В четверг, 1 августа, Запад и Россия обменялись заключенными. На свободу вышли репортер Wall Street Journal Эван Гершкович, бывший морской пехотинец Пол Уилан, журналистка «Радио Свобода» Алсу Курмашева, журналист Washington Post Владимир Кара-Мурза и другие. Беларусских политзаключенных в списке не было. И у многих появился вопрос: «Почему?». В соцсетях разгорелись дискуссии, в которых в адрес демсил звучит много критики о той работе, которая проводилась с западными странами. «Зеркало» поговорило с правозащитниками, активистами, бывшими политзаключенными и родными тех, кто за решеткой, о том, что они думают о произошедшем обмене и что, на их взгляд, нужно делать, чтобы освобождать людей.
«Никто не говорит, что это хороший, правильный, справедливый обмен»
Главный редактор медиа Plan B и экс-политзаключенная Ольга Лойко рассказывает, что обмен 1 августа для нее был ожидаемым, как и тот факт, что беларусов там не будет. Правда, до последнего оставалась надежда.
— Очень надеялась, что все-таки зацепит нескольких человек, кто по своей работе, по своей жизни могли бы рассчитывать, что некоторые зарубежные страны все-таки внесут их в этот список. Поэтому было некоторое разочарование, — объясняет она. — Но большее разочарование последовало потом. С одной стороны, понятно, что родственники политзаключенных отреагировали очень нервно, потому что это крайне болезненная ситуация. Каждый представляет, что в эту минуту он мог увидеть своего близкого. Тем более что беларусы сидят в таких условиях, в которых не сидит, наверное, никто в России. И когда от людей, от которых, наверное, ожидалось участие в этих переговорах или попытка участия, мы увидели нервную и неприятную реакцию — это очень огорчило.
Собеседница признает: организовать подобное действительно очень сложно. Но не стоит забывать, что за решеткой находится около 1500 человек политзаключенных. И если для осужденных на небольшие сроки есть возможность выйти по помилованию, рассуждает Ольга, то для лидеров протеста такой опции просто нет.
— Риторика о том, что «слушайте, ну, посидит, выйдет», «а какие сейчас варианты? Нам не на что менять» для этих людей не работает, — уверена она. — Потому что, во-первых, им очень долго сидеть, а во-вторых, их шансы отсидеть и выйти, я бы сказала, не очень велики. Невозможно преуменьшить роль и значение Маши Колесниковой или Виктора Бабарико, и одного, и второго. Поэтому для них должен быть какой-то отдельный трек.
Возвращаясь к обмену между Западом и Россией, журналистка напоминает, для того, чтобы он состоялся, потребовалось множество людей из нескольких стран. И отмечает: этических дилемм в связи с ним тоже возникло немало, но это не стало поводом не проводить его.
— Никто не говорит, что это хороший, правильный, справедливый обмен. Поменяли человека, совершившего преступление и осужденного нормальным судом (речь о Вадиме Красикове, приговоренном в Германии к пожизненному заключению за убийство Зелимхана Хангошвили в Берлине в 2019 году. — Прим. ред.). На людей, которые не совершили ничего по всем цивилизованным меркам. Возникает вопрос: а что сейчас думает семья убитого? Убийца их родственника вышел на свободу по обмену. Он обнимается с Путиным, он российский герой, у него красная ковровая дорожка. Это явно не было простым решением для Берлина, но есть четкая логика, почему они так делают. Потому что без этого обмена люди, сидящие в российских тюрьмах, могли просто не выжить. И риски очень реальные. На примере Навального мы прекрасно видим, как это бывает.
Говорить о решении проблемы Ольга Лойко предлагает, ориентируясь на опыт предыдущих обменов и тех, у кого успешно получилось вернуть своих людей.
— Буквально за месяц из беларусских тюрем вышли и украинцы, и немец. Поэтому если у вас нет чего-то, что надо Лукашенко, возможно, у вас есть что-то, что надо третьему лицу, — объясняет она свою мысль. — Часто эти обмены достаточно сложные. Германия говорила, что Красикова не выдаст: человек осужден за убийство в центре Берлина, это был справедливый суд, который вынес приговор. Но ситуация поменялась. Или никарагуанский кейс, когда более 200 политзаключенных вывезли самолетом в США (это произошло в 2023 году. — Прим. ред.), он готовился несколько лет. Это тоже конкретный кейс, конкретные люди, которые лоббировали, занимались, делали и так далее. Хотя никаких предпосылок, что все должно получиться, тоже не было. Это длительный организационный процесс, которым нужно заниматься постоянно. Он не может быть побочной деятельностью в свободное время. Но вместо этого, видимо, легче заниматься популизмом.
Ниболее популярное предложение, о котором говорила и Ольга, и почти все собеседники «Зеркала», — заменить посыл «только никаких переговоров с режимом» на «нужно освободить людей любой ценой».
— Нам нужен очень четкий, очень внятный, очень сфокусированный запрос. Потому что если кто-то едет в Госдеп США (а это делает много людей), он должен примерно совпадать. А когда приезжает пять делегаций и каждая говорит свое — фокуса нет, — делает вывод Ольга Лойко. — Даже в США это не так просто. Что, сам Байден решил спасать Гершковича? Много рассказывали, как его мать адвокатировала интересы сына, призывала спасать его и так далее. И если у нас все будут говорить одно, наверное, рано или поздно это все-таки пробьет стену. А не говорить, что у нас есть более важные задачи. Никто из россиян не говорил ведь: «Слушайте, а чего мы спасаем Кара-Мурзу? Подождите, сейчас Путин проиграет войну или умрет, и он сам выйдет». Так вопрос не ставится. Обмены делаются по-другому. За людей принято бороться, особенно если это лидеры, без которых не было бы 2020 года в том виде, в каком он был. У нас нет другой Колесниковой, у нас нет другого Бабарико. И мы должны пытаться их спасти.
«Нужно бороться за каждую жизнь»
Активистка и основательница инициативы «Палітвязынка» Евгения Долгая признается, что восприняла новость об отсутствии в списке на обмен беларусов как удар. По мнению собеседницы, это говорит о том, что за прошедшие четыре года со стороны демсил не было серьезного и систематического лоббирования вопросов политзаключенных.
— Это означает, что эта тема стоит не первой. Я и раньше понимала, что на высоких встречах не поднимается вопрос переговоров и обмена. Но, пообщавшись с некоторыми западными политиками, убедилась: на личных встречах все сводится к просьбе о финансовой помощи инициативам и медиа, а также к вопросу санкций, — говорит Долгая. — Вопрос политзаключенных же звучит общо, вроде «освобождать нужно всех и сразу». Да, передавали гуманитарный список политзаключенных, которые находятся в тяжелом состоянии. Но мало ведь просто его отдать, нужно бесконечно лоббировать и напоминать о нем. Мы сейчас в ситуации, когда нужно просить не за всех и сразу, а разрабатывать целую стратегию по политзаключенным. И бороться за каждую жизнь. Идея «освобождать всех и сразу» — нерабочая.
Чтобы помочь людям, важно уйти от конфликтов к единому посылу, считает Долгая. Разнобой между беларусами только заводит в тупик западных политиков. Она приводит пример: не так давно во время поездки делегации правозащитников в США у них была возможность напрямую пообщаться с американскими политиками.
— Там было несколько инициатив, и только мы с Аланой Гебремариам (она представляла Politzek.me) просили американских политиков помочь с переговорами. Мы говорили, что американские конгрессмены могли бы съездить к Лукашенко. Такие визиты были, он принимал людей. И тогда можно было бы пролоббировать вопрос освобождения, — рассказывает она. — Но остальные выступили против и заявили, что «никакой дипломатии с диктатором быть не может». Вообще вариантов может быть много: предлагать возможность беларусским спортсменам участвовать в соревнованиях, лоббировать разморозку активов предприятий, предлагать обмен на задержанных, например в Польше, по обвинению в шпионаже. Вполне рабочей могла бы быть и схема переговоров Израиля с Беларусью: среди политзаключенных есть люди с еврейскими корнями.
«Патрэбна ставіць вельмі моцны ўльтыматум»
Правозащитник ПЦ «Весна» и экс-политзаключенный Леонид Судаленко рассуждает об обмене заключенными, прежде всего говоря о спешном осуждении и внезапном помиловании Рико Кригера. Которого потом обменяла Россия.
— У публічнай прасторы былі навіны пра падрыў чыгункі, ніякіх наступстваў не было, нейкі там матэрыяльны ўрон невялічкі — і смяротнае пакаранне. Я яшчэ тады казаў, што гэта заказное штосьці. У першы раз такое адбылося, калі замежнага грамадзяніна на тэрыторыі Беларусі прысудзілі да смяротнага пакарання, — вспоминает собеседник. — Як мы потым даведаліся, Пуцін заказчык, а Лукашэнка — выканаўца. А калі казаць пра імідж нашай краіны на міжнароднай арэне, атрымліваецца, што з Пуціным, на якога ёсць ордэр у Гаазе, размаўляюць, а аб Лукашэнку і нашу краіну выціраюць ногі.
Решение Судаленко видит в переговорах с властями в Беларуси и в поиске путей надавить на них и заставить отпустить людей. Он вспоминает, что начал продвигать эту идею, еще когда вышел на свободу.
— Бо каб весці перамовы, патрэбна ставіць вельмі моцны ўльтыматум, ад якога Лукашэнка не зможа адмовіцца, — считает правозащитник. — У рэшце рэшт, польскі ўрад паставіў жорсткае пытанне пра Пачобута: вызваляйце ці мы перакрыем межы. Гэта нібыта спрацавала, мы бачылі публічныя заявы Лукашэнкі пра тое, што літоўцы і палякі не такія дрэнныя суседзі, што трэба садзіцца дамаўляцца. Ужо здавалася, што вось-вось Пачобут зноў будзе дома на волі. Але ж пасля таго, як Лукашэнка з’ездіў на Валаам да Пуціна, рыторыку ён памяняў. То-бок пакуль мы бачым хістанне, але ж я ўпэўнены, што калі польскі ўрад будзе цвёрда стаяць на сваім, больш жорстка падыходзіць і перакрые мяжу, то зможа выйграць у Лукашэнкі.
Экс-политзаключенный приводит еще один пример: подмечает, что поездка президента Польши в Китай, вероятно, повлияла на миграционный кризис на польско-беларусской границе. И уверен: только постоянные разговоры с иностранными политиками, у которых есть возможность ставить ультиматумы Лукашенко и на что-то обменивать людей, могут повлиять на ситуацию.
«Вопрос политзаключенных стоит не первым»
Кандидатка педагогических наук и бывшая супруга политзаключенного философа Владимира Мацкевича Светлана Мацкевич новость об обмене комментировала довольно резко. Она отметила, что рада за тех, кто вышел, а особенно за журналиста Washington Post Владимира Кара-Мурзу. И за его жену, которая вместе с дочерью самой Мацкевич выступала в ОБСЕ два года назад.
— Оказывается, можно и вполне так себе приемлемо. Как вы думаете, что этому предшествовало? И сколько понадобилось времени для подготовки этого обмена? — рассуждает она. — Но наши товарищи вместо того, чтобы остановиться и задаться простым вопросом: почему в обмене нет беларусских политзаключенных и что они не так сделали (вернее, не сделали), — упорно продолжают нести свою четырехлетнюю ахинею (как уточнила Светлана, речь об идеях о том, что надо первым делом добиться смены власти, после чего политзаключенные выйдут, что не на что обменивать людей, о призывах «работать с последствиями»: концентрироваться на помощи людям в заключении вместо их освобождения и так далее. — Прим. ред.). Это тот случай, когда сказать нечего, предъявить нечего, кроме помощи за чужой счет, но не сказать не могут.
Чтобы изменить ситуацию, нужно изменить стиль переговоров с западными политиками, в комментарии «Зеркалу» отметила Светлана Мацкевич. Основным посылом, уверена она, должна стать необходимость освобождения людей, без дополнительных «но».
— Нужно для начала сказать: «Используйте все инструменты, какие у вас есть, для того чтобы люди вышли». Не надо никаких условий вроде «вы и заключенных освободите, но санкции тоже оставьте». Месседж должен быть коротким, — считает она. — А так все свелось к информированию, что у нас есть политзаключенные. Так мы четыре года это знаем. Замечательно, проинформировали, что дальше, что? Какие ваши предложения? У западников есть свои интересы, свои возможности. И нам надо их переубеждать, чтобы они на это шли.
Одним из важных шагов для освобождения политзаключенных, считает Светлана Мацкевич, является необходимость разделять гуманитарный и политический трек. Проще говоря, разделять выход людей из колонии и смену власти в Беларуси. Оба направления работы тесно связаны, но могут идти отдельно, уверена она.
— Политические условия [для переговоров и обмена] создаются, они есть, они существуют, — продолжает Мацкевич. — И вопрос только состоит в том, чтобы мы были готовы. У нас должен быть накоплен ресурс, накоплены связи для того, чтобы в определенный момент это начало работать. И надо заниматься этим, а не искать оправданий, сваливать вину то на Лукашенко, то на Запад и говорить, что «мы можем только помогать».
«Искать возможности самим»
Как и Светлана Мацкевич, сестра Марии Колесниковой Татьяна Хомич искренне рада за тех, кто благодаря обмену вышел на свободу. И так же, как остальные спикеры, задается вопросом: почему в списке освобожденных нет нобелевского лауреата Алеся Беляцкого, Марии Колесниковой и многих других.
— Даже если этот обмен — совместная операция спецслужб с целью вернуть ценных агентов и своих граждан домой, остается вопрос: почему в него попали более десяти российских политзаключенных и не включили беларусских? Беларусь, судя по всему, участвовала в этом сложном обмене, учитывая, что с октября 2023 года в заложниках находился гражданин Германии, — предполагает она. — Сторонами выступили США, Норвегия и Польша, которые являются давними партнерами демократических сил. У них была возможность включить беларусов в обмен, не говоря уже о Германии. На мой взгляд, одна из причин того, что этого не случилось, — вопрос их выхода не был приоритетным для западных партнеров. Коммуникация с лозунгами «никакой торговли политзаключенными», «никаких переговоров с режимом» и «сначала освобождение всех — потом переговоры и новые выборы» не принесла желаемого результата.
Важным шагом для решения проблемы может стать приоритизация темы политзаключенных, считает Хомич. Она уверена: пока этот вопрос не станет самым важным для беларусов, его тем более не будут учитывать западные страны.
— Впереди переговоры по Украине, президентские выборы в 2025-м — это те события, которые так или иначе будут происходить. Нам нужно определиться, что демократические силы, правозащитники, родственники и другие могут предпринять, чтобы не оставаться в стороне от процесса обменов, — предлагает она. — Сможем ли мы воспользоваться шансом, поставив освобождение в приоритет? Важно искать возможности самим, что мы можем сделать в этой ситуации, а также донести до Запада, что сейчас, возможно, наступил момент, когда выход людей реален. И нужно совместно искать пути для их осуществления.
«Точно ли мы прямо ничего не можем сделать?»
Экс-сотрудница Офиса Светланы Тихановской, медиаменеджерка и специалистка по социальным коммуникациям Анастасия Костюгова, дочь политолога Валерии Костюговой, осужденной на 10 лет колонии, после новости об обмене 1 августа вспомнила неожиданный выход на свободу беларусских политзаключенных 3 июля.
— Отпустили 18 человек, и оказалось, что вокруг этого может быть очень много недовольства. Отпустили не так. Отпустили не тех. Отпустили не тогда. Ничего себе, подумала я, оказывается, можно как-то неправильно отпустить людей, — написала она. — Четыре года никого фактически не выпускали, а только сажали, и тут что-то происходит. Явно же что-то важное. И раз оно произошло один раз, значит, может произойти еще раз, и еще. Шансы этого растут особенно заметно, если забыть хоть ненадолго про свое эго, свое желание быть правым и главным экспертом по режиму — потому что, по правде, никто из нас не эксперт по режиму, иначе мы б его давно победили, не правда ли?
Костюгова критикует попытки объяснить ситуацию догадками («да Лукашенко просто додавил Китай», «да это потому, что Польша», «это точно ООН и Гутерриш») и призывает признать, что «никто из нас не знает, что на самом деле произошло». И предлагает пытаться узнать, как это случилось.
— Вышло 18 человек. 18 людей теперь не в тюрьме. Не знаю, как вам объяснять, что это ценно, я вообще в досаде, что это надо объяснять. Да, а других признали политзаключенными, да, а новых задержали, да, да, да, репрессии не остановились. Но нужно цепляться вот за эту возможность и тянуть ниточку дальше, проверять гипотезы, — считает она. — Есть ли такое изменение нашего поведения, которое повлияет на их? А если попробовать это? А если вот то? Да, на все это влияем в основном не мы, а много других сил и обстоятельств, но точно ли мы прямо ничего не можем сделать?
В разговоре с «Зеркалом» Костюгова, как и Мацкевич, называет важной частью решения вопроса освобождения политзаключенных разделение гуманитарного и политического треков. Причем она призывает не просто разделять эти два понятия, но и становиться более гибкими в вопросах переговоров (в том числе обращать внимание на слова и действия Лукашенко).
— Беларусь должна быть чем-то полезна или хотя бы потенциально полезна, чтобы о ней вспоминали те, у кого есть ресурс требовать от Лукашенко. Отдельный кусок работы — это эту ценность создать, — считает она. — Очень важно смотреть, чего хочет сам Лукашенко, какие сигналы посылает. Проще всего убедить себя, что он ничего не хочет и отпускать людей тоже не хочет. Это не так. Если обе стороны вероятных переговоров совершенно не гибкие и полностью уверены в своей правоте, переговоров никогда не случится, кто-то должен быть хитрее. В конце концов, эти люди в тюрьмах нужны в первую очередь нам, значит, мы и должны проявлять креатив и подвижность.
