— Я поливала огород, — рассказывает Мария, 30-летняя жительница Херсона. — Наклонилась, чтобы шланг переставить. Слышу гул в небе. Подымаю глаза — ракета! Да еще какая-то новая. Страшная. Я шланг швырнула и, как героиня блокбастеров, перескакивая через пять грядок сразу, за секунду оказалась в подвале. Взрыв был дикий. Это из «Хаймарса» (M142 HIMARS — передвижная американская реактивная система залпового огня, после вторжения России в Украину Пентагон передал Украине несколько партий такого оружия. — Прим. ред.) по Антоновскому мосту прилетело… Рядом с домом Маши бывшее учебное заведение, спрятанное за высоким забором. Туда все время заезжает военная техника. Девушка очень боится, что однажды ракета прилетит к «соседям», и у нее больше не будет дома, пишет корреспондент Елена Бондарь специально для «Новой Газеты. Европа».
Граница
Официально из Херсонской области, оккупированной в конце февраля Россией, нет гуманитарных коридоров. Люди выезжают на подконтрольную Украине территорию через частично оккупированную Запорожскую область. Но эта дорога постоянно обстреливается, и случаи гибели беженцев здесь не редкость. Другой путь эвакуации — в Россию или в Европу через Крым. Он считается условно безопасным. С полуострова на Херсонщину ездит автобус, купить билет на который можно только через сайт и заблаговременно. Паспортные данные для пассажиров обязательны.
Заехать в Херсонскую область из России можно на автомобиле, но несколько страховых компаний, которые я обзвонила, наотрез отказались страховать автомобиль, узнав, куда на нем собираются ехать. На оккупированной территории никакая страховка не работает — ни российская, ни украинская, ни страховка для заграничных путешествий.
Задолго до подъезда к контрольно-пропускному пункту Армянск-Каланчак мы замедляемся в пробке из вереницы зерновозов с номерами Краснодарского края, Адыгеи, Ростовской области. Изредка — с украинскими номерами. Они едут в сторону Украины и обратно — сотни грузовиков. В Красноперекопске виднеется ржавый и безжизненный элеватор, скорее всего, он давно не использовался.
— По телевизору сказали, что границы между Россией и русской Херсонщиной больше нет, — торжественно сообщила мне по телефону родственница, живущая в Херсонской области. — Приезжай. Можешь даже загранпаспорт не брать.
На КПП Армянск большая очередь из автомобилей: все номера крымские и херсонские. Каждый автомобиль тщательно досматривают российские пограничники, в некоторых авто разбирают двери, поднимают резиновые коврики. Все вещи нужно достать. С помощью зеркала осматривают днище машины. Тут же ходят кинологи с овчарками, они тоже проверяют каждый автомобиль. Простоять в очереди можно полный день, но нам повезло — досмотр прошли за три часа.
Иногда, не останавливаясь, пролетает какой-нибудь тонированный джип без номеров и с большой буквой «Z» на двери или капоте. Местные говорят, что такие машины — ворованные.
Их на Херсонщине сейчас много. По словам украинцев, у местных отнимают понравившиеся машины, снимают госномера, рисуют «Z» и гоняют, пока не разобьют.
Мимо идут колонны военной техники. В сравнении с техникой, что я видела здесь в феврале-марте, эта выглядит старой, несовременной. Боевые машины идут в объезд пограничного контрольно-пропускного пункта по грунтовой дороге, подымая густую пыль. Солдаты раскраснелись под безжалостным южным солнцем, пот оставляет дорожки на запыленных лицах. Они быстро проезжают дальше, мимо стоянки с многочисленной военной техникой, среди которой с десяток мобильных крематориев.
Несмотря на заверения родственницы, граница никуда не делась, но теперь на ней только российские пограничники. Все так же требуют загранпаспорт, а «что там вам говорят по телевизору, нас не интересует». Те, у кого есть прописка в Херсонской области, могут пересекать границу по внутреннему украинскому паспорту. Каждую страницу паспорта пограничники сканируют и обязательно спрашивают о цели поездки. Если едешь к родственникам, просят показать копии их документов и доказательство родства.
Украинский КПП Каланчак разбит, из зданий вырваны куски бетона. Некоторые строения сожжены. Здесь 24 февраля прошли российские танки, сметая все на своем пути. Украинские пограничники пытались сопротивляться, но все погибли. На служебной стоянке до сих пор стоят их сожженные легковые автомобили, на которых они приехали на смену.
Попав на территорию оккупированной Херсонской области, первое, что видишь — поле огромных неработающих ветрогенераторов. Автомобильная дорога разбита, так что не разгонишься. На обочине — сожженная фура. Километров сорок мы едем вдоль Северо-Крымского канала. Здесь большое количество блокпостов, около десяти, особенно в тех местах, где находятся насосные станции. Рядом с ними — «зенитки», их дула направлены в небо. На блокпостах появились бетонные строения с узкими окошками. Еще в начале марта их не было, тогда на некоторых блокпостах солдат выставляли на дороге по два человека. Сейчас сооружения выглядят внушительными.
На каждом блокпосту нас останавливают, заглядывают в салон автомобиля и багажник, но документы проверяют только у водителя.
Когда мы уезжаем на другую дорогу — в сторону от Северо-Крымского канала, блокпостов уже не видно. Дорожные знаки с указанием населенных пунктов и расстояния до них замазаны черной краской. Ближе к Херсону замазанными оказываются и стандартные дорожные знаки — их невозможно прочитать, на многих нарисована «Z».
Главный символ «русского мира» — перекрашенные в цвета российского флага стелы на въездах в города и поселки. Хотя даже в самому Крыму, который аннексирован уже восемь лет, довольно часто можно увидеть вывески в «жовто-блакитному кольорi». Стелу «ХЕРСОН» не перекрасили, она по-прежнему в цветах флага Украины, но вся изрешечена пулями и осколками.
Мост
Гордость Херсона — Антоновский мост через Днепр протяженностью 1366 метров и шириной 25 метров. До того как его построили в 1985 году, херсонцы ездили на левый берег Днепра речным транспортом или через плотину Каховской ГЭС. После аннексии Крыма мост был заминирован на случай нападения России, но, когда российские войска действительно стали сюда заходить, он не взорвался.
Сегодня на обочине дороги, проходящей через мост, видны остатки разбитых легковых автомобилей и сгоревшая военная техника. Металлические отбойники искорежены. Блокпосты на въезде и выезде с моста. Военные проверяют каждую машину. Мужчин просят снять рубашку и показать голени — ищут татуировки. Нас пропускают без проблем.
— С утра машины не пускали через мост, — объясняет знакомый фермер Сергей, согласившийся подвезти меня в Херсон. — Моя жена поехала в Херсон сдавать картошку на рынок, но ее не пустили. К обеду проезд открыли, но только для легковых автомобилей. Военную технику после вчерашнего «прилета» мост не выдержит.
Сергей аккуратно объезжает сквозные дыры в бетонном перекрытии моста. Их восемь, и расположены они действительно так, что на грузовике не проедешь. В местных новостях писали, что одна из украинских ракет прилетела на базу российских солдат в кафе «Наири», что расположено тут же, на мосту, но кафе имеет вполне целый вид.
Окраины Херсона — это частный сектор. Чем ближе строения к реке, тем больше разрушения, у многих домов крыша как решето. Районы Антоновки и Киндийки здорово пострадали во время февральских боев за мост, сегодня они продолжают разрушаться при бомбежках моста.
Эпицентр
— Посмотри, в городе косят траву, такого давно не было, — замечает жительница Херсона Мария. — Наверное, боятся, что в высокой траве у проезжей части партизаны смогут заложить взрывчатку. Подрывы коллаборантов в последнее время их хорошенько отрезвили. Никто не хочет здесь «русского мира».
С Машей мы гуляем в районе торгового-развлекательного центра «Фабрика». Значок «Макдональдс» — один из немногих, что остались целыми на сгоревшей стене. «Фабрика» входила в пятерку самых крупных ТРЦ Украины. 1 марта в здание попала ракета, начался пожар. Приехавших спасателей российские военные обстреляли из БТР. Несколько часов херсонцы наблюдали, как пылает символ их благополучной жизни.
Напротив — строительный гипермаркет «Эпицентр». Сегодня над ним развевается российский флаг. В начале июня сюда ворвались военные РФ, уложили персонал на пол под дулами автоматов. С этого момента гипермаркет и весь находившийся внутри товар стали российскими, «Эпицентр» любят показывать по российскому ТВ: он целый, на полках много товаров, покупатели тоже есть — разрушенные дома надо ремонтировать.
Маша живет недалеко от здания бывшего учебного заведения. И соседство это ее очень пугает. Молча и быстрым шагом проходим мимо учреждения, на улице рядом стоят военные машины и солдаты с наполовину закрытыми балаклавами лицами. Территория заведения теперь обнесена высоким глухим забором. По верху протянули колючую проволоку, видно, что она свежая. Какие-то люди сдирают буквы украинского названия вуза с козырька над главным входом в здание. Окна по второй этаж заложены мешками с песком. По словам бывшего выпускника Евгения С., здесь есть все условия для воинской части: и помещения, и плац, и тир на территории.
— Сюда постоянно заезжает военная техника, — говорит Мария. — Все везут и везут что-то. Я боюсь, что однажды сюда прилетит ракета, как прилетела в соседней Новой Каховке по базе русских, и нам всем в округе будет плохо.
Вечером мы пьем чай в кухне. Темнеет и пахнет гарью. Маша торопится закрыть форточки.
— Даже если очень душно, лучше закрыть, — объяснила она. — В округе, конечно, бывают пожары от прилета ракет, но этот запах идет со свалки. Мой знакомый, пенсионер МВД, говорит, что они (российские военные. — Прим. авт.) сжигают своих. На улице жара, а потери большие. Эту версию слышала уже от многих, но сама туда не ходила проверять, слишком хорошо они охраняют эту свалку, да и идти далеко. Уж не знаю, что им мешает трупы своих солдат через Крым родственникам отправлять. Постиранные вещи нельзя сушить на улице в это время, пропитываются едким запахом, — неожиданно сокрушается хозяйка.
Нашу неспешную беседу прерывают крики, следом — автоматная очередь. Тишина. Маша разливает очередную порцию чая.
— Здесь теперь так часто, — говорит она. — Никто не побежит на улицу проверять, что происходит, — комендантский час. Думаю, люди, которые пережили оккупацию, серьезнее будут относиться к законам в мирной жизни, что такое беззаконие — мы теперь на своей шкуре испытали.
Полиция
Короткий номер 102 службы полиции в Херсоне и области больше не работает. После того как оккупационные власти в конце мая полностью отключили часть Херсонской и Запорожской областей от украинских провайдеров и мобильных операторов, в мессенджерах распространили номера российских сотовых операторов, куда можно звонить в экстренных ситуациях.
— Если ты одинокий старик, который не умеет пользоваться смартфоном, ты не узнаешь эти мобильные номера «денацифицированной» скорой помощи или полиции. Значит, будешь умирать в своей квартире, позвонить никуда не сможешь, — объясняет Иван, теперь уже бывший херсонский полицейский (все сотрудники правоохранительных органов, не уехавшие с оккупированной территории, были уволены из органов МВД. — Прим. авт.), отказавшийся работать на новую власть.
По словам Ивана, многие полицейские согласились работать на оккупационные власти: кто-то после пыток в камере, кто-то по зову сердца или кошелька. Сейчас тут создали главное управление МВД по Херсонской области, возглавляет его генерал Владимир Липандин. В 2014 году он был объявлен в розыск службой безопасности Украины за совершение уголовного преступления. Липандин был начальником УВД в Черкассах, активно поддерживал Россию, разгонял майданщиков с помощью «Беркута». Как говорит Иван, после победы Майдана генерал сбежал в Россию, но сегодня его машину можно часто увидеть в Херсоне. Несмотря на то, что часть херсонских силовиков стали коллаборантами, у оккупационных властей все равно серьезный недобор сотрудников. Настолько серьезный, что здесь планируется создание временных отделов полиции, укомплектованных сотрудниками из России.
— Зарплату предлагают в 70 тысяч рублей, начальникам отделов в среднем по 90 тысяч, платят ее наличными, — продолжает бывший полицейский. — Многие из тех, кто сегодня возглавляет отделы полиции, еще в довоенное время стали фигурантами уголовных дел в Украине. В основном за взятки и сепаратизм.
Полицейские устраиваются работать с украинскими паспортами, но для них существует специальная очередь в паспортном столе на получение российского гражданства.
Первым силовикам выдали гражданство через 1,5 недели, сейчас на оформление уходит примерно месяц. В чем преимущество специальной очереди перед обычной: документы у силовиков принимают по субботам, когда для обычных граждан паспортный стол закрыт. Выше и скорость оформления, рядовые украинцы ждут паспорта РФ по два-три месяца, сейчас очередь на получение есть и в ноябре.
— К русским ушли работать и вполне толковые полицейские, — говорит Иван. — Они обиделись на украинскую власть за то, что их здесь бросили. Многие ждали приказа на эвакуацию месяц, а когда он поступил, возможности для безопасного выезда уже не было.
Некоторым херсонским силовикам оккупационные власти выдали на постоянное ношение табельное оружие, теперь его не нужно сдавать в конце смены.
— Что интересно, совсем гнилых ментов из херсонских и тут не берут, типа позорите новый орган, — замечает Иван. — Так уволили человека, который, получив должность в полиции оккупантов, сразу занялся грабежом: отнимал у херсонцев приглянувшиеся автомобили.
Алексей, украинский полицейский, уволившийся за два года до войны, рассказывает, что силовикам, устроившимся на работу к коллаборантам, промывают мозги по методичке.
— Спрашиваю бывшего коллегу: ты же никогда не сможешь путешествовать по миру, не увидишь Европу. А он мне: «Я их ненавижу. Зачем мне этот загнивающий Запад? Посмотри, какая Россия бескрайняя, там смотреть не пересмотреть».
По словам Алексея, его бывший коллега, побывав в подвале у российских военных, теперь работает на оккупационные власти и не устает хвалить «русский мир». Когда-то статный, всегда опрятный и подтянутый мужчина, теперь одет небрежно, сутулится, под ногтями у него грязь, разговаривая, он стал заикаться и прикрывать рот рукой, хотя зубы целые. То же рассказывают и другие знакомые этого человека.
Алексей говорит, что его самого в мае забирали российские военные. Приехали ранним утром, вытащили из квартиры, едва успел одеться. На голову надели черную непрозрачную шапку и повезли в неизвестном направлении.
В машине невидимые похитители постоянно «прививали жути», обещали, что он «все расскажет, как к яйцам провода присоединят».
— Я думал, это конец, — признается Алексей. — Когда оказался в камере, узнал обстановку — ИВС в здании областного УВД. В камере было еще четверо мужчин. Двое были с переломами. От серьезных травм меня спасло то, что я уволился из правоохранительных органов задолго до войны, у меня нет патриотичных татуировок, а в телефоне не нашлось ничего подозрительного.
Рынок
Город активно живет только до обеда, потом улицы пустеют, и большинство горожан предпочитают не выходить из дома. Отправляюсь в бывший магазин украинской сети «АТБ». Здание магазина в Таврическом микрорайоне незатейливо назвали «АБЦ». Внутри все осталось прежним: надписи в отделах на украинском языке, но товары лежат в основном российские. Цены в сравнении с довоенными украинскими выросли в два-три раза. Подсолнечное масло «Слобода» стоит на треть дешевле, чем на Кубани, так же и с семечками краснодарских марок. Все остальное примерно на одном уровне с российскими ценами, но дорого в сравнении с украинскими.
В «АБЦ» ценники указаны в рублях и гривнах. Здесь же написан курс валют: 1 гривна равняется 1,5 рублям. На кассе принимают оплату в двух валютах. Оплатить можно и банковской картой, но только не российской — моя карта российского банка в «русском» Херсоне оказалась бесполезной. При оплате картой украинского банка продавец для начала на калькуляторе пересчитывает цену: из рублей переводит в гривну по курсу, потом вводит сумму на терминале. В кассовом аппарате чек отбивают в рублях, касса и терминал живут отдельной друг от друга жизнью.
Гораздо веселее обстановка на импровизированном рынке, в который превратились все прилегающие к дороге улицы в районе «Трех Штыков».
— Утром весь город превращается в такой рынок, — объясняет мне Вера, 35-летняя жительница Херсона. — Добро пожаловать в 90-е!
Под палящим солнцем стоят бесконечные лотки с товаром. Кто-то не заморачивается и торгует из открытого багажника автомобиля. Молоко разливают прямо на улице, спрятавшись в тень забора. Веточками с зелеными листьями, оторванными тут же от ближайшего дерева, продавцы обмахивают выставленные на солнцепек куски мяса, отгоняя жирных мух.
Лекарства с рук продают через каждые десять шагов. Цена такая же, как в России, только в гривнах. Пытаюсь купить кофе за рубли, но увы. Такая же ситуация и в небольшом магазинчике с колбасами, где цены, как и требует оккупационная власть, указаны в двух валютах.
— За рубли хотите купить? — уточняет продавец. — Можно, конечно. Вон выйдите на улицу, справа от киоска молодой парень стоит. У него свои рубли меняйте и возвращайтесь, я пока подожду.
Парень действительно стоит. Он меняет одну тысячу рублей на 580 гривен, что выше курса в том же «АБЦ». Единого курса обмена нет, да и существующий серьезно меняется в течение дня. Уже через час нашего шоппинга за одну тысячу рублей давали 833 гривны. На рынке и в ближайших мелких магазинчиках у меня ни разу не приняли к оплате российскую карту и рубли. Но это не проблема — каждый рыночный лоток, каждый багажник автомобиля превратился в обменный пункт. Ценообразование удивляет: стоимость товара отличается в два-три раза, хотя лотки стоят в 5−10 метрах друг от друга.
— Если в магазине есть работающий терминал, то об этом большими буквами будет написано на двери, чтобы человек не заходил и не спрашивал лишний раз, — говорит Вера. — Люди ищут терминалы. Пенсионеры получают пенсию на карту, бюджетники — зарплату. Если ты рассчитываешься с помощью карты, это теперь дороже, чем купить за наличные. Я могу купить с машины кусок свинины по 180 гривен за килограмм, а в магазине этот же кусок, оплаченный через терминал, будет стоить 240 гривен за килограмм. Процент обнала доходит до 18%. То есть снимаешь пенсию в 4 тысячи гривен, обнальщику отдаешь 720 гривен. Некоторые магазины, которые принимают оплату картой, стали включать в чек сумму обналичивания. Объясняют это тем, что им приходится самим снимать деньги с карты, чтобы закупить товар. Если есть интернет, можно перекинуть через приложение с карты на карту. Отправляешь и обязательно показываешь статус операции, что она выполнена, на экране смартфона. К примеру, я покупаю продукции на 300 гривен, рассчитываюсь картой, плачу сверху 5−10% от суммы.
Вера уверена, что максимальную выгоду получают торговцы кормом для животных. Если раньше она покупала влажный корм для кошки за 5 гривен, то сегодня он стоит 15 гривен (в первые месяцы войны его цена поднималась до 30 гривен).
— Когда началась война, у меня была проблема спасти собаку, которая болела сахарным диабетом, — вспоминает Вера. — Каждый день у меня был пеший рейд по аптекам в поисках инсулина и шприцов. Но больше толку было от городских чатов, где люди обменивались лекарствами. Иногда через тройной обмен я получала инсулин. Мне удавалось найти лекарства, но с питанием возникли проблемы. Недавно моя старушка Ника умерла. Пришлось закопать в саду. В поле с лопатой не пойдешь копать, можно нарваться на снайперов или мины.
Предприниматель Наташа, продающая товары для дома, рассказывает, что торгует и в рублях, и в гривнах, но предпочитает все же последние. Налоги она платит в украинскую налоговую и продолжит это делать, пока ее «не возьмут за грудки» оккупационные власти. В последнее время она слышала о требовании перерегистрироваться в налоговую РФ, но никаких официальных уведомлений об этом не получала, поэтому «потихонечку торгует дальше».
Две пенсии
Центр Херсона. На административных зданиях, расположенных на площади Свободы, разнообразие флагов: РФ, СССР, ДНР. По бокам от областной администрации установлены бетонные укрепления с небольшими окошками под дуло автомата. Везде — военные и автомобили с буквой «Z».
На крыльце бывшего арбитражного суда толпы людей, которые каждый день приходят сюда, чтобы узнать судьбу своих похищенных российскими военными родственников. На столбах можно увидеть приклеенные объявления о поиске пропавших людей.
Большая очередь в основном из пенсионеров стоит на оформление российского гражданства на крыльце паспортного сервиса «Документ».
— По телевизору (в Херсоне доступна трансляция только российских каналов. — Прим. авт.) сказали, что Украина больше не будет нам платить пенсию, — объясняет пенсионер Василий Иванович, — и если опоздать с оформлением гражданства РФ, то и российской пенсии не получишь.
— Украина сообщала, что все пенсии будут продолжать платить, — возражаю я.
— Мне все равно. Я русский. Будут платить, пусть платят.
— А вы написали отказ от украинской пенсии, раз российскую оформляете?
— Еще чего! — возмутился Василий Иванович. — Восемь лет на Донбассе пенсионеры обе пенсии получали, а я чем хуже?
На крыльце Суворовского районного совета стоит очередь и на оформление социальной помощи в виде 10 тысяч рублей. Пособие обещают платить ежемесячно, только каждый раз его нужно оформить заново, сначала выстояв очередь на подачу заявки, потом — на получение наличных.
— Среди моих знакомых есть те, кто получил 10 тысяч, — говорит пенсионерка Лидия Михайловна, — но я не хочу. У меня еще есть запасы макарон и круп, доживу до освобождения города. А не доживу… Ну, что ж поделать. Подачки от оккупантов принимать не стану.
Старый ленинец
С пенсионером Петром поздно вечером мы пьем домашнее вино, сидя на перевернутых деревянных ящиках в просторном подвале. Петр крепкий хозяин, у него добротный дом, в огороде ни одного сорняка, а подвал так и вовсе повод для гордости — заставлен 10-литровыми бутылями с вином и самогоном. На одной из полок — коробки с крупами и овощами. В углу стол, на котором стоит электрическая плита, рядом — кран с водой. Из подвала два выхода, и он идеален, чтобы пережить бомбежку.
Петр живет в частном секторе, в который ракета прилетела пока только один раз, серьезно разрушив несколько домов. В остальных домах в радиусе около километра вылетели стекла. Никто не погиб.
— Это же бандеровцы пытались попасть в базу, где живут русские военные, — на смеси русского и украинского объясняет стопроцентный украинец Петро. Его родня сто лет назад была раскулачена советской властью, и дед бежал из Центральной Украины на голые земли юга, где и пустил новые корни. — Я вообще не понимаю, что они (ВСУ. — Прим. авт.) по нам стреляют. Забудьте уже, Россия здесь навсегда. И я — россиянин.
Петр пьет следующий стакан и заводит сам себя все сильнее.
— А шо мне та власть украинская дала? — вопрошает он в никуда. — Зачем вот Ленина с площади убрали? Кому он мешал? Это же наша история.
За спиной у Петра в свете мерцающей лампочки Ильича виднеется и сам Ильич. На стене растянут огромный кумачовый гобелен, на котором золотыми нитками вышит профиль Ленина и что-то про «догоним и перегоним».
Периодически слышны взрывы: российские военные запускают ракеты в сторону Николаева.
— Раньше они окапывались, а сейчас стали умнее: привозят установку, запускают пять-шесть ракет и на большой скорости мчат от места запуска как можно дальше, — между делом замечает Петр. — Жители ближайших домов клянут оккупантов на чем свет стоит, даже те, которые за Россию. Все боятся, что прилетит ответный снаряд и их дома сложатся как карточный домик… Слушай, но вот что они возятся с этими бандеровцами, кинули бы давно на них ядерную бомбу.
Петр сыпет словами про «восемь лет», и про величие России, и про коварную Америку. С гордостью говорит, что телевизор — это так, для обывателя, а его источники информации гораздо серьезнее. Выясняется, что последний год он ежедневно ждет выпуски «военной и политической аналитики» от блогера Анатолия Шария (был арестован в Испании по запросу Украины, но позже отпущен под ряд обязательств) на YouTube.
Петр восхищается россиянами, но в его бочке меда есть и ложка дегтя. Михаила, давнего приятеля Петра, однажды под утро забрали «вояки». Они хотели выяснить у мелкого бандита из 90-х, как устроены потоки наркоторговли на Херсонщине, а тот уже на пенсии, ничего толком объяснить не может.
— Прикинь, я думал, они типа «санитары леса», а оказалось, просто «бизнес» отжать хотели, — удивляется Петр. — Пытали Миху, ребра ему сломали, ногу. Не давали в туалет сходить несколько суток. Потом выкинули к дому под забор, забрали его джип и уехали. Но это, наверное, случайность, а? Так-то они нормальные ребята.