Трое волонтеров из Петербурга побывали в оккупированном украинском Мариуполе. Они поехали в разрушенный город, чтобы поддержать своих пожилых подопечных, которым помогали в России, когда они были в одном из Пунктов временного размещения (ПВР). Волонтеры рассказали изданию «Север.Реалии» как теперь выживают их знакомые. Публикуем этот текст с сокращениями.
Из-за боевых действий Мариуполь оказался практически полностью разрушен: советник мэра Мариуполя Петр Андрющенко в январе 2023 года говорил, что на восстановление города потребуется от 5 до 8 лет. При этом российские власти утверждают, что начали восстанавливать город. Подряды на строительные работы получают компании, которые связаны с высокопоставленными сотрудниками силовых органов, чиновниками и бизнесменами из строительной области, писало издание «Важные истории». На сами работы ездят выходцы из стран СНГ, например, из Таджикистана.
Вместе с этим в Мариуполь часто отправляются волонтеры из разных российских городов. Среди них Светлана, Ольга и Елена (имена изменены в целях их безопасности. — СР), с которыми поговорил корреспондент «Север.Реалии».
— В общем и целом — это не то место, в котором людям следует находиться постоянно, даже если заниматься его восстановлением. Ощущение, что это город-призрак. Одни руины, сама атмосфера вытягивает из тебя силы. Люди год среди всего этого живут. Невозможно себя адекватно чувствовать, находясь в таком месте, поэтому психика начинает адаптироваться, включаются защитные механизмы, когда квазиреальность воспринимается как норма, подменяя собой нормальность, ведь иначе можно сойти с ума, — говорит Светлана.
Старую жизнь мариупольцев «окончательно утилизируют» мигранты, приехавшие на строительные работы по восстановлению города, замечает Ольга.
— Ужасное впечатление от того, что от города осталось. Ходишь и бесконечное слово п***ц, потому что нет слов, потому что то, что ты видишь там — это тяжело. Я видела скелеты домов, брошенные квартиры, где была чья-то жизнь, а теперь ее остатки, обрывки: школьные дневники, семейные фотоальбомы, которые люди хранили. Теперь их оставили навсегда и не заберут больше никогда, и неизвестно, живы ли эти люди. И эти дневники, фотографии, бумаги растоптаны мародерами. Вот диван валяется раскуроченный у подъезда, а рядом — фото семейной пары на этом самом диване в мирное время. Попадались и старые фото, послевоенные, после той войны, Великой Отечественной: черно-белые фото мужчин в советской военной форме, с наградами, с нашивками за ранения, фото, которые семьи бережно хранили многие десятилетия. Книги рецептов, которые писали от руки, хранили, чтобы готовить любимые блюда. Больничные выписки, детские игрушки… Целая жизнь осталась тут, и ее теперь окончательно утилизируют строители-узбеки, — говорит Ольга.
— Как утилизируют?
— Сверху сбрасывают с этажей все, что не забрали мародеры. Там, где остаются фасады целые, то из окон выбрасывают, если фасада нет, то просто сбрасывают вниз. Это все разносит ветром, втаптывается в грязь. Потом эти кучи увозят.
По ее словам, волонтеры целенаправленно искали открытый подвал-убежище, «чтобы посмотреть, как это все было там год назад». Но большая часть уцелевших подвалов теперь закрыта, а, заглянув в замочную скважину, волонтеры видели вместо убежища бытовки строителей, где теперь лежат и висят их вещи.
— Но мы нашли один подвал на Бульваре Меотиды, там был Дом детского творчества (Меотида — название Азовского моря у древних римлян и греков. — СР). Обошли этот полуразрушенный дом, дернули дверь в подвал, она поддалась и мы спустились в абсолютно темное помещение, где надо светить фонарями телефонов. На стенах висят списки, где указан возраст детей и взрослых, с какой улицы и из какого дома укрылись здесь люди. В одной «комнате» мы обнаружили что-то вроде детского уголка с игрушками, книжками. Видимо, люди хотели хоть как-то обустроить подвальный быт для детей, развлечь их и отвлечь.
По словам Ольги, в Мариуполь сейчас стремятся вернуться пожилые люди. Пенсионерам старше 65 лет выдают пайки, местные жители оформляют «дэнээровскую» пенсию в 10 тысяч российских рублей (360 белорусских рублей), но многие получают и украинскую пенсию.
— Наша знакомая еще по ПВР бабушка встретила нас у своего дома с пакетом, где лежали пачка макарон и банка тушенки и сказала: «Попробуйте мариупольскую кухню». В паек входят тушенка, рыбные консервы, мука. Ни овощей, ни фруктов нет. Картошка с рыбными консервами, приготовленная для нас в другой семье, — это было, конечно, вкусно, но если так питаться каждый день… Мы там встретили 8 марта, и хозяин квартиры, где мы остановились, подарил нам по грейпфруту — это был действительно дорогой подарок. В магазинах всего полно, но доступно это лишь для военных и строителей, которые получают нормальные деньги. Местным дорого. Мы видели, как женщина продавала тестеры — духи и туалетную воду. На вопрос «Откуда?» на голубом глазу сказала, что у нее «хозяйка занимается прямыми поставками из Швейцарии», — рассказывает Ольга.
Местные ходят за продуктами на рынок, где дешевле.
— На рынке говядину можно купить по 350 рублей (12,6 белорусского рубля) за кило. А еще там орехи макадамия дешевле, чем у нас. Котируются сигареты и алкоголь. Паленые сигареты можно купить по 50 рублей за пачку (1,8 бел. руб.), их из-под полы продавцы в магазинах и ларьках продают. Местное мелитопольское пиво недорогое, но при этом холодильник в магазине может быть забит импортным пивом «Корона», тоже за 50 рублей всего. Стоят на полках дорогие импортные коньяк и шампанское. До сих пор в продаже можно найти то, что в начале войны выносили из супермаркетов, — говорит Елена.
Жители в Мариуполе работают на уборке улиц, торгуют на рынке, таксуют.
— Возят строителей и военных — учитывая комендантский час и проблемы с общественным транспортом, это выгодная работа. На местные сим-карты людям все время приходят сообщения о чиновничьих вакансиях в ДНР и т.д., — рассказывает Светлана.
— Девчонки-подростки сидят вечерами с пивом со строителями-узбеками. В парадных пьют и играют в домино. Поздно вечером слышны перестрелки. Лица у людей серые, улыбок почти нет. Много пьяных. На это все просто невозможно смотреть трезвыми глазами, — считает Ольга.
— Вы навестили в Мариуполе своих подопечных, которым помогали в ПВР. Пожилые люди вернулись в Мариуполь. Как они там?
— Это пожилая пара, они очень обрадовались нам. Живут в чужой квартире. Накрыли стол — все, что могли, выставили, даже коньяк нашелся. От их квартиры здесь только разбитая табуретка. Ее соседи забрали, а остальное вынесли мародеры, — рассказывает Ольга. — В городе немало тех, кто до сих пор ищет своих родных, близких и друзей, пропавших без вести. Мы видели бумажные объявления об этом. Однажды на улице среди развалин нашли фото семьи, принесли домой — туда, где мы жили. И наша хозяйка говорит: «О, я знаю эту женщину, она выжила, я сейчас ей напишу и верну фото — у нее будет память».
— Мариупольцы говорили с вами о будущем?
— Они ничего не планируют или, по крайней мере, стараются не говорить об этом. Готовятся к лету: красят, метут газоны, высаживают грядки в ящиках из-под боеприпасов, — говорит Елена.
Оставшимся в Мариуполе просто некуда бежать, поэтому их грядки и газоны около домов — это чуть ли не единственное, на что они могут как-то повлиять, замечает Светлана.
— Они тяпочками свои газончики обрабатывают с такой любовью. Нам постоянно рассказывали и показывали, если было что показать, каким красивым и замечательным был Мариуполь. Им некуда бежать, надеяться не на что — они между молотом и наковальней. К тому же там полнейший информационный вакуум. Им из всех СМИ вещают про «укрофашистов», а в Мариуполе, согласно местной новостной повестке, все замечательно: идет великая стройка, раньше, при Украине все было плохо, а сейчас все хорошо, — пересказывает телеканалы Светлана.
— Там физически сложно жить. Лифты не работают, воду из-под крана пить нельзя. То есть надо купить воды, довезти на телеге, телегу оставить внизу нельзя, потому что ее украдут, поэтому все это надо затащить на этаж. Потом надо сходить за гуманитаркой, отстоять очередь, потом надо в поликлинику. Это встать в семь утра и занять очередь, а поликлиника до трех часов дня. Там очереди у банкоматов, очереди за российскими паспортами, без которых очень трудно там выживать, некоторые, у кого деньги есть, выезжают делать паспорта в Ростов или Краснодар. Бесконечные очереди. Поэтому люди не то чтобы очень сильно рефлексируют о судьбах родины, а просто пытаются преодолеть бытовые проблемы, — добавляет Ольга. — Там очень сложное и страшное место. Вроде привычная реальность, но другая — улицы, где нет правил дорожного движения, дома, где только фасады, изломанные и больные люди. Ничего не работает, как должно работать: дома без света, бесконечные стеклопакеты, какое-то невероятное их количество. Выглядит это чудовищно: абсолютно разрушенный дом, в котором нельзя жить, перекошенная конструкция с переломанными несущими стенами, в которую ставят стеклопакеты. Эти черные сгоревшие квартиры и туда методично вставляют стеклопакеты, а на следующий день идешь, а в одном из черных окон горит свет.
— Местные жители, на ваш взгляд, обдумывают вообще все, что с ними случилось с начала войны?
— Это наш удел смотреть и думать. А там люди находятся на грани выживания, у них нет стратегии «сидеть и размышлять». Одна из женщин, которая едва не потеряла лежачего брата-инвалида во время чудовищных обстрелов, вообще мне сказала, что когда это все закончится, а должно же это когда-то закончиться, должен быть день всеобщего прощения. И я слышала от многих, что надо «простить и обняться». А с нашей колокольни появляется какая-то злость: «В смысле? У вас все умерли из-за этой войны, кого вы хотите прощать, что вы хотите с этим делать?» Тотальной рефлексии не видела. Это такая реальность… как это сказать… она как настоящая и не настоящая, там не работает то, как должно работать, — рассуждает Елена. — Некоторые говорят, что хотели стать частью РФ, а их «отдали на откуп дэнээру». Там чувствуется эта взаимная неприязнь. Дэнээровские говорят: «Вы восемь лет жировали, а теперь получайте». Ведь из Мариуполя, как фактического центра Донецкой области, Украина действительно делала картинку, и он был очень красивый, зеленый, ухоженный.
— Помощь волонтеров сильно влияет на жизнь в Мариуполе?
— Заходишь в магазин, чтобы купить еду лежачему, а продавец спрашивает: «Вы волонтеры? У нас соседка парализованная, может, зайдете?» Люди, как могут, сами стараются ухаживать за очень старыми, больными, лежачими соседями и родными. И вот ты заходишь в эти квартиры с запахом, с грязным тряпьем, с бутылками с водой… Но продуктовый набор от волонтеров или церкви раз в месяц не решит проблему, — говорит Ольга.
— Когда я после разрушенного Мариуполя оказалась в Ростове, мне было дико, а всего-то три часа езды! В Таганроге, когда увидела едущий трамвай, то обалдела, что он целый, нормальный. В Мариуполе до войны были красивые чешские трамваи: красные с бежевым, полукруглые, смешные. Остался разрушенный, разбомбленный трамвайный парк, и все они перекореженные и сгоревшие. Каждый человек проживает свою жизнь на фоне исторических событий. Мы, к сожалению, на фоне этих. Я знаю, что война — это ужасно, происходящее мне категорически не нравится. Я понимаю, что мы натворили здесь. И единственное, что я могу сделать — это не играть в «хорошего русского», а что-то реальное сделать, чтобы хотя бы минимизировать это вот все, — добавляет Ольга.
