Война идет уже восемь месяцев, и украинцы измучены ею, но они не сдаются. Корреспондент Би-би-си проехал по разным местам у линии фронта и собрал рассказы солдат и гражданских лиц, в том числе 75-летней женщины, которую вражеский солдат избил, порезал и изнасиловал в ее собственном доме.
Груды окровавленных носилок стоят наготове у военного госпиталя в городе Бахмут на востоке Украины.
Медики, урвавшие несколько минут отдыха, и солдаты, которые принесли раненых товарищей, стоят в дверях и курят. Барабанный бой проливного осеннего дождя прерывается глухими разрывами снарядов.
На улице стоят сгоревшие остовы машин и фургонов. Вокруг — битое стекло и обломки кирпича.
Две собаки сжались в углах крыльца. Судя по тому, как их тянет к людям, они когда-то были домашними любимцами, Одна из них дрожит и даже не интересуется объедками, которые предлагают солдаты. Как объяснил один из медиков, ее пугают звуки взрывов.
Большинство мирных жителей Бахмута уже давно перебрались в более безопасные места.
Проехав от Бахмута в Донбассе на востоке страны до другого конца линии фронта в Херсонской области, понимаешь, что уставшие, измученные, втянутые в изнурительную рутину войны украинцы по-прежнему полны решимости воевать с россиянами за свою независимость.
Решение президента России Владимира Путина в феврале напасть на Украину, чтобы покорить народ, который, по его словам, по сути те же русские, обострило в украинцах чувство национальной принадлежности.
Хирург
Один из хирургов военного госпиталя в Бахмуте, Владимир Пигулевский, согласился поговорить с нами. До мобилизации в конце марта он работал в обычной больнице.
Мы беседовали в импровизированной операционной с двумя столами. Она чистая и неплохо оборудована, но мониторы и реанимационное оборудование довольно примитивные.
В госпитале было тихо, поскольку над Бахмутом висела тяжелая туча и лил дождь — в такую погоду интенсивность обстрелов обычно снижается. Срочных операций не было, поэтому у Владимира нашлось время поговорить.
«К счастью, сегодня утром раненых не так много. Но были дни и даже недели, когда их было множество — осколочные ранения, ампутации ног в результате обстрелов или взрывов мин, а также пулевые ранения, — рассказывает он. — Нам приходилось работать по 24 часа в сутки, даже по два дня подряд, и ни минуты отдыха — мы прерывались только для того, чтобы поесть или сходить в туалет».
Владимир также иногда работает на передовой, оказывая первую помощь раненым.
«Было очень трудно. Иногда приходится выбирать между риском для собственной жизни и жизнью раненых ребят. Я никогда не видел, чтобы кто-то боялся умереть. Никто не сидит и не ждет даже во время обстрелов. Все идут выносить раненых, оказывать им первую помощь. Потом мы сажаем их в машину и привозим сюда, — признается Владимир. — Это не столько психологически трудно, сколько просто страшно… Только психически нездоровые люди не испытывают страха».
Хирург рассказал, что в военном госпитале им приходится лечить раны, которые до войны встречались раз-другой в несколько лет.
«Работая в больнице скорой помощи, я видел много смертей. Но это было в мирное время. Здесь я вижу, как сражаются наши ребята. Ранения, которые они получают, ломают им жизнь. Это угнетает меня больше всего, — продолжает он. — Ужасно видеть боль наших солдат. Видеть травмы, которые они получают на этой войне. Самое ужасное — видеть страдания нашей страны. Это самое ужасное. Остальное — просто наша работа».
Через несколько минут из машины скорой помощи вылез солдат с рукой, перебитой снайперской пулей. Другого вынесли на носилках, пропитанных грязью и кровью, с многочисленными осколочными ранениями. Владимир быстро встал и пошел работать.
Обстановка в операционной не похожа на ту, что показывают в сериалах. Владимир и его коллеги были спокойны, говорили тихо и действовали быстро, стабилизируя состояние пациентов, пока с передовой не прибудет следующая партия раненых.
Артиллерист
Дорога до места боевых действий идет по бескрайним полям, по колеям в глубокой грязи.
Команда Би-би-си получила разрешение посетить артиллерийскую часть, укрытую в узкой полосе леса в долине. Чтобы не раскрывать их местоположение, мы не можем сообщить ничего, кроме того, что их позиция находится на линии фронта где-то в Донбассе.
Постоянным фоном звучал обстрел — иногда близкие, громкие и резкие звуки перестрелки, иногда басовые ноты, доносящиеся с более дальних участков фронта.
Подразделение вооружено двумя ракетными установками БМ-21 «Град». Человек, командовавший одной из них, не захотел представиться по имени. «Зовите меня Лысый», — сказал он.
До того, как подписать военный контракт в 2019 году, артиллерист был строителем, ремонтировал квартиры. Теперь он командует мощной оружейной системой, разработанной в Советском Союзе еще в конце 1950-х годов. БМ-21 — 40 ракетных стволов на мощном грузовике, — это проверенная и надежная машина смерти. Ее залп накрывает территорию площадью около гектара (10 тысяч кв. м), то есть величиной с большое поле, и его последствия разрушительны.
Лысому чуть за 30. Он руководит заряжанием и стрельбой из «Града». Это не слишком сложный процесс. Его команда вручную вкручивает взрыватели в боеголовки ракет, затягивая специальное крепление. Затем они загружают ракеты в стволы. Когда одна из них с первого раза не встала на место, Лысый запихнул ее утепленным, доходящим до колена резиновом сапогом. Их носят все бойцы — осенняя грязь очень глубокая и вязкая.
О своей жизни после российского вторжения Лысый рассказывает лаконично и буднично.
«Меня разбудили в 4:20 утра 24 февраля. С тех пор я воюю. Все так же, как и в начале. Все очень однообразно. Мы переезжаем с места на место, — говорит он. — Что я делаю? Мы запускаем ракеты по целям, которые нам дают. Мы воюем. Никто не говорил, что будет легко. Но мы справляемся».
Обе пусковые установки БМ-21 подразделения укрыты в капонирах, вырытых бульдозером на склоне холма. С места дислокации они огонь не ведут.
Когда были получены координаты цели, грузовик с ракетами выбрался из укрытия — зеленое чудовище, появившееся из жидкой грязи, наполовину скрывавшей его огромные шины. По грязи «Град» пробрался к открытому полю чуть повыше. Оно и самого начала казалось слишком опасным местом, а когда вокруг начали падать российские снаряды, это ощущение усилилось.
Лысый и его люди работали быстро, не обращая внимания на падающие в какой-то сотне метров от них снаряды, и дали два залпа. Затем нужно было быстро уходить с огневой позиции, пока россияне ее не засекли и не обрушили на нее огонь. Неподалеку разорвались еще два снаряда.
Наш внедорожник, проигравший в борьбе с грязью и распутицей, не заводился. Лысый и его люди притормозили, и мы запрыгнули на борт их «Града». Они вывезли нас в более безопасное место, а затем вернулись, чтобы вытащить нашу машину и ее водителя, оставшегося под огнем и пытавшегося ее завести.
Вернувшись в лагерь, Лысый сказал, что хотел бы иметь более современную технику, но привязался к древнему «Граду».
«Моей машине 52 или 53 года. Мы сами ее ремонтируем, продлеваем ей жизнь, потому что на кону — наши жизни», — говорит он.
Что насчет операции, которую мы только что наблюдали: пуск ракет под огнем и езда на машине, которой более полувека, по ступицы колес в грязи по обстреливаемому полю?
«Конечно, всем страшно. Но мы преодолеваем свой страх и идем в бой. Ну да, стреляли. Ничего драматичного. Мы ушли из-под обстрела. Наша „старушка“ помогла. Мы спаслись».
Учительница
Людмила Мымрикова любит свое родное село. Сейчас оно почти полностью разрушено, но видно, что до войны Миролюбовка была уютным оазисом в полях Херсонской области. У всех домов свои наделы. Утки, куры и гуси бродят по заросшим садам хозяев, бежавших несколько месяцев назад.
В сентябре, по ходу наступления в сторону Херсона, украинские солдаты взяли село и заняли те немногие дома, у которых остались целыми стены и крыши. Один из них — дом Людмилы, с аккуратными рядами фруктовых деревьев и роз, которые давно пора подстричь.
Я встретил ее в более безопасном месте, в городе, расположенном в двух часах езды, в крошечном домике, в который ее пустили пожить родственники. Пока ее правнук Анатолий, совсем малыш, играл в соседней комнате, Людмила рассказала мне, как она хочет вернуться домой, и как в марте, с приходом российских солдат, ее любимая деревня превратилась в ад, Как она пережила месяцы террора, как ее избивали, резали и насиловали в ее собственной гостиной.
Людмиле 75 лет, она вдова, до выхода на пенсию работала учительницей и хорошо известна местным жителям как сельский историк. В начале года она не верила, что президент Путин отдаст своим войскам приказ вторгнуться в Украину, да еще с такими жуткими последствиями.
«Мы считали их братским народом, — говорит она. — Я представить не могла, что [они] могут так поступать с людьми».
Россияне появились в деревне 24 марта. Первые, по словам Людмилы, пришли через Крым и вели себя хорошо. Часто в войнах солдаты на передовой более дисциплинированы, чем части второго эшелона, которые следуют за ними.
Хуже всего оказались пришедшие с востока, из ополчения, сформированного сепаратистскими промосковскими украинскими режимами в Луганске и Донецке. Они терроризировали деревню, требуя водки и вина, угоняя машины, воруя топливо и грабя дома. Ополченцы забирали мужчин и пытали их — по меньшей мере один человек умер от пыток.
Людмила говорит, что российские солдаты, которые и сами выглядели пугающе, «не считали ополченцев за людей». Вроде бы союзники, они перессорились, время от времени случались пьяные драки и даже перестрелки.
Спустя месяц с начала оккупации у Людмилы появилась возможность уехать с дочерью Ольгой на территорию, удерживаемую украинцами. Ольга просила ее уехать в безопасное место, но она отказалась, надеясь сохранить свое имущество и особенно свою коллекцию документов об истории села и ее семьи.
Когда Ольга и близкий друг, живший неподалеку, уехали, Людмила осталась одна, в вечном страхе, принимая лекарства от высокого давления, но находя в себе силы как-то проживать день за днем. Ее собаки лаяли при приближении незнакомцев.
В ночь на 13 июля в половине одиннадцатого она услышала громкий стук в окно.
«Я напряглась. Кто бы это мог быть? Все мое тело словно парализовало. Я закрыла все окна, но одно из них все еще было немного приоткрыто. Я увидела там солдата. Я колебалась, впускать ли его в дом. Что мне делать? У меня не было ничего, чтобы отбиться от него. Смогу ли я справиться с ним? — рассказывает Людмила.
«Когда я открыла дверь, он сразу же ударил меня кулаком в лицо. Он выбил мне два зуба и сломал нос. Я была вся в крови. Он начал бить меня в грудь прикладом своего автомата. Потом начал бить меня по голове. Я не понимала, в чем дело, — продолжает она. — Он таскал меня за волосы. А так как на кухне было темно, он не видел, где находится, и задевал мебель, потом повалил меня на диван и начал душить. Я потом две недели не могла глотать. Затем он сорвал с меня одежду и изнасиловал. Он порезал мне живот. До сих пор у меня на животе шрамы. Глубокие до сих пор не зажили, а мелкие порезы затянулись».
Людмила узнала этого человека. Ему было около 60 лет, он, как кажется Людмиле, был ополченцем и уже бывал в ее доме, воровал дизельное топливо.
Насильник потребовал курева, а когда его не оказалось, снова избил Людмилу автоматом. Потом начал беспорядочно палить по стенам. Людмила ожидала смерти и думала о родных.
«Я мысленно попрощалась со своими детьми, внуками и правнуками, я думала, что не выживу», — вспоминает она.
Насильник ушел только в пять утра, сказав ей, что, если она сообщит о случившемся русским, он вернется и убьет ее. Она ночевала у соседей. На их вопросы о синяках сказала, что упала в погреб.
Потом она созвонилась с Ольгой, и напряжение в голосе матери подсказало дочке, что с мамой что-то случилось. Она надавила на мать, и в конце концов Людмила даже почувствовала облегчение, когда рассказала, что произошло.
Через четыре дня после изнасилования она вместе с еще несколькими украинками добралась до соседнего городка, тоже в тот момент оккупированного россиянами, и оттуда смогла перебраться через линию фронта и воссоединиться с дочерью и остальной родней.
На кухне своего временного домика, сидя рядом с Ольгой, Людмила Мымрикова объяснила, почему хочет рассказать о том, что с ней произошло. Первый и единственный раз за время нашего разговора, длившегося около часа, ее глаза наполнились слезами. В руке она держала патрон, который, по ее словам, мужчина выронил перед тем, как покинуть ее дом.
«Я хочу прокричать всему миру, чтобы все это прекратилось, чтобы эта кровавая война закончилась как можно скорее. Я хочу, чтобы русские знали, как их мужья, их сыновья, их родители пытают украинцев. Чем мы виноваты? Мы работящие, мирные люди. Мы никому не мешаем».
Я спросил Людмилу, как ей удается жить, пройдя через этот ад.
«Откуда у меня силы? Любовь к своей земле, к родному селу, к своему народу. В нашем селе мирные и трудолюбивые люди, и мы поддерживали друг друга во время оккупации. Делились последним куском хлеба. Многие люди голодали. Мы мололи проросшие семена пшеницы в кофемолке и пекли лепешки, потому что есть было нечего».
«Это был ужас, это был просто ужас, — говорит она. — Путина и русских никогда не простят, до скончания их дней… за то, что они сделали с украинцами. Прощения не будет».