С самого начала войны в Николаеве, как говорят местные, напряженная обстановка. Военная статистика подтверждает это: с 24 февраля — 87 жертв и 399 раненых среди гражданских. 4 марта в город даже заходили российские войска, но военным Украины удалось отбить атаки, они до сих пор защищают весь регион. А на юге — оккупированный Херсон, а на востоке — больше чем на половину захваченная Запорожская область, недалеко и бои на Донбассе. Спросили жителей города, как они второй месяц живут под регулярными обстрелами и как относятся к губернатору области Виталию Киму. Кажется, порой они не менее позитивны, чем их известный чиновник.
«Как начались эти прилеты ночью, во дворе просто белый день стоял»
Сообщение в одном из николаевских чатов за 20 апреля: «Хочу выехать из Николаева. Подскажите, пожалуйста, как это можно сделать. Мне очень страшно». Его написала 32-летняя Ольга. Родственники женщины уехали, а ее почему-то не забрали. Теперь она живет у кумовьев, только они, говорит, и поддерживают.
— Моя семья уехала на запад Украины, мне даже никто не предложил уехать, я и осталась. Мы тут живем в частном секторе в Варваровке (часть Центрального района Николаева. — Прим. ред.). Днем в городе последние четыре дня была тишина. Но еще же ночь впереди! В четверг я вышла на улицу покурить в 21.00, и как начали стрелять! Думала, сердце остановится: начало трусить, я вся побледнела. То прилеты, то отлеты, то ракеты, то еще что-то — ужас просто, — эмоционально и устало рассказывает Ольга. — Мы не прячемся, потому что тут некуда. Страшно, а что делать? Главное — не стоять возле дверей или окон.
Не стоять у окна Ольгу научили не интернет и рекомендации чиновников, спасателей, а один из тех самых «прилетов» в середине марта. Тогда женщина была в селе Прибугское, в 33 км от областного центра, где четыре месяца назад купила дом. Село, говорит, хата за хатой разбили.
— Я продала все, что было, чтобы купить этот дом — теперь моей хаты уже нету. Поначалу бои были за селом, а потом 15 марта заехали вояки, наши, их начали российские войска бомбить. Мы были у бывшей свекрови, когда в ее огород прилетела кассетная бомба — мы как раз выбегали в погреб, чтобы спрятаться, а тут как посыпались окна! Спасло, что на них была клеенка, а так бы нас засыпало осколками. Когда в селе было тихо, выходишь на улицу — то там хата горит, то там. Только 17−18 марта начали вывозить людей, — рассказывает женщина, как лишилась жилья и попала в Николаев.
Когда спрашиваем о губернаторе Киме, Ольга передает трубку своему куму, Николаю.
— У нас отличный губернатор! Никуда не убежал, держит оборону, помогает бойцам всем, чем может. Я его один раз видел на каком-то празднике, но лично не общался, в интернете смотрю… Конечно, если еще где-то увижу — подойду и скажу спасибо за то, что он во всем помогает. Он пытается людям воду питьевую завезти. Вот буквально час нет водовозок, а так — постоянно, днями из ближайших сел, где есть скважины, они ездят на Николаев. Очереди за этой водой, конечно, сумасшедшие стоят…
Николай рассказывает, что в городе бывают перебои со светом и газом. Но это мелочи, с ними люди научились жить. Самая большая и нерешаемая проблема — обстрелы.
— Вот был прилет кассетный где-то недалеко — так «гепнуло», что аж дом наш лопнул. Еще таких пару прилетов, и он рассыпется. Как начались эти прилеты ночью, во дворе просто белый день стоял. Я стою, в доме свет потушен, а в нем светло. Но страшно, когда обстрел, было поначалу. Теперь страшно, когда тишина, а не когда стреляют. Почему? Да потому что это неизвестность: где стрельнет и куда прилетит?
Мужчина говорит, в округе большинство жителей уехали — остались, по его словам, процентов 20. Сам он отправил 11-летнюю дочку к родителям в деревню — тоже на Николаевщине, но там «меньше гепают». С женой собирается оставаться в городе.
— А куда я буду ехать? Я жду, когда придут и скажут: «Надо служить». Автомат в руки — и вперед защищать Родину. Дома сидеть не буду — пойду за жену и детей. Я пытался в армию попасть, но мне сказали, что нужны люди с боевым опытом, служившие, а у меня не получилось раньше в армию пойти. Видел в соцсетях, как наши беженцы живут за границей в подвалах сырых. Я лучше у себя тут дома умру, чем где-то от голода.
Под Николаевом — оккупированные Херсон и практически вся Херсонская область. Восточнее — Запорожская — тоже больше чем на половину сейчас занята российскими войсками. В некоторых населенных пунктах ведутся бои. Спрашиваем собеседника, не боятся ли жители его города наступления и ухудшения ситуации.
— Ну, как не переживать? Переживаем. Ждем. Если будут наступать, будем подниматься, брать в руки, что есть, и гнать их. Им тут никто не рад. Я боюсь только за свою жену и за детей, а мне уже нестрашно — я просто возьму вилы и пойду рассказывать им, чтобы они возвращались туда, откуда пришли. Но пишут, что ничего не будет… — надеется Николай. — Мы же к ним не лезем, чего они к нам полезли? Вот у нас разрушений много в городе. В некоторых районах, я посмотрел, ни школ, ничего — просто руины. Есть такие села вокруг Николаева, что их просто стерли с лица земли. Очень долго это будет восстанавливаться. Кем? Все, кто останется жив и кто вернется с фронта.
— Как думаете, почему Николаеву и области так достается?
— Не знаю. Может, им понравился город или наши николаевские девчата? Они у нас красивые! Ну, а что еще им в Николаеве надо? — шутит Николай, который считает, что по жизни без юмора никуда. — Не надо плакать! Зачем ходить унывать? Нужно жить дальше, потихоньку, это же не конец жизни. И во Вторую мировую люди жили. Рано или поздно будет у нас победа! А слезами тут ничего не сделаешь — надо быть позитивным и надеяться на лучшее.
«То, что пишут русские, что мы черпаем воду из лужи и пьем, — просто идиотизм»
Не без позитива отвечает практически на любой вопрос и николаевский поэт, 41-летний Макс Айдахо. Мужчина родился в Херсоне, когда ему был год, семья переехала в Николаев. Там он вырос, женился, у него родился ребенок. Новости о происходящем что в Николаеве, что в остальных городах страны, собеседник воспринимает, признается, не без слез.
— Сейчас все тяжело — что Херсон под оккупацией, что мой город обстреливают, что я вижу слезы своей жены; тяжело от того, что говорят по телевизору. Это все ужасно и несправедливо — в 21-м веке делать такую х****. Жители Николаева могут день в тишине провести, а могут — под залпы и прилеты. Или еще может быть так, что где-то рядом разорвались «смерчи», и вокруг вас умирают люди. Районы обстреливают хаотично, от этого никто не застрахован. Обстреливают «смерчами», кассетными снарядами — разрывается и шрапнелью все разбивает. Иногда еще, сволочи, авиацией. Вот я сейчас с вами разговариваю, но шрапнель может прилететь мне в окно, пробить трубку телефона и застрять в моей голове, — спокойно рассуждает собеседник. — На моих глазах снаряд от смерча залетел в школу и пробил крышу, не разорвался. По центру на днях влупили, сволочи, и нашу любимую надпись «Я люблю Николаев» повредили. И вот так всю неделю. Погиб паренек, который играл с моим сыном в баскетбол, ему было 19. А так пока из моих знакомых, слава Богу, все живы. Почему-то пока в моем мире умирают только неизвестные мне люди…
Власти Николаева заявляли, что из города уехало около 40−50% населения, некоторые возвращаются. Остальные продолжают жить, как могут, — работать и зарабатывать. По словам Макса, помимо продуктовых магазинов, средний бизнес тоже пытается остаться наплаву, чтобы не умереть, хотя на улицах опасно.
— Последние недели только темнота — и внутри все начинает сжиматься. Начинаются разрывы — ты или понимаешь, что где-то рядом, или звонишь друзьям, пишешь в чаты: где, что? Мы уезжать пока не собираемся. Уезжают в основном женщины и дети, мужчины остаются — надо все-таки кому-то город защищать. Вот если начнут город бомбить, как Дрезден во время Второй мировой войны, тогда будем или по подвалам прятаться, или уходить. Но большинство людей уже перестало прятаться — люди остаются подальше от окон, в коридоре, за двумя стенами.
— Николаев очень старый город. Изначально это был город кораблестроения, поэтому центр [при строительстве] был поделен на квадраты, чтобы было удобно везти древесину. Многие дома — 19-начала 20 столетия, старый город очень красивый, уютный. У нас прекрасная набережная, замечательные мосты, которые сейчас заминированы на всякий случай. Слава Богу, это пока не разрушено. Хотя не надо говорить слово «пока».
Макс подробнее рассказывает о том, как николаевцы живут без центрального водоснабжения. Ночью 13 апреля в Херсонской области в зоне боевых действий повредили трубу, туда коммунальники добраться не могут, поэтому пока город без воды.
— Недавно наткнулся на брехню, которую пишут российские журналисты, что у нас тут гуманитарная катастрофа (в публикации говорится о возможной эпидемиологической катастрофе. — Прим. ред.) На самом деле питьевая вода людям развозится везде. Те, у кого есть скважины, делятся ею в своих микрорайонах, нам Одесса очень помогает. В очереди за водой в самом начале можно было простоять и два часа, сейчас люди уже запаслись, я вот сходил набрал за 10 минут. Страшно ли стоять ждать? Страшно. А скажите, что еще делать?
— Техническую воду, чтобы мыться и смывать в туалете, мы уже набираем сами. Вот четыре дня шел дождь — люди понабирали тазики, ведра. Еще есть источники. Ну и город стоит на двух реках, поэтому кто живет возле берегов, набирают там, на машинах люди туда приезжают. Я не вижу тут проблемы. То, что пишут русские, — что мы черпаем воду из лужи и пьем, — просто идиотизм. Никогда такого не было. Думаю, власти скоро починят трубу или примут другие решения.
С самым главным чиновником в области, уже теперь знаменитым губернатором Виталием Кимом, Макс учился в одной гимназии, но общаться с ним мужчине не доводилось.
— Он на два года младше, но как человека я его не знаю. Мне, если честно, кажется, что он много болтает ненужного. Во время войны позитив — это хорошо, но шутки, когда гибнут люди, неуместны. В областной государственной администрации погибло много людей. Я считаю, что во время войны не надо было такое скопление людей там устраивать. Но это мое личное мнение. А кто Кима любит — девушки, которые хотят на нем жениться? — отшучивается горожанин. — Что-то делается в городе, что-то не делается. Как губернатор, думаю, он интереснее, чем предыдущий. Ну, и область в безопасности — уже плюс.
Утром 29 марта Россия нанесла ракетный удар по зданию областной госадминистрации Николаева (сокращенно ОГА). Пока данных о последствиях не было, ее глава Виталий Ким в видео пошутил: «Развалили полздания, в кабинет попали ко мне, сволочи, весь запас айкосов потерял. По людям, по жертвам: ходим под Богом. Большинство вышло, спаслось, чудом, непонятно как. Сейчас восемь гражданских, под завалами которые, надеемся, вытащим, ищем. Больше 50−100 вышли. Трое военных тоже ищем». Вечером, когда из-под завалов достали раненых и погибших, глава области извинился: «Я прошу прощения за утреннее видео… Очень верил, что не будет жертв. Шутка про айкос отстой». В тот день погибли 36 человек.
Сам Макс Айдахо издал книгу, победил рак, теперь, как может, пытается бороться с войной — волонтерит в проекте «МрійДій».
— Вообще я менеджер, в компании попросили помочь — я отозвался. Тут я грузчик — мы разгружаем еду, воду, вещи, потом это развозится людям. Так я понимаю, что помогаю — себе, другим семьям, пенсионерам, области, нашим ТРОшникам (бойцам сил территориальной обороны. — Прим. ред.), воинам. Моя работа — маленький винтик в огромном механизме, но чувствую, что это когда-то мне зачтется. Да, денег тут не дают, но дают пайки — можно накормить семью. Единственный минус — у меня ипотека, в долларах. Если война затянется? Работы нет, деньги имеют свойства испаряться — даже не знаю, как платить. Но мы наперед не загадываем. Два месяца прожили — уже хорошо.
Макс шутит весь разговор, серьезно говорит лишь о погибших, постоянном риске для жизни, без которого никуда в городе под обстрелами, и о взаимопомощи николаевцев.
— Люди, которые остались, поддерживают друг друга всем — одеждой, продуктами, морально. Такой вот у нас менталитет. Мы никакие не нацисты, не бандеровцы — просто хотим жить в мире, чтобы от нас все отстали. Я вот, помимо поэзии, увлекаюсь историей. Люблю металлоискателем находить монеты — меня в коллекции красивейшие греческие монеты 4 века до нашей эры, шикарнейшие наконечники. Война мне перечеркнула весь копательный сезон! — снова смеется Макс. — Да и на годы, думаю. Но тут у многих вообще ничего не осталось — к нам приехали люди, у которых хаты разбомблены, они просто просили еду и вещи. Теперь кто еще в доме, квартире живет — это элита. Но у нас остаются вера, надежда и любовь. Любовь к городу, вера в лучшее и надежда на наши ВСУ.
«Некоторые делают длинные ногти, хоть и война. Говорят: «Если умру, то красивой»
В рабочем инстаграм-профиле 25-летней Александры, мастера по маникюру, — ни одного поста про войну. Разве что фото патриотичных дизайнов для ногтей на выбор клиенткам. 13 марта девушка вернулась в работу.
— Жизнь у нас в городе есть, но она такая, знаете, на дне (смеется). Потихонечку пытаешься работать, влиться в нормальную жизнь, но не получается. С каждым взрывом ты возвращаешься к этой отправной точке — жизнь уже никогда не будет такой, как раньше. Я вернулась в работу, потому что выбора нет: папа без зарплаты, потому что на его объект прилетело и его отправили домой. А на гуманитарку мы не претендуем, раз можем зарабатывать. Поэтому маленького ребенка я оставляю родителям, а сама иду делать ногти. Да, это опасно — ходить по улице, принимать людей (девушка временно живет у родителей, а с клиентами работает на своей квартире. — Прим. ред.) Ким сказал: «Надо поднимать экономику», — смеется Саша. — Со своего заработка я отчисляю деньги то на ВСУ, то на гуманитарку, то на приюты — везде по чуть-чуть. Добро ведь возвращается, как говорится.
Первые две недели, не без удивления рассказывает Саша, проработала без выходных.
— Запись была очень плотной. Оказалось, сфера маникюра очень востребована даже в войну: все мастера уехали, а ногти растут! Ногти, ресницы, волосы. Девочки продолжают быть девочками и продолжают все это делать, — шутя рассказывает Саша. — Некоторые делают длинные ногти, хоть и война. Говорят: «Если умру, то красивой».
Рабочий стол Саши стоит возле окна.
— В ОГА прилетело на моих глазах — здание видно из окна. Что делаем, если тревога? Продолжаем делать маникюр, прятаться у нас тут негде. У меня обычно громко играет музыка, работает вытяжка, фрейзер, и это не так слышно. Страшно, когда вокруг начинаются взрывы, но ты продолжаешь работать, потому что тебе за это кушать и жить. Никто не отменял коммуналку, налоги, с которых тоже идут отчисления на армию. Да, когда [звуки взрывов] где-то очень близко и вибрирует весь дом, мы останавливаем процесс, чтобы я человеку ноготь не пропилила. Ну или когда руки начинают трястись от паники, ждем, пока все пройдет. Окна вибрируют настолько, что все время кажется, будто они вылетают.
— Если это происходит ночью, ты просыпаешься от вибрации, которая идет по земле, — под тобой трусится диван, по всему телу идет этот импульс. Гул, звук от окон — не передать, насколько это страшно. Многие мои знакомые спят в коридорах или в подвалах, бомбоубежищах, некоторые из них так и не выходили. Кто-то уже поехал крышей, стал невменяемым, делает странные вещи. Это от бессилия: мы ничего не можем сделать — сидим ждем непонятно чего.
Пока делается маникюр, девушки общаются. Есть две темы, говорит Саша.
— Это или война, или семейные драмы, отношения. Я тут подрабатываю личным психологом, — снова шутит девушка. — Большинство моих клиенток сейчас — девочки из Херсона, Харькова, есть из Мариуполя, нашей области, это беженки, у которых нет ничего и никого. На их глазах происходили бомбежки, они видели смерти сплошь и рядом, хоронили своих родных где-то во дворах, над их головами летало. Они уже ничего не боятся, но то, что они рассказывают, — страх и ужас, я не понимаю, как они это выдерживают. Самое печальное — что у всех есть родственники в России, которые им все равно не верят.
— Мне тяжело все это потом переваривать, у нас же тоже в городе люди погибают. Был обстрел по жилому району, остановке, рынку — много людей погибло (4 марта, помимо этих объектов, обстреляли и детскую больницу; погибли 12 человек, в том числе ребенок, еще 61 получил ранения. — Прим. ред.). Когда это произошло, я шла с работы и все слышала. По пути мне встретилась женщина, невменяемая абсолютно, она попала под обстрел. Видимо, ее это настолько шокировало, что она потерялась, не знала, куда ей идти, чтобы доехать домой. Я проводила ее до остановки — человек видел, как умирают люди, валяются в крови с дырками в теле — кто бы из нас был в адеквате после этого? По вечерним обстрелам уже можно сверять часы. У нас разрушены школы, больницы, гостиница. Все уничтожают под чистую. Если смотреть на нашу ОГА, на эту дыру, — становится грустно, потому что такая же дыра у тебя в сердце от этого всего. Тебе каждый день страшно за свою жизнь — за ребенка, за близких. Мы до сих пор живем в феврале, мы там остались.
14 марта ребенку Саши исполнился год, семья не отмечала — праздновать решили, когда закончится война. С мужем девушка в разводе, он госслужащий.
— Когда летят «грады», «смерчи», он всегда где-то рядом с этим. Такая у него работа, — не называя должностей, рассказывает николаевчанка. — Он очень переживает, что любой день может стать последним, что что-то может произойти как с ним, так и с нами — мы ведь на войне все в одинаковых условиях. Приходит к сыну каждый день, старается максимально быть с ним.
Напоследок про известного губернатора спрашиваем и Сашу. Она тоже честно говорит: в городе к нему относятся по-разному.
— Одни его любят за позитив, за то, что он их вытаскивает из подавленного состояния. Других он этим позитивом раздражает, особенно когда умирают люди, а он продолжает шутить. Я понимаю, что у человека такой тип личности, он так переживает стресс, мне он нравится. Но его до войны особо никто и не знал — это теперь он почему-то взлетел, его по всей Украине знают, с ним делают мемы, шутки, в TikTok — видео, его крашем называют (краш на молодежном сленге — предмет обожания, привлекательный человек. — Прим. Ред.) Мы тут в Николаеве к нему поспокойнее относимся. Моего папу с ним путают — он тоже немного похож на корейца (смеется). У нас, кстати, больше не любят Александра Сенкевича, мэра — он более депрессивный, говорят. Хотя мне он нравится, его я знала и раньше: он говорит по факту, очень спокоен. Выходит в эфиры в соцсетях, отвечает на вопросы граждан, записывает проблемы, а на следующий день рассказывает, что решил. Сенкевич и Ким очень много сделали для города и делают.
На вопрос, боится ли Николаев наступления, у Саши короткий ответ:
— Ну, мы к этому готовы. По крайней мере, Ким говорит так, а мы ему верим. Все надеются на лучший исход событий — для нас это не быть под Россией, естественно. А другой исход — что все будет очень плохо, и к такому мы не собираемся готовиться.