Зубная докторка Наталья Кукишева оказалась в заключении по «делу Зельцера» — айтишника, погибшего в перестрелке с сотрудниками КГБ. Сначала ей вменили разжигание вражды, а потом сменили статью и осудили на два года колонии за оскорбление Лукашенко из-за комментариев в Telegram. Наталья рассказала «Медиазоне», что в изоляторе на Окрестина она оказалась в одной камере с вдовой Зельцера Марией Успенской, а в колонии ее ужаснула клетка на улице, куда помещали провинившихся осужденных.
«У вас тут двери ломают, приезжайте». Задержание по «делу Зельцера»
28 сентября 2021 года в Минске во время перестрелки в квартире по улице Якубовского погибли два человека: сотрудник КГБ Дмитрий Федосюк и IT-специалист Андрей Зельцер. Вскоре СК отчитался о задержании более сотни человек за оскорбительные комментарии о перестрелке Андрея Зельцера с сотрудниками КГБ. Против них были возбуждены уголовные дела по статьям о разжигании вражды (статья 130 УК) и оскорблении представителя власти (статья 369 УК). Впоследствии более сотни человек были осуждены по «делу Зельцера». Одной из задержанных по нему оказалась жительница Орши Наталья Кукишева.
Про перестрелку на Якубовского Наталья услышала по телевизору — прямо на работе, в государственной стоматологической поликлинике в Орше. Сначала она не поверила. Пришла домой, перепроверила и поразилась посту в одном из телеграм-каналов.
«Убиты люди. Программист, кагэбэшник — неважно. Я читаю, а там высказывают соболезнования и в конце пишут: „Работайте, братья“».
Это возмутило Наталью, и она оставила под постом несколько комментариев. В тот же день поздно ночью ей позвонили из милиции и попросили приехать по адресу прописки.
«Говорят: у вас тут двери ломают, приезжайте. Я приехала. Ничего там не ломали. Просто стоят милиционеры, говорят — подождите. Я подождала, приехали сотрудники КГБ. Показали мне мои комментарии. Говорят — вы писали? Я отвечаю — я. Ну и все, мы поехали».
«Ее могли просто свести с ума». На Окрестина сидела с вдовой Зельцера
Большую часть срока Наталья провела в изоляторах — сначала на Окрестина, потом в Жодино и Витебске. После того как приговор вступил в силу, ее этапировали в женскую ИК-4 в Гомеле.
На Окрестина она оказалась в камере с Марией Успенской, вдовой погибшего Андрея Зельцера. Марию часто возили на допросы, после которых она возвращалась измотанной, вспоминает Наталья.
«Ее трясло так, что зуб на зуб не попадал. Она говорила, что запугивал даже ее адвокат, говорил, что будет огромный срок. И за сына очень волновалась. Когда ребенок уходил в школу — были у него два родителя. А вернулся — ни одного. Она говорила, что бабушка его досмотрит, главное, чтобы не забрали».
По словам Кукишевой, Мария не производила впечатление невменяемого человека. Наталья очень удивилась, когда после освобождения узнала, что Успенскую отправили на принудительное лечение.
«У нее были очень тяжелые допросы. Когда мы еще вместе были на Окрестина, старались все друг друга поддерживать. Но потом ее же перевели в КГБ. Я думаю, ее там могли просто свести с ума».
После Окрестина Наталья еще около двух месяцев провела в СИЗО в жодинской тюрьме. В первый же день там женщины убирали восьмиместную камеру — смывали со стен слоганы и стихи на беларусском языке: «На столе было чем-то выцарапано „Жыве Беларусь“. Это не смоешь, конечно», — вспоминает Наталья.
Условия в Жодино были хуже, чем на Окрестина, говорит она. Женщины спали по двое на узкой кровати. Днем лежать на кроватях было запрещено, а по ночам женщин каждые несколько часов поднимали на проверку.
«Отбой в 22.00. Только вы улеглись — в полночь первая проверка. Все должны встать, построиться, подойти к кормушке и сдать рапорт. После этого вроде бы только все заснули — в три ночи еще проверка. И опять все по новой. Мы постоянно хотели спать».
После жодинского изолятора до вступления приговора в силу Наталья находилась в витебском СИЗО.
«За что два года? За что нас всех пытали?» Суд
Суд Натальи длился всего пару часов. Дело рассматривали в закрытом режиме, поэтому на процесс не смогли прийти даже ее родные.
Изначально Наталью обвиняли по статье о разжигании вражды, однако позже обвинение переквалифицировали. Несмотря на то, что в комментариях Наталья не писала ничьих имен, ее приговорили к двум годам колонии по статье об оскорблении Лукашенко (статья 368 УК). Еще перед судом она спрашивала у следователя, как он понял, что речь в комментариях шла именно о Лукашенко: «Он отвечает: „Ну оно ж и так понятно“. Под его изображением написаны».
Решение суда Наталья Кукишева считает несправедливым.
«Я признала свою вину, мне чистосердечное признание записали в смягчающие обстоятельства. Но все равно дали столько, сколько запросил прокурор. Но это же „преступление“, которое общественной опасности не представляет. За что два года? За что нас всех пытали? Те условия, которые у нас в камере были, это пытка».
Нелепые правила, клетка на улице и запрет на солидарность в колонии
ИК-4 Кукишева называет «настоящим концлагерем», а одной из самых ужаснувших ее вещей — клетку на улице, в которую помещали «провинившихся» заключенных. За четыре месяца, которые Наталья провела в колонии, она дважды видела в этой клетке женщин.
«Первый раз увидела, когда только приехала. Иду и в какой-то момент понимаю, что вижу человека в клетке. Она стоит на всеобщем обозрении. Страшно себе представить, каково это морально. Обычная металлическая клетка возле здания. Прутья покрашены в серый цвет, девочка совсем молодая стоит в этой клетке. Это как вообще, это в каких книжках про пытки они такое прочитали?»
О клетке подробно писал в исследовании Международный комитет по расследованию пыток в Беларуси. Клетка находится возле КПП колонии — между жилой и промышленной зонами. Женщин помещают в клетку, например, за отказ от выполнения распоряжений сотрудников колонии или конфликты с другими заключенными. Клетка размещена таким образом, чтобы ее могли видеть как можно больше осужденных по пути на работу и обратно. Сотрудники колонии и заключенные называют ее «клеткой позора».
В первое время в колонии Наталью оскорбляла заключенная, которая сотрудничала с оперативниками: из-за того, что та не могла понять, в каком порядке нужно становиться на построение.
«Там своя схема, я долго разбиралась. И вот у меня просто ломалась картина мира: я образованный взрослый человек, а осужденная говорит, что я безмозглая, безрукая, смеет меня оскорблять, испытывает на прочность».
Проявлять солидарность и поддержку, помогать друг другу или чем-то делиться в колонии запрещено. Администрация создает в отрядах атмосферу недоверия, поощряет «стукачество» и слежку, говорит Наталья.
«Если за тобой следят по просьбе оперативника, то это очень заметно. У меня был случай: нам нужно было поговорить с одной заключенной, и мы закрыли дверь в комнате, где все спят, ненадолго остались вдвоем, хотя там так нельзя. И вот я выхожу, открываю двери и ударяю одну женщину дверью по лбу. Потому что она стояла за дверьми и пыталась подслушивать».
Быт в колонии строго регламентирован и наполнен нелогичными правилами. Например, голову можно мыть только два раза в неделю.
«Кому я помешаю своей чистой головой, если помою ее третий раз? А это считается очень серьезным нарушением. Или вечные уборки: лужи вениками и тряпками убирать перед любой проверкой — на полном серьезе. Столько дурацких обязанностей, правил — и все направлено на унижение, чтобы твои лучшие моральные качества просто сломать».
Наталья решила не фиксироваться на конфликтах, а постараться сохранить себя, выжить и выйти на свободу. Это занимало ее мысли на протяжении всего срока в колонии.
«Все хотят на свободу: кто-то по УДО, кто-то по сроку. Но каждый думает, что сейчас двери откроются и можно будет идти домой к родным. Если тебя не отпускают, если новый срок, как это было у [журналистки] Кати Андреевой, — наверное, страшнее ничего быть не может. Это был мой главный страх: ты живешь этой надеждой, и вдруг ее ломают».
«Наконец снять эту дурацкую, уродливую одежду». Освобождение
Наталья боялась нового срока и почти не строила планов на жизнь после освобождения. Но написала в письме мужу и сыну, как ее лучше встречать.
«Я написала, что один из них может не приезжать, может остаться дома — главное, чтоб был готов шашлык. Мне страшно хотелось мяса, хотелось принять ванну и наконец снять эту дурацкую, уродливую одежду, надеть свою. Я даже не могу сказать, что мне хотелось видеть друзей. На первый план как будто стали базовые потребности».
Жизнь после освобождения легкой не стала. На прежнюю работу в поликлинику ее не взяли, только отдали трудовую книжку и дали расписаться в журнале. А домой по несколько раз на день приходила милиция.
«Я пыталась как-то наладить жизнь, но у меня не получилось. Может, это связано с тем, что я из небольшого города, но это был просто ад. Они приезжали по пять раз на дню, из разных инстанций — в форме, без формы. То уголовный розыск, то еще кто. Участковый угрожал, что дверь мне взломают, если я вдруг им не открою, электрошокером перед лицом махал. Даже ночью они могли прийти проверить телефон».
Чувствуя, что в Беларуси оставаться небезопасно, Наталья с мужем продали дом и всей семьей эмигрировали в США: «Я никогда не думала про эмиграцию и уезжать не хотела. Но мне даже сын говорил: „Мама, заберут еще раз, все будем жалеть и сделать уже ничего не сможем“».
Жить в новой стране Наталье пока тяжело.
«У меня сложно с моральным состоянием. Сама ситуация не отпустила. Плюс эмиграция сложная. Здесь совершенно другая жизнь. Найти нормально оплачиваемую работу сейчас невозможно, нужно язык выучить. А чтобы возможно было учить язык, нужно, чтобы в голове был порядок и на душе спокойно. Вот и получается замкнутый круг».
Читайте также
