелец и ранее многолетний ведущий шоу Александр] Масляков просто вырезает неугодные шутки и сценки. Все очень просто. Против Маслякова никто… Он барин, его зовут Барин. Это не кличка, это прозвище, его все зовут Барин. Все, он решает все. А если ты его ослушаешься на игре, он просто вырежет команду из эфира и скажет: «К сожалению, команда не смогла приехать на нашу игру, ну что ж, будем без нее». И все.
Сморигину и его команде неоднократно приходилось выступать перед главами стран.
— Перед [президентом Украины Леонидом] Кучмой точно выступали, у нас был кубок.
И, конечно, в Москве этот вот [Владимир Путин], не могу его назвать президентом. Этот человек. Мы перед ним выступали несколько раз. Тогда это было весело, забавно. В 2000-х уже — в 2004-м, 2005-м — мы шутили… Я Лукашенко играл, а Путин был премьер-министром в то время. <…>
Я [партнеру по скетчу] говорю: «Чего они вот это, яйца, молоко, россияне эти [запретили ввоз], нужно разобраться». Он говорит: «Ну так вот же, вот же Путин [а зале], вот вы прямо разберитесь». Я смотрю на него и говорю: «О чем президент может разговаривать с премьер-министром?»
— Какая была реакция его охраны?
— Ой, охрана — это вообще была у нас история отдельная. <…> Нас собрали перед игрой, всех вместе, и, там, начальник, видимо, охраны озвучил, что первое лицо будет на первом ряду. Вот это место — ну, в центре, прямо. <…> Убрали все сценки с оружием. Просто там случай в банке — ограбление. Это все убрали сразу же. То есть никакого проявления оружия, никаких ножиков. Нам говорят: «Если кто-то или достанет резко макет пистолета, или что-то такое, ребята, у нас вот тут и вот тут снайперы, не нужно провоцировать. И подходить к президенту просто запрещено [ближе чем] на пять метров». <…>
Кроме того, Сморигин выступал на одной сцене с будущим президентом Украины Владимиром Зеленским, капитаном команды «95-й квартал».
— Общались мы. У меня до сих пор осталось, я всегда говорил, уважение к двум командам: это «Уральские пельмени» и «Квартал». Потому что они смогли сохранить команду КВН. Именно ту команду КВН, которая начинала играть в КВН.
Это, наверное, заслуга больше всего капитана команды. И для меня это было важно. Ну, как все — и наша команда, все команды развалились. Вот мы сейчас — «Дизель-Шоу». Это сборняк тоже. Мы в разных командах КВН играли. А они сохранили всю команду. И каждый, пускай даже не мегаактер, но он все-таки остался в «Квартале» и выходил на сцену, и играл роли свои.
«Просто позвонили и сказали: „Александр Григорьевич будет рад вас видеть на праздновании Нового года“»
Команда «ЧП Минск» выступала перед Александром Лукашенко на Новый год на рубеже 2004 и 2005 годов.
— Нам просто сказали, нам позвонили <…> и сказали: «Здравствуйте. Мы поздравляем вас. Александр Григорьевич будет рад вас видеть на праздновании Нового года». Они не спрашивают, вы свободны или нет. [Просто говорят:] «Будьте, пожалуйста, 1 января в 17.00 возле проходной Дворца Республики. При себе иметь паспорт». Все.
И у них там в холле столы, и там их человек 200, может, было. Главный — его стол, и прямо перед столом хор выступает. О, интересно было. Хор выступает, наш беларусский хор, женщины беларусские. И там традиция, что он с каждым коллективом встает и пьет водку его — у него собственная водка, для него делали на заводе. Такая коричневенькая. Настоянная. Это чисто для него. И с каждым коллективом он должен поднять [рюмку]. И каждый должен выпить с президентом в Новый год. Он говорит какие-то слова и — выпили.
И тут идет официант, а у него там 50 рюмочек этих, и все разбирают эти рюмочки. А одна женщина из хора говорит: «Спасибо, я не пью». Такая пауза. Официант: «Что?» — «Нет, я не пью. Спасибо». А он [Лукашенко] слышит это все в пяти метрах. Он уже встал. Говорят: «Возьмите рюмку. Возьмите. Хотя бы возьмите». Она говорит: «Спасибо, но я не пью алкоголь». И тут у нас такая ведущая, женщина с такой прической — щетка…
— Да, в мемах постоянно появляется.
— Да, да, да. И она берет микрофон и говорит: «Ну что ж, на одного участника в коллективе станет меньше, но мы продолжим».
Мы выступили перед ним. А, и главное — показали перед ним сценку «Алеся».
Где я так брал косички (я играл) и говорю: «А давай в Беларуси революцию устроим!» И брал косички вот так вот «на Юлю [Тимошенко]» и так [скандировал]: «Ющенко! Ющенко! Ющенко!» И Дима [Танкович, другой участник команды] говорит: «Нет, Алеся, мы, беларусы, не такие». И вот это мы перед ним показали.
— Это было начало января 2005-го. Как раз закончилась «оранжевая революция» и впереди была инаугурация Виктора Ющенко. А как лицо его реагировало?
— Он улыбался. Ну мы так, ну мы ж такие дворовые пацаны. Типа «Давай покажем ему? — Ну давай». Ну, показали.
«В 2020-м увидел в Лукашенко не человека, а уже зверя»
— Когда вы поняли, что он диктатор?
— Лично я? Лично я понял это в 2020 году. Даже в 2019-м меня устраивала относительная свобода в том, что не нравится — уезжай. Мы собрались и уехали в Украину. <…> Вот такие правила у меня. Родители мои были живы, получали в два раза больше пенсию, чем в Украине, чем теща моя в Украине, ровно в два раза. <…> Плюс продукты реально качественные, хорошие продукты были.
— Без какого беларусского продукта, которого сейчас в Украине вы не купите, вам сложно?
— Сосиски беларусские. Меня просили привозить мои дети даже. Они говорят — привези сосиски Брестского мясокомбината или Гродненского. Ну, у нас просто есть мясокомбинат, и как там делают: едет коровка, извините, и она сразу перерабатывается в мясо.
Мои родители питались качественно и могли себе раз в месяц еще баночку икры купить. И не просили у меня, никогда они у меня не просили денег, не нуждались.
В 2019 году я даже нес этот огонь… У нас была спартакиада перед Олимпиадой (речь о Европейских играх. — Прим. ред.). <…> И там олимпийский огонь также известные беларусы несли по пятьсот метров каждый. Или сто метров бежишь и следующему передаешь певцу или ученому. И я был, я согласился даже пронести этих сто метров. Это известные спортсмены и артисты — все остались там. А я уже не смог оставаться.
В 2020 году я понял, насколько это жесткий человек, что он смог вот так позволить себе избивать, убивать людей в камерах. Это не по-человечески было. Вот можно как-то по-человечески даже протесты подавлять. Но я увидел в нем не человека, а уже зверя.
И я для себя выбрал сторону. Нельзя, чтобы такой человек оставался у власти.
Евгений Сморигин рассказывает, как менялось его отношение к протестам и как так получилось, что в 2020 году на улицу вышли уже не сотни или тысячи недовольных режимом, как было в прошлые годы, а сотни тысяч.
— Людей стало больше. 80% стало их. Поколение немножко выросло за десять лет, и это надоело уже всем. Если раньше те были подростками еще, а многие люди еще из 90-х, советские. У нас были там протесты, и мы думали: да, БНФ (Беларусский народный фронт, демократическая партия. — Прим. ред.) — это какие-то странные люди, разговаривающие на беларусской мове. Что там они пытаются? Всем все нравится.
Он же мог спокойно сказать, что у нее [Светланы Тихановской] 42%, а у него — 58%. И ничего бы не было, никакой бы революции не было. Он бы сказал: «Вот видите, мы понимаем, что нам наступают на пятки, наша молодежь. Вот у Тихановской — молодец, 42% она уже набрала. Ну, да, народ выбрал меня. В следующий раз мы подкрутим, закрутим. Молодец». Пожал руку. Все.
Нет же ж — надо 88 мне процентов (по утверждениям ЦИК Беларуси, Лукашенко на выборах 2020 года набрал 80,10% голосов. — Прим. ред.). Чтоб даже никто и подумать не мог, что там и за нее кто-то. Только я. Только я. Ну, и все вот. Добился.
«О чем сейчас шутить над Путиным? Это просто черт. Лукашенко смешнее»
— То, как вы рассказываете о нем, он — персонаж, он — диктатор. При этом куча мемов про него и очень много пародий. На Путина сейчас нет много пародий. Я не видел много пародий на Путина.
— Я тоже.
— На Лукашенко множество всего. Как вы это объясните?
— Ну, он смешнее. Смешнее Путина. Потому что Путин — дьявол. Ну, над ним как бы шутить… О чем сейчас? Шутить над исчадием ада? Это просто черт. Это чернь, страх, боль, ужас и все. А Лукашенко — такой прислужник у него, шут, который изображает из себя, что он важный. «Такое ядерное оружие нам дали, мы применим его. Ой, захотим, как кинем!» Ну, это ж смешно все. Все понимают, что это ж просто… У тебя разместили и тебе скажут — что скажут, то и сделаешь. Но перестали же ракеты пускать из Беларуси, значит, он что-то понял. Уже полтора года из Беларуси ничего, ни одного… Ну, видимо, ему военные его сказали.
— Ну, что-то взлетает из аэродромов, но…
— Нет, нет, ракеты в Украину не пускаются. Если бы одна ракета полетела, уже бы ничего бы не осталось от этих НПЗ [беларусских нефтеперерабатывающих заводов], я так думаю. И он это понимает. И, видимо, военные ему беларусские сказали. Он же хотел: «Давайте вместе сейчас [воевать с Украиной]». Видно, ему сказали: «Александр Григорьевич, а мы тут при чем?» Видимо, ему недвусмысленно намекнули.
— То есть когда они попадут в ад, то для них будет два разных котла?
— Я думаю, да. У Путина основной будет, а этот такой — вспомогательный. Не нам судить. Вон разбойник у Христа висел слева и в последнюю минуту жизни раскаялся. И сказал: «Помяни меня в царстве своем». То есть он знал, что он не достоин даже появиться там. И он [Христос] сказал: «Первым будешь в раю со мной». Потому что осознал и раскаялся. Поэтому не нам решать.
«В полчетвертого приехали домой, только спать легли. И в четыре — какие-то звуки странные, взрывы»
Евгений Сморигин рассказывает, как для него и для миллионов украинцев 24 февраля 2022 года началось полномасштабное вторжение России в Украину.
— 23-го у нас был завершающий концерт во Дворце Украины, «Дизель-Шоу». И 23-го у нас банкет — как обычно, после трех концертов мы отдыхаем в ресторане. И до трех ночи мы как бы: «Спасибо всем. Спасибо в очередной раз. Всем группам, всем службам — гримерам, реквизиту, костюмерам, продюсерам». Ну, все, «спасибо, ребята», тосты. И в три часа ночи мы едем домой. Жена такая еще едет и говорит: «О, как классно, тихо так». Три часа ночи, никого нет. Мы в полчетвертого приехали домой, только спать легли. Спокойной ночи. И в четыре — какие-то звуки, странные взрывы.
У нас Маруся из Беларуси нашей, Марина [Грицук, беларусская кавээнщица], она играла с нами раньше в «Дизель-Шоу», ее так же… Обычно после записи ее везут [домой], она с нами на банкете часик — и ее везут на границу с Беларусью. Наш водитель. Там уже ее встречают, и она едет в Минск. И так же в час ночи все там «пока — пока». Водитель сел и поехал в сторону Чернигова. Едут, едут они и тут смотрят — какая-то военная техника. Они одну проехали, вторую. Просто навстречу едет. А потом что-то их останавливают. Выехал танк, и такой из него вылазит и говорит: «Разворачивайтесь». Они так стали, говорят: «А что, какие-то учения? Что тут?» — «Да, разворачивайтесь лучше. Лучше вам ехать».
— В час ночи?
— В час они выехали, в два где-то. Вот прямо они встретили эту колонну. Он говорит: «Да разворачивайтесь, езжайте обратно, наверное». Он [водитель] звонит продюсеру, говорит: «У нас вот такая ситуация странная. Развернули нас. Непонятная какая-то техника. Или учение, или что». И он говорит: «Ну ладно, привези ко мне ее домой. А сам едь в Киев». Ну, вот он ее привез, а сам поехал в Киев. И вот она с ними три недели. Семья — в Минске, а она в оккупации. Мы ничего, никто не может решить. Как? Что? Война. Оккупированные территории. И ее муж как-то — вот это вот для фильма история — решил с беларусами, чтобы ее забрали. Он сказал — моя жена вот там, назвал адрес. Говорит: «Просто спасите». И однажды утром БТР останавливается около ворот, выходит: «Здравствуйте» — «Здравствуйте» — «Такая-то, такая-то здесь проживает?» — «Да» — «Десять минут у нее. С вещами. Ждем». Просто вышла в БТР, и поехали. Вот так.
— И сейчас она где?
— В Минске. Все, ее привезли в Минск, и она там. Мы с ней поддерживаем отношения — ну, я лично — общаемся. Да, она тоже не может высказаться. Ну не может: «Ведь как я? Что я скажу здесь?» Ее можно понять. Четверо детей.
«Мы были шокированы больше, чем дети»
— Самое страшное для вас было что именно?
— Семья, дети. Я-то один справлюсь, если я один. Мне вообще было бы… Один и один. Прожил бы. А дети… Ты понимаешь, что они беспомощные просто сейчас. Трое детей, жена, теща — и они все на мне. И война. Магазины закрыты. Что делать? Они же кушать хотят каждый день.
Детям на тот момент было восемь, десять и двенадцать лет. Отцу предстоит объяснить им, что вокруг происходит.
— Это мы где-то еще понимаем [что такое война] из рассказов наших бабушек, дедушек, что это. А для них это — какие-то игрушки, они играют в Word of Tanks, еще как-то. Бум-бум-бум-бум, какие-то взрывы. Это было для меня поразительно, что мы были шокированы больше, чем дети. А дети… Да что там? Ну, бахает и бахает что-то. Самолет — класс, вертолет — вау.
— И они видели, то есть над вами это было?
— Да, конечно. У нас же Васильков там рядом (город к юго-западу от Киева. — Прим. ред.). Семь километров по прямой — это Васильков у нас. Аэродром этот. Семь километров. А что такое семь километров? И там — самолеты, вертолеты.
У самолета — вот я понял, когда ты смотришь — какая-то точка летит, и не слышно вообще ничего. Просто тишина. И вот он ближе, ближе, а еще тихо. И потом он пролетает только над тобой, и тут ты слышишь этот звук. <…> Когда видишь, это ужасно страшно. А для малых это — вау, класс. Для них — прикол. Это и хорошо для психики детей. Пока не прилетело, они так будут [это воспринимать]. И они так и относились к этому. И нам легче было, что у них не было страха в глазах постоянного. Просто: «О, класс. Мам, ну идем уже, выйдем, пошли уже, там уже не бахает, ну, перестань». Они нас больше успокаивали даже.
Соседи семьи Сморигина по коттеджному городку самоорганизовались и договорились о графике дежурств: нужно было охранять территорию. Евгений был среди дежурных. Он рассказывает о своих обязанностях в те дни.
— Следить за периметром в городке. У нас такие рации были, в телефонах даже есть такая — именно рация. Не по мобильной связи, а есть программа, она как бы между телефонами.
У кого-то было разрешенное оружие в городке, у кого-то просто газовое оружие: газовый пистолет, резиновые пули. Вот и все — просто сидишь на вахте, смотришь в монитор, именно два человека. И не посменно. И следишь, если кто-то вдруг появляется — общая тревога и все выскакивают с чем есть просто на улицу и решают.
— И появлялись оккупанты?
— Нет, у нас не было, слава богу. Но мы в Боярке. А боевые действия были уже в Буче, Ирпене — километров 15. Но мы боялись, что они [россияне] могут в любое время прорвать. Слава богу, они не дошли до нас. Они хотели через Васильков окружить и уже так пойти [на Киев]. Но не получилось у них.
— Вы прокручивали себе в голове такой сценарий, что они где-то здесь? Сценарий оккупации либо сценарий…
— Ну, конечно, думали, да — что и как, на каких условиях, кто будет разговаривать с ними. У нас там военный живет, отставной генерал. Он говорил: «Если что, я буду вести переговоры, чтобы нас не трогали». Сказали бы, что тут женщины, дети живут. Но все равно я прям разговора такого не представлял для себя. Не представляю, что пережили люди в Буче, Ирпене, Дымере и так далее. У нас же продюсер попал в оккупацию. Они за Дымером жили, и их оккупировали. И когда просто по улице БТР едет, тут не до разговоров. Просто в доме все сидели <…>.
«Как-то мы ютились на матрасиках»
Вернемся в городок под Киевом, где Евгению нужно было обустроить быт, чтобы пережить осаду столицы.
— Генератор — нужная штука. Очень нужная штука. Нужно запастись бензином — это уже потом мы поняли. А тогда у тебя стоит одна канистрочка, думаешь — да что там? А уже пять канистрочек стоит на всякий случай. Сто литров — оно не помешает. <…>
Ну, как-то мы ютились [в убежище] на матрасиках. Хорошо, что я купил матрасики для лежаков до этого еще. У меня было пять лежачков, и я купил пять матрасиков. И вот на этих матрасиках мы как-то так укладывались один на одного. Ноги мешали друг дружке, ну, ничего, никто не ругался.
— И воздуха мало, да?
— Воздуха мало, да. А еще ж ты отопление включаешь там — дуйку (тепловентилятор. — Прим. ред.). Дуечка. А она — воздух [сушит]… И постоянно пересыхало там горло. Ну, брали водичку, пили. Как-то так. Зато общаться с детьми стали, играть в игры разные с ними.
— Какие?
— В разные игры. Мы обожаем в слова играть, в банку. Трехлитровая банка — и выбираешь букву одну, например, «р». И что вместится в банку? Рак. Рейтузы. И столько новых слов появляется. И детям объясняешь, что это за слово. Например, рейтузы — что это такое? По-старинному — трусы, но они так и называются — рейтузы. Это очень классная игра, словарный запас увеличивается у всех. Потому что ограничен вот этим объемом — банка. Рукоятка вместится, а рука уже нет. А если отрезать руку? Если отрезать — да.
После десяти дней семья приняла решение, что женщины и дети выедут за границу. Евгений остается дома один. В октябре 2022-го началась новая фаза войны, Россия начала бить по объектам энергетики, и начались отключения света.
— Я справлялся, у меня одеялко… Я подстроился. Одному легче, чем с семьей переживать любые катаклизмы. У меня генератор, прогрел немножко дом — на минимум. У меня зимой градусов 15 было в доме. Для детей, понятно, что это катастрофа, а для меня одного… Я себе надел свитерок, одеяло теплое — и нормально.
— Мне интересно, что в дни вторжения бывший кавээнщик Сморигин думает о бывшем кавээнщике Зеленском.
— Для меня он останется навсегда героем для Украины, потому что он не уехал из Украины при возможности уехать. И все бы поняли — это же президент, а тут война, есть предложение покинуть страну.
Это же первое лицо, это первая атака. То есть он осознавал, что его могут ликвидировать в первую очередь. Но он остался со своей страной. И на первых порах он этим поддержал дух армии, дух всех людей, тероборона была. Этих людей, которые отбивали Киев от врага. Лишь только этот его поступок, что он остался, для меня это — все, можно ничего ему не делать больше, ему будет памятник поставлен.
«Хочу приехать в Беларусь уже после смерти Лукашенко»
— Как вы себе представляете день смерти диктатора?
— Наверное, праздник будет. Всеобщий праздник… «луканины», или как это назвать. Потому что он столько зла делает людям, что когда он умрет… Ну, и Путин тоже. Ну, представьте, умер Путин. Что будет на улицах Украины делаться? Вот, наверное, так же.
— Вы бы хотели вернуться в Беларусь?
— В Беларусь? Ну, [хотел бы] в свободную, демократическую Беларусь моего детства, скажем так. Девяностые — это ж была абсолютная свобода, делаешь, что хочешь. И мне нравилось это время. Можно было из чего угодно сделать бизнес. У нас открывались какие-то кафе, мороженое новое. Здесь же у тебя видеоцентр, компьютерные центры какие-то, все зарабатывали — пожалуйста, идеи приветствовались. Вот я хочу приехать в такую Беларусь, и, может быть, поделиться моим опытом на телевидении и так далее. Делать какие-то хорошие, нужные людям шоу и программы.
— Уже после «луканины»?
— Да, конечно.
