С момента разрушения Каховской ГЭС в Украине прошло почти три недели: волонтеры все это время помогают вывозить людей и животных из зоны затопления, доставляют туда медикаменты, лодки и прочее самое необходимое. «Север.Реалии» публикует монолог волонтера, которая оказалась в зоне затопления на левом берегу Днепра, оккупированном Россией.
Волонтер Оксана из Санкт-Петербурга (имя изменено в целях безопасности героини — СР.) отправилась в затопленный украинский поселок Алешки почти сразу после катастрофы.
— В зону затопления я ехала на третий день после прорыва ГЭС из Москвы через Крым, не рискнув ехать напрямую: комендантский час, блокпосты, плохая связь. Наши питерские волонтеры собрали деньги, мы закупили пять лодок. Я везла их, чтобы передать местному МЧС. Машина была полностью загружена — я вынула заднее сиденье, с трудом удалось впихнуть туда лодки, пять моторов, запасные винты, набор спасателя, фонари, компрессор для откачки воды. Еще я много везла собачьей амуниции, мягких переносок для животных — я понимала, что там будет много терпящих бедствие животных, которых надо будет вывозить.
В момент трагедии у местных МЧС-ников было 28 лодок, мы передали пять, еще потом две приехали из Таганрога. Нам рассказывали о случаях, когда российские военные отбирали у местных лодки.
Я ехала в Крым без ночевки, но на дорогу ушло больше суток, в Херсонскую область въехать уже было нельзя из-за комендантского часа, поэтому сотрудники МЧС приехали непосредственно на погранпереход Джанкой-Чонгар, попросили пограничников не заставлять меня разгружать машину, те пропустили, пооткрывали все двери, проверили под брюхом машину и бардачок, а лодки не заставили вынимать — я бы надорвалась одна, ведь каждая весит 50 кг, мотор — 40 кг. Сотрудники МЧС, мне показалось — украинцы, видимо, оказались в оккупации и остались работать в МЧС в подчинении РФ. Они забрали лодки, моторы, фонари, компрессор и уехали.
Я осталась в Крыму, чтобы закупать на собранные волонтерами деньги гуманитарку. Потом я челночила между затопленными областями и вывозила людей и животных, а туда отвозила гуманитарные грузы. Ездила в Алешки (город в Херсонской области Украины, с февраля 2022 года оккупирован российскими войсками — СР.) и обратно. Везла туда генераторы, бензин, насосы, чтобы откачивать воду из подвалов, газовые плитки, газовые горелки, баллоны с газом, чтобы люди могли хотя бы термически обрабатывать воду и еду. Везла много лекарств. Запросы на лекарства поступали из районной больницы Алешек, причем сначала были запросы на антисептики и регидрон, потом на антибиотики для обработки гнойных ран и перевязочные материалы, последний запрос был на антибиотики для лечения кишечных инфекций.
Местные просто криком кричали и просили инсулины, гипогликемические (препараты, используемые при сахарном диабете — СР.) средства, гипотензивные (препараты для лечения гипертонии — СР.) средства, антиаритмики — все то, без чего остались люди с хроническими заболеваниями и пожилые, такой классический набор пенсионера. Все это я возила в несколько ходок. Часть лекарств и еды я оставляла в больнице, причем еда была такая, которую можно было приготовить, просто вскипятив воду на газовой горелке.
Помощниками у меня в Алешках была семья пенсионеров, которые аккумулировали у себя гуманитарку, а потом развозили ее по окрестным улицам, а нам переправляли адресные заказы на помощь от соседей, оставшихся в относительно неповрежденных домах. Эта пожилая пара — милейшие совершенно люди, они же рассказывали, что там происходит. Часть из этого я наблюдала и своими глазами.
Из относительно благополучного Крыма, цветущего, усыпанного маками, едешь туда, где все разбомблено. Там стоят бетонные блоки, которые делают дорогу максимально извилистой, очевидно, чтобы никто не мог на скорости прорваться с оружием и взрывчаткой, какие-то ежи, гусеницы поперек дороги, совершенно раскуроченный украинский КПП под Армянском. Дорога вся в воронках, в некоторых местах прошлись грейдером, чтобы снять верхний слой разбитого асфальта. Через каждый километр блокпост, тебя останавливают, проверяют документы, к российскому паспорту и номерам лояльны, произносишь слова «гуманитарка в Алешки», пропускают. У меня только дважды сфотографировали паспорт и попросили открыть машину.
В Крыму очень много военной техники. Пару раз видела танки, которые перевозили здоровенные трейлеры. Вся граница от Армянска до Джанкоя перерыта. Ты смотришь на это и думаешь: да чтоб вы все провалились, откуда вас столько повылазило! Потом въезжаешь в Херсонскую область, и этой техники, и брустверов, и окопов становится на порядок больше! Местные уже в Алешках мне и пояснили: техника заезжает прямо во двор жилого дома, оттуда ведут огонь, пока с той стороны не пристреляются к этому двору, после чего сматываются и окапываются где-нибудь в другом дворе. При этом огонь с той стороны, понятно, весь квартал и разносит.
Я проезжала мимо поля ветряков — очень близко к границе, там, где перешеек. Ветряки все остановлены, мертвы — это царапает душу. Еще я поначалу не очень понимала, как въезжать на эти блокпосты. Оказалось, за знак «Стоп», который сильно заранее установлен и не бросается в глаза, нельзя заезжать. Мне пригрозили, что в следующий раз меня просто расстреляют. Я понимаю, что это была пугалка, но тем не менее после этих слов хочется плюнуть солдату в рожу. На блокпостах стоят, в основном, безусые юнцы, наверное, срочники, или же «народная милиция» — они и проверяли машины, и фотографировали паспорта, и расстрелом пугали.
Чудовищное впечатление производят сами Алешки. Блокпосты на подъезде к ним резко заканчиваются, последний — километрах в трех, там развилка на Каховку и на Алешки. На последнем блокпосту ехидно спрашивают: «А не боитесь ли ехать? А то постреливают…» И действительно постреливают — слышны и вылеты, и прилеты. После блокпоста ты брошен на произвол судьбы. Первый мой рейс туда был в сумерках с переменной облачностью. Я попала в эту сумеречную зону с разбомбленной дорогой под не слишком близкие, но все-таки звуки взрывов. Я доезжаю до знаменитых «алешкинских близнецов» — это две идентичные автозаправки по разные стороны дороги, раскуроченные и смытые водой, но, скорее всего, повреждены они были еще до наводнения.
А дальше ты видишь огромное шоссе многополосное, которое совершенно изуродовано: отбойники все перекручены, валяются поперек дороги, ехать приходится то по встречке, то по своей полосе, везде стоит вода, частично она заходит на дорогу, а где нет воды — там толстый слой черно-буро-зеленого ила. И вся растительность, которая была под водой, мертва, скрученные мертвые листья на нижней части деревьев, мертвые кусты. Ты едешь по этому постапокалипсису — людей нет, машин практически нет. Если и есть машины, то брошенные, развороченные. И вдали бухает: то вылет, то прилет. Очень «весело» было ехать туда на следующий день по второму разу и видеть новые воронки на дороге, где ты проезжал недавно.
Местные в Алешках больше про утонувших животных говорили, по крайней мере, мои собеседники. Люди, у которых я забрала собак, рассказали про знакомых с соседней улицы, которые выехали «скупиться» (закупиться продуктами — СР.) перед прорывом, а у них дома на первом этаже парализованный дедушка был. Когда смогли вернуться, уже, конечно, было не помочь.
Первый человек, которого я увидела в Алешках, — женщина, которая тащила большие бутыли с водой. Ей было тяжело, но моя машина была нагружена так, что я не могла ее посадить к себе. Она шла и тащила на себе эту питьевую воду, не идеально прозрачную, но хоть какую-то.
Я работала по плану: туда — гуманитарка, обратно — вывезти людей. В первый свой заезд в Алешки я не успела вернуться до комендантского часа. Я должна была забрать людей, которые уже выехали из Алешек в село Великие Копани. Люди ждали меня там в одном из домов. Мне пришлось ночевать в том доме вместе с ними. Вы знаете, это очень полезно — оказаться в положении людей, которым мы помогаем. У меня это не первый опыт: я ночевала в ПВР (пункты временного размещения для граждан Украины, которые российские власти открыли в городах из-за прибытия украинцев с оккупированных территорий, у которых в России нет родственников или они не могут позволить себе арендовать жилье — СР.), бывало, я торчала много часов на границе, без воды, без укрытия от солнца, как все беженцы. Эта ночевка на оккупированной территории, когда после начала комендантского часа начинает ехать техника, скрежещут гусеницы, какие-то залихватские выкрики раздаются с грузовиков, все это мимо окон мчится, а ты лежишь на полу без матраса, без одеяла, с рюкзаком под головой. Очень полезный опыт и жаль, что его не получат именно те, кому он был бы полезнее всего.
У меня в машине были сняты сиденья, поэтому, чтобы рассадить людей в машине, я соорудила нечто вроде постамента с картонками и пенопластом, накрыла собачьей попонкой. Люди сели на эту попонку, прислонились к своим баулам, и мы поехали. Мне было ужасно стыдно, что я в таком виде людей везу. Их надо было посадить на поезд в Джанкое. Они много рассказывали про наводнение — как поднималась вода, как они сначала перебежали к соседям, у которых в доме был второй этаж. Потом стало понятно, что вода пойдет выше второго этажа и надо оттуда срочно срываться и бежать к трехэтажной школе. А течение им мешало бежать, оно их смывало и сбивало с ног. Они думали, что не дойдут: у них бабушка, которая едва ходит. Но на каком-то бешеном адреналине они ее затащили в эту школу. А начиналось все с того, что они пытались спасти какие-то ценные вещи и какую-то еду, у них было очень много заготовок, которые они попытались перетаскать к соседям на второй этаж, но в итоге все равно все залило водой. А потом, когда вода начала сходить, они в своем дворе обнаружили в беседке на столе собачку живую, которая никого не подпускала к себе, а на лавках в этой же беседке четыре кошачьих трупика.
А еще видели на улице хрюшку, которую течением загнало головой под чьи-то ворота, и получилось, что у нее голова с одной стороны, а тело — с другой. И когда вода сошла, она была уже раздутая и почерневшая. И на описании этого всего женщина расплакалась, очень долго плакала, и никак ее невозможно было успокоить. Мы с ней сидели обе рыдали.
В Великих Копанях мне дали с собой бутылочку воды с наказом не пить, а только умываться и мыть руки. Я сфотографировала эту воду — это мутная жижа с плавающими в ней хлопьями, причем это в зоне, которая не очень была подвержена затоплению, то есть там вода на несколько сантиметров похлюпала под ногами и ушла. Но это водопроводная вода, с которой они остались. Они ее пытаются кипятить, осаждать, добавлять кто соль, кто соду. И безумно радуются, когда им привозишь баклажки с водой. Мы старались как можно больше воды привозить и как можно больше корма для животных. Корм просили все, даже у кого до этой катастрофы животных не было — к людям прибивались животные, оставшиеся без хозяев. И люди не разбирали, кто чей. Старались спасать всех, кого видели. Последним своим рейсом в Алешки я отвезла гуманитарку, попыталась поездить по частным адресам. Но из одного адреса люди уже выехали, а другой оказался в затопленной зоне, и с человеком не было никакой связи. Я оставила все местным активистам.
Сама забрала животных у людей, которые собирали потерявшихся животных, у них и свои были, и соседские, и просто брошенные. Вывезла тогда я пять собак и кота. Эти люди, которые животных у себя собирали, отказывались выезжать, пока животные не будут эвакуированы. В Алешках нет ни еды, ни воды, все животные, оставшиеся там без людей, обречены на гибель.
Огромное спасибо этим людям, спасшим животных. Они сейчас уже выехали и на пути в Европу. Надеюсь, что у них все будет хорошо. Те, кому я помогала выехать, все уехали в Европу. В России никто не хотел оставаться. Они думали переждать войну и дождаться освобождения, но, к сожалению, дождаться его дома не получилось — их земля оказалась затоплена и убита трагедией на Каховской ГЭС, — рассказала Оксана.
В результате разрушения плотины Херсонской ГЭС были затоплены 14 населенных пунктов с населением около 16 тысяч человек на правом берегу Днепра и 14 с населением около 22 тысяч человек — на левом, оккупированном Россией. В результате наводнения погибли не менее 52 человек.
На сегодня подтопленными остаются два населенных пункта (2 дома) на правом берегу Днепра и 17 населенных пунктов на оккупированной территории.
