Лидчанин Павел Шурмей — один из самых именитых беларусских гребцов. С началом войны он записался в добровольцы и защищает Украину. Этим летом экс-спортсмен возглавил полк Калиновского. Его жена Елена Буряк тоже титулованная гребчиха из Николаева, где, несмотря на частые прилеты и регулярные отключения света, продолжает оставаться. «Зеркало» планировало поговорить с ней о муже, спорте и войне, но получилась большая беседа о жизни, поддержке и любви.
Елена Буряк — 36 лет. Воспитанница Николаевской областной школы высшего спортивного мастерства, заслуженный мастер спорта Украины. Призер многочисленных чемпионатов Европы и мира. Участница двух Олимпиад: в Лондоне в 2012-м и в Рио в 2016-м. В 2017-м спортсменку наградили Орденом «За заслуги» ІІІ степени. Елена признана лучшим атлетом января 2020 года по версии Всемирной федерации гребли. В 2023-м в Торонто (Канада) на Открытом чемпионате мира по гребле на Concept-2 (гребной тренажер) установила новый мировой рекорд и заняла первое место.
«Изредка получается, что могу приехать к нему в Киев на день-два или он ко мне»
— Давайте начнем с простого и в то же время сложного вопроса: как вы?
— Держусь. Есть такая николаевская шутка про областную военную администрацию. После обстрела 29 марта (в этот день в 2022 году российская ракета попала в здание Николаевской областной администрации. — Прим. ред.) там остался висеть удлинитель на «переноске» (речь о части здания, которая устояла между двумя стенами. — Прим. ред.). Мы все держимся, как эта «переноска».
— Когда началась война, вы поехали в Польшу, почему решили вернуться?
— Я была там десять месяцев, потом вернулась. Были очень хорошие условия, но это не свой дом. Хоть тут и обстрелы, и тревоги, но дома свои стены, дома спокойнее. Это во-первых. Во-вторых, в Украине я более эффективная единица, чем если нахожусь в Польше. Кроме того, что я действующая спортсменка, я еще массажист, стараюсь как-то волонтерить и делать что-то эффективное для победы, а не просто сидеть в Польше и ждать чего-то.
— Продолжаете тренироваться?
— Да, готовлюсь к чемпионату Украины. Ближайший — в феврале. Продолжаем защищать честь страны на спортивных аренах. Тогда же онлайн пройдут чемпионат мира и чемпионат Европы, в которых можно поучаствовать, будучи дома (соревнования проходят на тренажерах в помещении. — Прим. ред.). В принципе, я уже это делала в 2023 году.
— Морально сложно было тренироваться, когда идет война?
— Мне очень тяжело, это сродни апатии. Долгое время у меня не было не то что желания тренироваться, а желания вообще что-либо делать. В начале полномасштабки мы приехали в Варшаву. Полтора месяца жили в центре, все это время я была за рулем. Пыталась помочь кому-то с амуницией (что-то заказать, привезти), встречала людей на границе. Когда моя подруга-полька говорила: «Пойдем потренируемся», отвечала: «Я не могу, не хочу и не буду, потому что в эту сторону я не то что смотреть, я думать не могу». Потом стала потихоньку возвращаться. В 2022-м, когда поняла, что соревнованиями могу немного заработать на ВСУ, подумала, почему бы и нет.
— Как это?
— Зимой, когда гребцы заканчивают тренировки на воде и занимаются в зале на «концепте» (тренажер. — Прим. ред.), начинаются небольшие онлайн-челленджи. В них можно выиграть 200, 300, 500 долларов. Я не могу пойти воевать, но могу заработать какие-то деньги и купить что-то полезное для армии. Это одна из причин, почему я тренируюсь и стараюсь участвовать во всех соревнованиях.
К тому же мне надо было по сборной продолжить контракт. Для этого требовалось хорошо выступить на украинских соревнованиях. Стала тренироваться и потихонечку втянулась. Работа спасает. Самодисциплина — основа всех основ. Дисциплина и желание. Это психологически немного разгружает.
— Как восприняли то, что муж стал командиром полка?
— Нормально, если так надо, то надо. В его ситуации все шло своим чередом. Сначала он записался добровольцем, сказали, надо таскать пулемет. Хорошо, стал пулеметчиком. Поступило распоряжение: «Будешь командиром взвода крупнокалиберных пулеметов». Хорошо… Все складывалось по цепочке, одно за другим. Война — дело такое, что отказываться от полномочий и доверия нельзя. Самое главное, чтобы это было полезным. То, что он командир, — это полезно. Это сейчас его главная функция, если он в ней хорош, пусть делает. Если он будет хорош в чем-то другом, пусть занимается этим.
— Вы очень четкая.
— Спортивная карьера и рациональность. Некогда рассусоливать. Может, это минус для меня как для женщины, но я так себя вижу.
Когда началась полномасштабка, у Павла не было сомнений, приезжать или нет. В первые часы, когда бомбили Николаев, я с ним связалась (Павел находился в США. — Прим. ред.), он сказал: «Я лечу, я буду помогать, я буду защищать». Я при этом не останавливала его, бросаясь из окна: «Пожалуйста, не надо». Он взрослый человек, который принял взвешенное решение. Я не переспрашивала: «Хорошо ли ты подумал? Может, передумаешь и останешься?» Я уточнила, чем могу помочь. На тот момент ему надо было купить билеты. Хорошо.
— То, что он стал командиром, как-то повлияло на ваши отношения?
— Ему сейчас нереально дозвониться (смеется). Он все время на телефоне, решает много задач. У нас есть какое-то время рано утром, когда все проблемы и вопросы еще спят и мы можем немного поговорить, если никому не нужно срочно куда-то бежать. А в остальном мало что поменялось. Он стал, наверное, более молчаливым и собранным. В общем, ничего не поменялось.
— Как часто у вас получается видеться? Есть ли такая возможность?
— Особо нет. Изредка получается, что могу приехать к нему в Киев на день-два или он ко мне. Но это, конечно, редко, потому что он очень занятой человек. И я не могу занимать его время.
«Приехал просто с цветами и сказал: „Где у вас тут ЗАГС?“»
— Как вы познакомились?
— Мы спортсмены международного уровня. Поэтому мы, беларус и украинка, познакомились в Лондоне на чемпионате мира по академической гребле (смеется). Через год встретились на соревнованиях в Амстердаме, еще через полгода — на сборах в Болгарии. И с тех пор уже 16 лет вместе.
Очень долго эти отношения казались мне каким-то волшебством: не могла представить, как они возможны, ведь мы из разных стран. Потом стали друг к другу ездить. Раз в месяц, раз в два месяца. В перерывах между сборами. Все это очень интересно. Представьте, ехать из Беларуси в Украину 1200 километров на свидание.
— Кто к кому чаще ездил?
— Все зависело от наших спортивных карьер. Сначала он приехал ко мне в Николаев. У него было три дня между сборами, один провел со мной, остальное ушло на дорогу. В тот год, 2008-й, получилось, что у меня со спортом случились траблы. И я смогла побывать у него несколько раз подряд: через месяц-полтора приезжала на сборы на два-три дня. В 2010-м, когда его спортивная карьера закончилась, он стал ко мне ездить. Так мы встречались семь лет.
После свадьбы продолжили жить на две страны — Павел в Лиде, я в Николаеве. Почему-то тогда вопрос «давай уже жить вместе» у нас никогда не стоял. Павел работал то в Минске, то в Москве, то в Польше. Я тренировалась дома. Мы ездили друг к другу.
У нас даже была смешная ситуация, когда я уже сама ездила в Беларусь на машине. Как-то бравый беларусский пограничник меня спросил: «А чего это вы одна едете?» Говорю: «На свидание к мужу». Он мне: «А он что, сидит?» (смеется) Любовь на расстоянии возможна, было бы желание.
— Любовь на расстоянии — это сложно?
— Очень сложно и порой тяжело финансово. Первые два года, пока мы встречались, еще не было мессенджеров, мы говорили по обычному телефону… А ты же не позвонишь на три минуты: «Как дела? До свидания». Это на полчасика. Хочется рассказать, как прошел день, все узнать. В итоге в месяц у каждого уходило 150−200 долларов на мобильную связь. Да и приехать автомобилем на свидание… Представьте, сколько надо потратить на бензин за 1200 километров или на билет на самолет (смеется). Билет обходился долларов в 150. Я летала несколько раз из Одессы в Минск. Плюс надо до Одессы добраться, а затем из Минска в Лиду.
— Как Павел делал предложение?
— Приехал просто с цветами и сказал: «Где у вас тут ЗАГС?» (смеется)
— А кольцо?
— Кольцо пошли потом выбирать, но подходящего не нашли. У Павла был бриллиант, который он выиграл на соревнованиях, а также кольца родных. Он их переплавил для нас и поставил в одно из них для меня бриллиант.
«Мама улыбалась и кивала головой: „Обаятельный, обаятельный“»
— Какой у Павла рост? Все мои знакомые, кто пересекался с ним лично, говорят, что рядом с ним чувствуешь себя лилипутом в стране Гулливеров.
— Два метра.
— Помните, как его восприняли, когда впервые увидели?
— Во-первых, я сама метр девяносто семь (смеется). Во-вторых, когда мы познакомились, он был еще не такой широкий в плечах. Он был прекрасного атлетического телосложения, гребцовского. На чемпионате мира мы там все такие (смеется). Он особо не выделялся. Вообще, когда с ним познакомилась, сама для себя от всего сердца пожелала когда-нибудь найти похожего мужчину для жизни.
— Вау! Расскажите.
— Ну вот он мужчина. С ним приятно говорить, у него приятная наружность. О моем пожелании самой себе он узнал, наверное, лет через десять наших отношений. Как отреагировал? Поулыбался. Мы вдвоем просто очень серьезные.
— А ваши родные что сказали, когда его впервые увидели? Или у вас в семье все тоже высокие?
— Я самая высокая (улыбается). У меня мама и сестра. Мама, когда они познакомились, улыбалась и кивала головой: «Обаятельный, обаятельный».
— У вас с Павлом разница в возрасте 12 лет. Это никогда не было проблемой?
— Нет, мы оба драконы (родились в год Дракона по китайскому календарю. — Прим. ред.), нам комфортно. Человек-дракон — это человек-праздник. Человек, который может создать прекрасное настроение себе и окружающим. А еще мы очень любим путешествовать. Раньше часто куда-то ездили. Был случай, когда Павел приехал ко мне из Беларуси на пару дней, и мы ничего лучше не придумали, как поехать в Крым встречать весну. А это еще 700 километров к 1200, которые он уже преодолел. Дорога — мой дом (смеется). А еще у нас очень много друзей в разных странах мира.
— Потому что вы спортсмены?
— Потому что мы еще и общительные спортсмены (смеется). Думаю, практически в любой точке мира нас бы приняли. Хоть кто-нибудь.
«Когда поддерживаешь, болеешь за близкого человека так, что изнутри аж все выпрыгивает»
— Как это — строить семью, в которой оба профессиональные спортсмены высокого уровня?
— Вопрос не стоит в профессионализме. У нас с ним немного не совпадают взгляды на греблю в технике, в аспектах физиологической подготовки и поддержки. Это моменты, которые лучше не обсуждать, потому что можно зацепиться и поругаться. Но зачем? Поэтому у тебя такая гребля, у меня немного другая, но своя. Мы никогда друг другу не помогали, но и не мешали. А уживаться вместе нормально, спорт строится на дисциплине и уважении. Мы это перенесли и в жизнь. Плюс на сборах мы много лет жили с разными людьми и старались с ними искать общий язык, поэтому пытаемся и друг с другом найти этот общий язык. Так что профессиональный спорт скорее помогает.
— Была какая-то ситуация, когда вы поняли, что смотрите на греблю по-разному?
— Мы были на соревнованиях по гребле в помещениях. Они проходят на гребных тренажерах. Это был чемпионат мира в Америке в 2017 году. Мы прилетели без тренеров. А там нужно, чтобы, пока человек крутит свою дистанцию, кто-то находился рядом. Из нас двоих я шла первая, он сидел рядом и начал мне что-то по технике, по дистанции подсказывать. Мне это все не подходило, поэтому меня это так разозлило. Говорю: «Перестань, уйди». Я его прогнала. Потом спросила: «Что это было?» Он: «Я так вижу». Отвечаю: «Все, достаточно, это не твое» (смеется).
Позже мы обсуждали эту ситуацию в большом кругу друзей. Смеялись, это не то, над чем надо спорить. У нас разница в жизни 12 лет, и разница в гребле точно такая же. Все движется, идет вперед, меняются способы подготовки, спортивные программы, поэтому зацикливаться на таких вещах нельзя.
— Спортивная конкуренция между вами есть? Например, у кого больше наград?
— Нет, тем более у нас практически одинаковые результаты: мы оба финалисты Олимпийских игр. Так что все нормально.
— Но у вас впереди возможна Олимпиада, а он закончил карьеру.
— Он будет счастлив, если я выиграю Олимпиаду. Какое-то время назад я хотела закончить карьеру, но он мне не дал. Сказал: «Ты этого себе не простишь. И мне не простишь, если я тебе разрешу».
— Почему хотели?
— На Олимпийских играх (Елена выступала на Олимпиаде-2012, где в «двойке» заняла десятое место. — Прим. ред.) не взяла медаль и решила: «Ну его все к черту, буду теперь семейной женщиной». Он мне не разрешил, сказал: «Давай еще разок попробуй».
Павел видел во мне перспективную спортсменку и надеялся, что я, условно говоря, выстрелю. Так случилось, что по совокупности факторов результат тогда был невысокий.
На следующих Олимпийских играх (в Рио в 2016-м. — Прим. ред.) мы заняли четвертое место. Если бы не погодные условия у нас была бы медаль. Все могло быть очень хорошо, а было хорошо, но не очень (смеется).
— Каково это — смотреть соревнования, когда в них участвует любимый человек?
— Помню, когда болела за Павла на чемпионате мира по гребле на тренажере Concept2 в Америке, это было в 2017 году. Он был не в очень хорошей форме, но выиграл у кубинца. А это было важно, потому что в тот год кубинец был чемпионом мира на воде. Я его так сильно поддерживала, а он после «финиша» свалился с «концепта» зеленый (улыбается). Качался по полу, крутился вокруг своей оси. Я поняла, что человеку очень плохо, он сделал больше, чем мог. Он реально выложился на 120 процентов. Я подбежала, но что ты сделаешь? Максимум можешь дать воды попить, полить, это такое себе. Вода уже не помогает.
Через несколько лет он мне сказал: «Я помню, как я качался, как крокодил». Слушаю и реально понимаю — крокодил, когда атакует жертву, потом начинает вращаться вокруг себя. И я снова смеюсь. А когда поддерживаешь, болеешь за близкого человека так, что изнутри аж все выпрыгивает. Нужно же показать свои уверенные глаза, чтобы он тоже был уверен в себе.
— Было такое, чтобы вы оба выступали на соревнованиях и у кого-то медаль, а у кого-то провал?
— Сейчас даже и не вспомню. Думаю, нет. Мы оба обычно выступали с медалями. Дело в том, что на воде мы вместе выступали буквально один год, когда и познакомились. Больше здесь не пересекались. А на «концепте»… Мы известные в мире академической гребли люди, поэтому всегда хорошо выступали.
«Всегда ему говорю: „Я с тобой. Я тебя жду очень сильно. Больше, чем ты думаешь“»
— Когда началась война, Павел был в США. Что он там делал?
— После ковида открыли границы, и он поехал готовиться к соревнованиям среди ветеранов. Пришлось вернуться. Даже не выступил.
— Помните, как созванивались первый раз, когда началась война?
— У него тогда была ночь. И я ему написала сообщение. Он очень рано проснулся, все понял и сам мне позвонил. Спросил, что да как. Я ему рассказала, что слышала, что видела, как ведут себя люди на улице. А я еще такая наивная. У меня 25 февраля должны были быть соревнования онлайн на «концепте». Я 24-го думаю: «Надо съездить на спортивную базу, потренироваться» (смеется).
Понятно, что база закрыта, людей на улицах нет, все стоят под банкоматами, на заправках, из магазинов выгребают какие-то продукты. Боже мой! Думаю, вот это я молодец, поехала на тренировку.
— За эти три года войны какой момент был для вас самый тяжелый?
— Наверное, это был апрель 2022 года, когда Павел ходил в страшные места, как он говорил. Один раз его не было на связи четыре дня. Четыре дня я сидела, не закрывая глаза, смотрела на сообщение, чтобы увидеть, что оно доставлено. А оно почему-то не доставлялось и не доставлялось. Слава богу, он попросил кого-то, чтобы мне написали. Мне пришло с неизвестного номера: «С Дядькой все нормально». Думаю, хорошо, потому что я уже потихоньку седеть начинала.
Позже он рассказывал, что они там и убитых имитировали, когда над ними дрон висел, и рачковали (ползали по-пластунски. — Прим. ред.) по полю, когда их обстреливали. Вот эти моменты были самые страшные. Потому что одно дело, когда об этом человек весело вспоминает в бане. А другое, когда он только оттуда вернулся и рассказывает глухим голосом. И ты понимаешь, что даже не представляешь, что он пережил. Этот голос… Он дает на себе все прочувствовать очень четко. Это, пожалуй, был самый страшный момент.
Я всегда ему говорю: «Я с тобой. Я тебя жду очень сильно. Больше, чем ты думаешь. У меня на тебя планы, ты мне нужен». Он внимательно слушает. Этими словами я настраиваю и его, и себя, потому что верю — они нам обоим придают уверенности.
— В январе 2023-го Павла ранило. Как вы об этом узнали?
— Они работали на Бахмутском направлении, а я приехала в Днепр с вариантом, что буду поближе к нему. Думаю, когда-никогда, может, на пару часов будем встречаться. Хоть на полдороги. Или я к нему подскочу, или он ко мне. Получается, ночью перед его ранением я долго не могла заснуть. Очень долго, часов до двух. Думаю, да что же это такое?! Наверное, я голодная. Поела, дальше не спится. Кое-как часа в четыре заснула. В восемь утра он мне звонит: «Киця, я „триста“, но напарнику моему еще хуже. Ему, наверное, и руку, и ногу будут удалять». Говорю: «Все сначала». Он рассказал, что ранен, но, слава богу, все нормально. Объяснил, что в руку попало, но ничего страшного. Предупредил: «Вечером буду в Мечникова». Это больница в Днепре. Там мы и встретились. Когда видишь в грязной волосатой куче родные глаза, то передергивает, но становится легче.
— Насколько я поняла из его интервью, ранение было серьезное, хотя сам он говорил об этом как о чем-то простом.
— У него были ранены две руки. В правой были осколки в кисти, а в левой просто вылетел кусок мяса. Осколком вынесло, перебило нерв, и там образовалась приличная дырка. Пинг-понговый шарик туда точно бы поместился, а то и побольше что-нибудь. Он, в принципе, как нормальный мужчина, сказал, что ничего страшного (смеется). Вы же знаете, что у мужчин либо все нормально, поэтому к врачу не пойду, либо все плохо, и уже нет смысла. Два или три месяца он пробыл в больницах. Потом долгая реабилитация. Лечился он в Киеве, и я к нему приехала, чтобы быть рядом. Думаю, это был самый тяжелый для него период: ему загипсовали две руки. Слава богу, ненадолго.
— Как вы все это вынесли?
— А кто вам сказал, что я вывозила (смеется)? Если честно, я просто знала, что должна быть рядом. Самое главное и для него, и для меня — то, что мы вместе. Мы вместе пройдем все испытания, проблемы. Я просто знала, что нам нужно быть рядом и все будет нормально. Он меня поддержит, а я его. Нам не нужен был психолог. К ребятам в госпиталях они часто приходят. Побратим Павла, который был ранен, держался на позитиве. К нему пришел психолог. Говорит: «Настроение у вас сильно хорошее». Тот отвечает: «А какое должно быть?» Специалист: «У вас такая проблема с ногой и с рукой… Вы выключаете газ, когда выходите из дома?» Побратим: «Вы чего?! Вообще? Я месяц в больнице лежу, какой газ?» Я говорю: «Нет, к нам таких психологов не пускать». Но это так… лирическое отступление.
— Как Павел вас поддерживает во время войны?
— Я могу ему рассказать про свои мелкие проблемы, но это не значит, что он должен их решать. Я могу справиться сама, просто мне нужно поговорить, пожаловаться. Все. Все-таки психологу нужно заплатить, а лучше эти деньги пусть пойдут на ВСУ (улыбается).
Когда началась война и мы встретились в Польше, он меня очень поддержал. Из Николаева мы выехали 25 февраля. Дорога до границы, плюс 47 часов там, и еще оттуда надо было добраться хотя бы до ближайшей гостиницы. В машине я одна была водителем, поэтому это был челлендж «только не закрывай глаза».
Больше двух суток я не спала, у меня уже выпадали глаза, тряслись руки, а заменить меня, в общем-то, было некем. Он меня сильно поддержал, чего раньше не было. У нас не заведено говорить, например, «ты молодец, все получится». Потому что мы знаем априори, что мы молодцы и у нас все получится. В тот момент он повторял: «Ты сильная, ты доедешь, давай вперед». Он тогда был уже в Польше и очень меня ждал. И я смогла. Не могу сказать, что горжусь собой, но знаю, что возможности организма немножко больше, чем мы думаем.
— Когда общалась с военными или с их близкими, многие рассказывали о ПТСР. Как ваш муж с этим справляется?
— Слава богу, ПТСР обошел нас стороной. Единственно, у него контузии, поэтому, общаясь по телефону, он может переспрашивать по несколько раз, потому что недослышал или плохая связь.
— Случались у вас периоды сильного отчаяния?
— Тяжело, когда близкие погибают. Тогда очень тяжело обоим… Мы давно договорились, что все твое — это мое, мое — твое: твои кумовья — это мои кумовья, твои друзья — мои друзья. В такие моменты сложно найти нужные слова, хотя это ситуации, когда слова и не нужны, и так все понятно.
— Как вы с Павлом за время войны поменялись?
— Стали более сдержанными и собранными. А он еще стал профессором (улыбается). Он и так был очень эрудирован во всяких военных штуках. А сейчас стал экспертом, и мне порой страшно что-то у него спрашивать, потому что разговор может затянуться (улыбается).
— Вы сказали, что очень любите путешествовать. Куда поедете, когда закончится война?
— Да куда угодно. Хотя даже представить себе не могу, что будет, когда она закончится. Наверное, это тот момент, когда наконец-то все смогут выдохнуть и выплакать все, что недоплакали за войну. Не знаю, что будет со всеми. Вот уже практически три года мы не можем ничего планировать даже на завтра. Поэтому, когда случится конец войны, тогда и узнаем, что будет.
