20 мая завершилась эвакуация бойцов с «Азовстали» в Мариуполе. В начале июня Владимир Зеленский заявлял, что на подконтрольной России территории находятся более 2500 украинских пленных, вывезенных оттуда. Организацией обмена занимается Главное управление разведки (ГУР) Минобороны Украины. Но пока ведомству удается возвращать в страну лишь тела погибших. Когда и на каких условиях удастся освободить пленных, пока неизвестно. Как нет и точной информации, как их содержат, будут ли судить, пойдет ли вообще Россия на обмен. Мы связались с близкими нескольких бойцов и узнали, что сейчас о них известно.
«Сережа сказал, что они в СИЗО, условия нормальные, еда три раза в день»
37-летний разведчик Сергей Хаванских три года служил в «Азове», в январе 2021-го вышел на дембель. Пожил мирной жизнью всего год, успел жениться. 23 февраля 2022-го его призвали на службу как резервиста — пара понимала, что расстанется на год. Но на следующий день началось полномасштабное вторжение, Сергей рано утром уехал в Мариуполь. Сколько времени теперь займет их разлука — его 24-летняя жена Арина не знает: муж в плену в самопровозглашенной ДНР.
— В марте он попал в двойное кольцо в Мариуполе, выходили они оттуда с большими потерями. Говорил, 80% их ребят тогда погибли. Он до сих пор помнит, где остались его побратимы, наши друзья. Уже на «Азовстали», куда попал где-то 17 апреля, он взял дрон и полетел осмотреть ту позицию. Тела там тогда еще лежали, забрать их было невозможно, потому что недалеко были русские позиции. То есть чьи-то тела сейчас обменивают, а кто-то останется там навсегда.
— У мужа всегда была связь со мной, кроме моментов, когда он выходил на боевые задания. Он меня берег, многое не рассказывал, но несколько раз сам чуть не погиб, — описывает будни защитника «Азовстали» Арина. — Когда они забирали ребят из порта, была очень серьезная операция, тоже многие погибли. Сережу спасла машина ОБСЕ, которую он где-то нашел. Приняла на себя осколки. Он говорил, плотность артиллерийского огня была такой, что люди по частям разлетались. Не давал эмоциям одолеть себя, но на самом деле это очень страшно — что происходило с психикой бойцов там. Все это время я жила в постоянном страхе: муж в Мариуполе, а мама — боевой медик — сначала была в горячих точках Луганской области, сейчас — на Херсонском направлении.
Девушка рассказывает, что супруг знал, чем все закончится. Еще в марте говорил: «Если я тут не погибну, все закончится пленом». 16 мая он предупредил ее, что бойцы будут выходить с завода. 20-го покинул его сам.
— Написал, что вышел приказ и они будут сдаваться в плен, что уничтожит телефон. Муж сразу называл вещи своими именами, хотя везде это назвали эвакуацией, потому что для подразделений сдаться, отдать оружие врагу — это унижение чести, — объясняет Арина. — Эти четыре дня до выхода были эмоциональными: ни он, ни я не понимали, что будет в плену. Но у него было приподнятое настроение: понимал, что это уже огромный процент, что мы снова увидимся. Мы переписывались, я даже смогла его увидеть по видеосвязи. Обсуждали планы на будущее, он улыбался: «Арина, все будет хорошо. Пусть мы будем в плену, но живы». Он морально был молодцом, хотя физически выглядел очень плохо. Очень худой, осунувшийся, естественно, заросший, измотанный. В апреле так и писал мне: «Я так устал от этого всего. Просто хочу поспать без взрывов».
Арина не знает, водили ли мужа на допросы. За все время она нашла лишь одно видео с ним — еще со дня выхода. Разведчик шел вместе с командирами.
— Я только видела, как он выходил с «Азовстали», его заставили раздеться. Больше ничего, — объясняет украинка. — Да, было неприятно, что оккупанты, находясь в украинском Мариуполе, досматривают наших защитников и героев. Находились как у себя дома, рассматривали, заглядывали в каждый пакет и карман.
— У некоторых бойцов с подобных видео есть татуировки со свастикой. Вы с мужем не обсуждали эту тему?
— У нас есть друзья с такими татуировками, но меня это не волнует. Я в этих людях не видела ничего плохого, они максимально образованные: философия, политология, психология — это их всё. Очень умные, любят свою Родину, защищают свое государство, жен и детей. Это здоровый национализм, а не фашизм или нацизм, как это преподносит Россия.
На позапрошлой неделе Арина дождалась первого звонка от мужа из плена. Поговорили около пяти минут:
— Звонит незнакомый украинский номер, поднимаю, а в трубке: «Ну привет!» И у меня ноги подкосились. Сережа сказал, что они в СИЗО, условия нормальные, еда три раза в день. Для меня это уже хорошо по сравнению с тем, что на «Азовстали» было 150 грамм каши в день. Их выпускают на прогулки, как заключенных. Он не говорил конкретно, где они. Только что «там, куда их и вывезли», а это Еленовка на подконтрольной самопровозглашенной ДНР территории. Некоторые мне говорят: вдруг рядом с ним стоял русский с автоматом над головой? Да, это возможно, но я знаю своего мужа, его голос, эмоции. Он заверил, что все хорошо, голос звучал бодро. Не могу сказать, что это был голос сильно страдающего человека. Ну и мои друзья, которые так же дозванивались своим родным из плена, — тоже звучали бодро, шутили.
Поэтому верю словам мужа. Но есть видео, где парень с выбитыми зубами, меня это напугало. Но я Сергея конкретно спрашивала: «Вас там трогают?» Он сказал нет. Но СИЗО ведь большое, бойцов много. Думаю, они не знают, что происходит с другими. Возможно, где-то происходят пытки, и это страшно.
— А как близкие бойцов воспринимают видео из плена, где те что-то рассказывают о себе, о боевых действиях?
— Думаю, на 90% — это давление, ну и 10% — то, что они думают сами. Я общаюсь с Дарьей Цыкуновой, девушкой азовца Ильи Самойленко, он еще ни разу не выходил на связь. Она очень переживает. Поэтому, наверное, пусть говорят на этих видео что угодно, лишь бы были живы, целы и скорее вернулись. Что они там скажут, уже неважно, потому что понятно, что они это говорят под давлением, ради защиты своей жизни.
Арина связывалась с Главным управлением разведки, которое ведет переговоры по обмену бойцов. По ее словам, там есть списки всех вышедших с «Азовстали». Девушка надеется, что скоро бойцы смогут вернуться домой:
— Российские СМИ пишут, что будет суд. И если докажут, что боец виновен, он отсидит лет 15. Мне мало в это верится, поскольку дело с Мариуполем дошло очень далеко, подключился весь мир. Не думаю, что они что-то посмеют сделать.
Катя Прокопенко, жена Редиса, командира полка Дениса Прокопенко, на связи с ГУР, ее уверяют, что переговоры ведутся постоянно. Я действительно считаю, что их достанут, но не нужно сейчас кричать о них на каждом шагу: любой пост, митинг может откинуть месяц этих переговоров на два месяца назад. Я вижу конкретные действия. Например, обмен телами погибших, Тайра, которую обменяли. Это прекрасные новости, значит, для наших ребят есть огромный шанс. Просто ждем. Есть внутреннее ощущение, что, возможно, летом или осенью я увижусь с мужем. Ему скоро 38, на этой войне он с 2014 года и говорил, что воевать больше не пойдет: «Я устал, хочу завести детей, пожить нормальной гражданской жизнью». Есть ребята, которые хотят выйти и продолжать воевать. Но, насколько я понимаю, обязательной отправки на фронт для них не будет.
«У меня три выхода: умереть от голода, погибнуть от боеприпасов или выйти, тогда есть хоть какая-то надежда, что нас обменяют»
Дмитрий Козацкий с позывным Орест — глава пресс-службы «Азова» и боец, который снял самые известные фото на «Азовстали» за время блокады. Перед эвакуацией он предупредил родных, что какое-то время будет без связи. Но в первые три дня после выхода смог позвонить маме. Рядом была его 19-летняя сестра Дарья Юрченко.
— Сказал, что он живой, чтобы мы держались, что все будет хорошо. И все. Это был коротенький звонок, мы были в шоке, но хотя бы услышали его голос! — эмоционально рассказывает девушка. — Он же звонил маме, поэтому по разговору было слышно, что не хотел ее волновать, пытался сделать вид, что все хорошо, подбадривал. Слышно было, что он истощен, все-таки 83 дня в таком аду. Но с другой стороны — ни наш Димка, ни его побратимы не теряют надежды. Мы ждем их. Сейчас нам известно, что они в Еленовке, мне звонили из Красного Креста, сказали, что Дима дал мой номер и мамин, что он жив, но больше информации у них нет.
Козацкий в 2017-м пошел в «Азов». В старших классах, рассказывает Даша, хотел поменять имя, мама сказала: «Будет 18, потом и решишь». В полку парень взял позывной Орест, под которым его сейчас многие и знают. На «Азовстали», как и другие бойцы, он не раз мог погибнуть, но также снимал фото и видео происходящего.
— Дима — командир пресс-службы, но это не значит, что он сидел в бронированной комнате, куда не сможет попасть бомба. Он тоже воевал, защищал эту территорию. Говорил, их так часто бомбят, что это похоже на дождь из боеприпасов, — объясняет Дарья. — Рассказывал, как убило его побратимов, и, знаете, слышать эту боль — очень страшно. Помню, пишет: «У меня другой день рождения». В их бункер, во вторую комнату, где у них находились вещи, попала бомба. А в соседней Дима как раз спал на втором ярусе, и его откинуло ударной волной. И слава Богу, что так получилось, потому что на его кровать упала бетонная стена. Он тогда получил рассечение головы. А писал так, знаете, как будто ничего не произошло — он же живой! Мы еще все переводили в шутку, что это рассечение у него в форме знака «Мерседес». А он — что не может теперь найти ножницы, чтобы подстричь ногти. Искали любой позитив, чтобы хоть как-то разрядить обстановку.
— Он вел страницу «Азова», писал там и про гражданских, и про раненых, и про остальных бойцов. С нами он только переписывался. Помню, могла написать ему сообщение и ждать 4−5 дней, но я рада, что хотя бы такая была возможность узнать, как он. Во время бомбардировок выходил в город, снимал все это. Последние фото сделаны, когда был уже режим тишины. Помню, говорил: «Я пошел гулять по „Азовстали“, хотел посмотреть, что там. Увидел небо, почувствовал, как пахнет воздух, хотел снять все вокруг на камеру». Так у него вышел ролик про завод. А фото с лучом — он просто поставил кирпичи друг на друга и сфотографировал себя.
Даша говорит, что Орест маме старался о плохом не рассказывать. А вот с ней и отцом мог обсудить все — и условия на «Азовстали», и возможные выходы оттуда.
— Они ели раз в день, и то маленькими порциями. Димка очень похудел, кости кожей обтянуло. Парни очень ждали деблокаду, но все понимали: если бы она была возможна, ее бы сделали. Он говорил и про плен: «У меня есть три выхода: умереть от голода, погибнуть от боеприпасов или выйти, тогда есть хоть какая-то надежда, что нас обменяют и мы вернемся». Понимаете, это выбор без выбора, потому что ситуация уже была критической. В 21-м столетии чтобы люди умирали от голода или от того, что в них стреляют — я просто этого не понимаю! Когда начали выводить раненых, мы смогли поговорить по видеочату, может, минут на пять. Какое было счастье — его увидеть! Мы не обсуждали ситуацию — хотелось провести время спокойнее. Мы обсуждали, что я могу делать футболки с его знаменитым фото (Дарья продает такие футболки, деньги идут на ВСУ, закупку медикаментов для бойцов и другие нужды. — Прим. ред.).
Даша с мамой Ореста после выхода бойцов пересматривали все видео, чтобы его увидеть. В том числе ролики, предположительно, с допросов, которые выкладывают в пророссийских пабликах. Девушка не знает, может ли ее брату навредить известность, которую он получил своими снимками:
— Я видела Димку один раз в автобусе где-то на заднем фоне. Второй раз в строю был похожий на него человек. А третий — где он с котиком идет. Он как раз про него рассказывал, когда мы говорили по видео. Мы с мамой ему тогда: «Так забирай его с собой, это же живая душа!» Меня это не удивляет, потому что я знаю нашего Диму, но представьте: в этом аду ты думаешь не только про свою жизнь, но даже про животных. И вот в этом видео к нему подходит репортер из России и спрашивает, что у него в коробке. Дима говорит: «Кот». И больше мы его не видели, к сожалению.
— У нас есть группа с близкими бойцов, туда репостят видео с показаниями, и уже не раз какая-нибудь мама замечает, что ее сын говорит там не своими фразами. Я надеюсь, что их не пытают, потому что мы знаем отношение России к «Азову», к морпехам. Но не знаю, как там все на самом деле. Думаю, эти съемки происходят под давлением. Не знаю, почему такого видео до сих пор нет с Орестом. Может, это и хорошо. Я точно знаю, что он ничего плохого не делал. Он заслужил эту славу — показал всему миру, что происходит на «Азовстали», как мучаются раненые.
Девушка старается быть в курсе всех новостей, общаться со СМИ, с властями на связи их с Димой мама.
— Каждый день говорить об этом все больнее и больнее, но мы держимся, сейчас нас просят меньше поднимать эту тему, чтобы не навредить бойцам. Я надеюсь, что до конца лета наши парни будут дома. Мы сейчас разрабатываем проект международного уровня с этими футболками, нас приглашают на различные выставки, интервью. Не для того, чтобы Диму как-то прославить — чтобы наших парней не забывали. Я надеюсь, когда ребята вернутся, война закончится и уже никому не придется воевать, — заключает сестра Ореста.
«Я уверена, что у него частично отсутствуют передние зубы»
Пока шла оборона Мариуполя, 10−15 дней Екатерина Турчанова могла ничего не знать о своем парне, 24-летнем Вадиме Китаре. Девушка рассказывает, что он семь лет служил в добровольческом подразделении «Медведи». После попадания на «Азовсталь» оно вошло в полк «Азов».
— Уже там 16 апреля он получил ранение, ему прострелило ногу, и я понимала, что выбраться из бомбоубежища он не может, — рассказывает Екатерина. — Пуля в его ступне пролетела насквозь, на комбинате из медпомощи были только перевязки остатками ткани и немного антибиотиков, чтобы не начался сепсис и не было ампутации. Если сутки-двое он не писал, я понимала: его могло убить, завалить. Жила в постоянном неведении. Крайнее сообщение от него оттуда я получила 29 апреля в 12 ночи. А 17 мая уже при выходе из «Азовстали» он позвонил по закрытой связи бабушке: «Все хорошо, люблю тебя». Про плен не сказал.
С того момента парень больше не выходил на связь с семьей. Катя не нашла его ни на одном из многочисленных видео с пленными бойцами, не знает, оказывали ли ему помощь уже в плену:
— Единственное, откуда я узнала, что он живой, это выпуск на НТВ за 15 июня. Не знаю, что с его ногой, но видела, что он ходит, рада хотя бы этому. Были договоренности с Красным Крестом, третьей стороной, которая фиксировала выход с «Азовстали», но, насколько я понимаю, их уже не было на момент попадания ребят в плен в так называемую ДНР. Как нам сообщили, командование «Азова» находится в СИЗО «Лефортово» в Москве. Где наши ребята, неизвестно. Я не уверена, что они в ДНР.
Девушка считает, что к Вадиму и нескольким его сослуживцам в плену применяли насилие. Она рассказывает, какие перемены в нем заметила:
— Он побрит налысо, ему сбрили бороду. Это не влияет особо, но бойцов «Медведей» в России считали террористами, головорезами. Думаю, это был жест какого-то самоутверждения, попытка показать их какими-то «зеками». У Вадима рост — 195 см, вес был более 100 кг, тут видно, что он похудел килограммов на 20. Руки, ноги, пальцы и уши на месте, но я уверена, что у него частично отсутствуют передние зубы. Человек не мог так упасть и удариться.
— Само видео я не могу назвать интервью — это своего рода допрос, — продолжает Катя. — Я вижу, что там написан текст, что что-то стоит за кадром, что оказывает давление, чтобы он говорил. Как известно, в плену говорят все, чтобы просто жить. Вижу, что Вадим раздавлен, максимально запуган и не знаю, какие меры нужно предпринять, чтобы запугать настолько уверенного в себе человека, профессионального военного. Недавно из плена вышла боевой медик Тайра, она рассказывала, какой там ад: внушают, что Украины уже нет как страны, что семьи бойцов уже не ждут.
«Когда ты там, кажется, что надежды нет, и Украина уже не существует как государство», — писала о плене у себя в Facebook Тайра и сравнила условия с концлагерем.
Даже в этом видео корреспондентом было сказано, что Украина не заинтересована в обмене, хотя мы делаем все для этого. Там сумасшедшее психологическое давление.
— Почему под эти, предположительно, пытки попал именно ваш Вадим?
— В России на телеканалах долго обсуждали подразделение «Медведи», добавляя к ним окончание «СС». Называли их «Медведи СС» — как неонацистов, националистическую организацию. Сейчас они понимают, что урвали такую золотую жилу, взяв в плен «Азов» и «Медведей», одних из самых сильных боеспособных военных Донецкого направления.
Почему именно Вадим? Потому что татуировки есть какие-то. У него набиты «Железный крест» с отсылкой к мировой истории, «Мертвая голова СС», никаких свастик на его теле нет.
«Мертвая голова» была эмблемой 3-й танковой одноименной дивизии СС, отвечавшей за охрану концлагерей. «Железный крест» — военный орден, учрежден в 1813 году, в нацистской Германии считался главной военной наградой.
Но мой молодой человек всегда увлекался оружием, историей, в том числе Германии. Для него это знак памяти — никаких националистических взглядов у него никогда не было, он не делил людей на расы. Добровольно, не за деньги, защищал свою страну семь лет. Он не нацист, как его преподносят. Говорили, что на «Азовстали» бойцы прикрывались гражданскими, но это не так — их кормили, им оказывали помощь, просили их вывезти первыми, чтобы спасти.
Самой Кате 20 лет, как давно они вместе с Вадимом, она не рассказывает. Говорит, любые личные моменты, как и совместные фото, старается скрывать, потому что получает много угроз:
— Слили в российские паблики данные жены одного из военнопленных. Благо, до меня очередь не дошла, но мне постоянно пишут в инстаграм, что я никогда больше не увижу Вадима или что он отсидит 25 лет, что парней вообще расстреляют. Это закрытые профили с российским флагом. У нас война идет с 2014 года. К этому нельзя привыкать, но мы, скажем, адаптированы, многое прошли, ко многому готовы. Украинцы очень закаленные. В моем окружении — военные люди, они старше, варятся в этом всем и держат меня на плаву. Но, конечно, морально мне сложно из-за того, что Вадим в плену. Это безусловная любовь, страх за его жизнь. Но если плакать и сложить руки, лучше никому не станет. Если я могу приложить хоть какие-то усилия, чтобы его спасти, я выбираю путь борьбы, к которому меня и приучил мой мужчина.
Глава самопровозглашенной ДНР Денис Пушилин сообщал, что Генпрокуратура этого образования вместе с Россией готовит устав трибунала над бойцами, которые вышли с «Азовстали». В Минюсте ДНР заявляли, что к некоторым бойцам «Азова» могут применить смертную казнь. Катя говорит, понимает, что суды над пленными военнослужащими неизбежны.
— Россия хочет признать «Азов» террористической организацией и провести трибунал. Они очень громко об этом говорят. Мы уже видели ситуацию с британцами и гражданином Марокко (В самопровозглашенной ДНР 10 июня вынесли смертный приговор троим пленным иностранцам, воевавшим за Украину. — Прим. ред.). Но суд ДНР не зарегистрирован в мире, это самопровозглашенный суд. Будут а-ля суды, а-ля приговоры. Конечно, их заявлений я опасаюсь, у меня огромный страх — угрожать смертной казнью в 21 веке, ну что вы творите?! За столько лет я понимаю, с кем мы имеем дело, на что этот противник способен. Я не могу сказать, что это манипуляция — они на многое способны. Но на это можно повлиять, и я призываю мир сделать все, чтобы избежать этого.
Поэтому девушка военнопленного Китара сейчас постоянно говорит о своем молодом человеке, о его сослуживцах.
— У меня вообще вопрос, где сейчас Красный Крест и третья сторона. Если мы опираемся на «Женевскую конвенцию», военнопленные должны в неделю два раза выходить на связь, — считает Катя. — Должны быть фото- и видеофиксация условий их содержания. У бойца с позывным Малыш вес был около 140 кг, а сейчас он на себя не похож. Я могу предположить, что там вообще отсутствует нормальное питание. Я просто хочу понять, дали ли тяжелораненым помощь. Наша сторона утверждают, что они живы, я верю. Но где доказательства, что там нет насилия? Нам ведь обещали максимальную безопасность. Сейчас СМИ — наш основной инструмент, чтобы придать огласке ситуацию и дать понять России, что эти люди — у всех на виду, они не имеют права что-то с ними сделать.
В статье 71 Женевской конвенции «Об обращении с военнопленными» указано, что они могут отправлять и получать письма, почтовые карточки. Если страна, в которой они содержатся, решит ограничить корреспонденцию, должна быть разрешена отправка минимум двух писем и четырех карточек в месяц. Также, согласно статье 70, каждый военный в течение недели после взятия в плен должен получить возможность связаться с семьей, направить Центральному агентству по делам военнопленных информацию о попадании в плен, состоянии здоровья, а также адрес нахождения.
— Наша сторона ведет переговоры, я не знаю, на сколько это затянется, но надеюсь, что в ближайшие месяцы будет обмен, даже пусть будут вынесены какие-то приговоры, — напоследок говорит Катя. — Я искренне верю в лучшее, ну и не только сижу и верю, но делаю максимум, что от меня зависит, чтобы вернуть Вадима живым. Сколько потребуется, столько буду ждать.
