Сержант Национальной гвардии Украины Андрей Старинщак провел в российской тюрьме 678 дней, или почти два года. Он попал в плен во время обороны Чернобыльской АЭС. Затем его перевезли в Беларусь, чтобы оттуда переправить в СИЗО №2 города Новозыбкова Брянской области, а через год украинский военнослужащий оказался в колонии в селе Донское Тульской области.
В интервью украинской службе «Радио Свобода» он рассказал о том, что происходит с украинскими военными в российском плену: «мы долго голышом ползали на коленях», «о нас ломали резиновые дубинки», а «вечерняя прогулка означала добровольное согласие на то, чтобы тебя били и унижали». «Настоящее время» опубликовало перевод этого интервью.
— Вы провели в российском плену 678 дней, но рассказываете обо всем с улыбкой…
— Скажу так: после избиений, которые я пережил там, я возвращался в камеру с песнями и танцами. Хотя и переломы были, и много чего было. Но на камерах видеонаблюдения (российские надзиратели. — РС) видели, что я захожу и танцую. Мне хотелось, чтобы надзиратели захлебнулись от злости: им нас не сломать.
— Откуда вы родом, где служили и как попали в плен?
— Я родом из Тернопольской области, поселок Скала-Подольская. В 2019 году подписал контракт (для службы в Национальной гвардии Украины — РС) в городе Славутич, и моя служба началась на Чернобыльской АЭС. Мы контролировали пропуск сотрудников на станцию. А 24 февраля 2022 года по команде вооружились и пошли защищать Чернобыльскую АЭС.
Нас было 169 человек с автоматами, а на нас пошло четыре танковые колонны. Мы сделали все, чтобы не допустить на станции взрывов, потому что Чернобыль-2 нам точно не нужен. Кровопролитие на станции также удалось предотвратить. Но в Украину с этой стороны зашло более двух с половиной тысяч единиц техники, колонна двигалась около четырех часов.
— Вы попали в плен в первый день полномасштабной войны. В каких условиях вас держали на ЧАЭС после этого?
— Нам повезло, что у нас были хотя бы свои спальные мешки. У россиян в тот момент ничего своего не было. Но зато они передергивали затвор автомата каждый раз, когда проходишь мимо. Ядерные объекты захвату не подлежат, и они оправдывали себя тем, что на территории Чернобыльской АЭС ищут бомбы, которые закладываем мы. Мы пытались объяснить им, что вокруг радиация.
Был случай, когда им дали команду окопаться в Рыжем лесу (лес вокруг Чернобыльской АЭС, где земля заражена радиоактивными элементами. — РС) Для некоторых из них это закончилось лучевой болезнью. Ведь в некоторых местах очень большие радиационные пятна.
Я тоже получил достаточно большую дозу, пока был в плену на Чернобыльской АЭС. Мы находились там 45 дней, с 15 февраля по 31 марта, пока пленных не вывезли на территорию Беларуси.
— Как это было, расскажите, пожалуйста.
— Нам надевали на голову мешки, обматывали ноги скотчем, а когда им этого было мало, то они наручниками делали связывающие галстуки. Потом перевезли в Наровлю — это Беларусь, там разместили на ферме, если так ее можно назвать, меня там продержали несколько дней. Оформили на нас всех документы, а потом отправили в Брянскую область России, в СИЗО №2. Военные передали нас Федеральной службе исполнения наказаний.
— В этом СИЗО к вам применяли психологическое или физическое насилие?
— Мы «получали» без причины во время проверок или прогулок. И они делали это не потому, что хотели что-то выпытать у нас. Это просто доставляло им удовольствие. Бить, стучать молотком, ударять несколько раз электрошокером, проверять, не произойдет ли короткое замыкание, если два человека прикоснутся руками друг к другу (то есть одного бьют электрошокером, а второй тоже получает удар). Или при прикосновении к металлической двери сделать так, чтобы пленный получил удар током.
Однажды парня ударили электрошокером, когда он был «на растяжке». Я получал удар в положении, которое они называли «дабл круг». То есть я пожимал руку другому военнопленному, а меня ударили [электрошокером] так сильно, что обожгли кожу. И сделали они это, что называется, ради эксперимента. Посмотреть, что получится.
— В СИЗО в Новозыбкове была специальная комната для избиений: об этом писала ваша жена в соцсетях. Оттуда пленных украинцев выносили без сознания и бросали обратно в камеру.
— Такая комната была на каждом этаже. Мы называли ее «собачья будка», потому что она использовалась кинологом: он там закрывал свою собаку. Кинолог заканчивал работу в пять часов вечера, забирал собаку с собой, и эта комната освобождалась. Тогда там собирались сотрудники ФСИН, которым, видимо, было скучно.
Они выбирали камеру, придумывали для нее какой-то «залет» и кричали «На выход!». А потом били. Чеченцы ломали о нас резиновую дубинку, которую используют милиционеры. Представляете себе, с какой силой нужно ударить, чтобы ее сломать?
Потом у них отобрали дубинки, потому что они являются государственной собственностью: из-за этого для избиения стали использовать металлопластиковые трубки. Они не ломаются, но прилипают.
Как мы приблизительно смогли подсчитать в нашей камере, в этом СИЗО могли разместить до тысячи украинских военнопленных. Мы знаем, что там были исключительно военнопленные, а еще охранники, спецназовцы и пленные, которых называют «козлы» — это те, кто убирает коридоры, готовит или раздает еду. У нас была камера на пять человек, но нас было сначала семь, а потом десять человек.
— Какие вопросы на допросах вам задавали российские силовики?
— В СИЗО допрашивали всех, кого взяли в плен на Чернобыльской АЭС. Якобы у нас есть какие-то заводы, которые производят ядерное оружие, или лаборатории бактериологического оружия. Они все это проверили и сами были в шоке: как же так, ничего нет.
Самым странным мне показался вопрос, который мне задал один фээсбэшник: «Почему вы не говорите „Великая Отечественная война“, почему в учебниках истории это Вторая мировая война?»
Я ответил: «А в чем проблема? Вторая мировая война — это период с 1939 по 1945 год, а Великая Отечественная война — это период с 1941 по 1945 год, то есть это два периода одной и той же войны. Только первый период вы отвергли, когда сами же (имеется в виду СССР. — РС) поддержали нацистскую Германию и разделили Польшу». И он все это понимает, он знает эту правду.
— Конкретно этот сотрудник ФСБ применял к вам физическое насилие?
— Нет. Но вот спецназовец, с которым я общался до этого, несколько раз ударил автоматом по спине.
— В СИЗО в Брянской области вы находились больше года, до мая 2023-го?
— Год и два месяца. Мы и представить себе не могли, что весь наш следственный изолятор за один раз возьмут и перевезут аж в Тульскую область. Там была «приемка» — очень неприятное действие. Постоянные избиения. Мы долго голышом ползали на коленях, как гусеница. Один за другим.
— В Тульской области в селе Донское украинских военнопленных ждал уже не СИЗО, а колония. Вы находились в казарме строгого, усиленного режима?
— Да, у них даже была поговорка: воров в законе так не ломают, как нас. Каждый месяц была ротация спецназа. В основном приезжали буряты, якуты, чеченцы — то есть их все время меняли, чтобы они не привыкали к нам.
В Тульской области была даже отдельная вечерняя «прогулка», как я ее называл. Она заключалась в том, что надзиратель заходил в камеру в основном после девяти вечера и говорил: «Четверо добровольцев на выход, иначе я буду выбирать сам». И пока нас по одному били, мы могли хотя бы посмотреть на звезды. Потому что окна в камере были закрыты фанерой, да еще и решетками с двух сторон. Возможность увидеть ночное небо — это и была такая «прогулка».
— Каким был типичный распорядок дня?
— В 6 утра мы вставали, завтракали. Гулять нам разрешали долго — от получаса до полутора часов. Правда, это не зависело от погодных условий, когда снег или дождь. Сейчас я почти не чувствую холода, привык, потому что там морозы бывали и минус 28, и минус 35 — и гуляешь.
— Чем вы занимались в камере?
— Мы постоянно стояли. Нам разрешали садиться в семь часов вечера на полчаса, но в это время включали радио — российскую пропаганду о том, что русское православие — единственное истинное во всем мире, а любое другое православие происходит из российского.
И несколько раз нам включали интервью, которое Путин дал, как мы поняли, 14 декабря 2023 года. Это когда позвонила бабушка с вопросом «Почему в России такие цены на курицу и яйца?» и начала их озвучивать, мы примерно прикинули, сколько это в гривнах, и начали смеяться. После этого это интервью выключили и больше не включали.
Надзиратель, оператор постоянно следят за всеми камерами, а когда видят, что мы над ними смеемся, — ну что с этим сделаешь? Потом снова включили пропаганду и зомбирование.
У нас был один спецназовец, который говорил: «Может быть, в России будет революция». Он уже сам об этом думает. Но пока боится говорить об этом публично. Система там ведь не допускает свободы слова. Они друг друга сдают.
У нас было пять дворов для прогулок, а спецназовец ходил наверху. И был случай, когда приехал довольно спокойный спецназовец. И хотя нам не разрешали поднимать головы, мы все равно заметили, что он майор. Он рассказал нам, кто выиграл Лигу чемпионов. Он добавил, что Россию не допустили. Он еще говорил о войне между палестинцами и израильтянами. А потом сказал: если бы мы сейчас сидели в какой-нибудь бане с бутылкой водки, разговор был бы совсем другой. Он сказал это на чистом украинском языке. Я сам удивился, и все удивились.
А через несколько дней он уже говорил: «Ну все, ребята, мои разговоры с вами закончились. Получил выговор и штраф, а сдали — они». И он показал на сотрудников ФСИН.
— Жена получала от вас известия из плена?
— Разрешили позвонить только один раз, когда меня перевезли из Брянской области в Тулу. Но сказали, что разрешат звонок только при условии, если я скажу во время разговора две вещи: что именно украинская сторона тормозит наши обмены и что создан какой-то специальный телеграм-канал. Я сделал это только потому, что понимал: это мой единственный шанс сообщить, что я жив, что меня еще не убили…
Поверьте, еще когда я там был, то прекрасно понимал, что именно российская сторона всегда тормозит и может напортачить. Это заметно по всем обменам, по тому, как это происходит. Поверьте, у меня нет вопросов к украинской стороне.
— Незадолго до вашего возвращения из плена ваша жена написала пост в социальных сетях — это были ваши впечатления от пережитого. В нем, в частности, говорилось о том, что делегация уполномоченного по правам человека РФ посетила украинских военнопленных, ваших сокамерников.
— Да, приезжала комиссия по правам человека. Это произошло аж в середине декабря 2023 года. В течение двух недель нам, что называется, предоставили условия класса люкс. Нам разрешили не прогибаться. Даже на прогулку мы почти спокойно выходили, а не выбегали. За эти две недели избиений не было.
Они пришли к нам в камеру и сказали: вот вам известь, нужно сделать косметический ремонт, закрасить все лишнее. А это почти вся камера. Закрасить следы сырости, грибка, ржавчины — все для комиссии. Приехала комиссия, и как только все закончилось, как только все сфотографировали, через несколько дней вернулся обычный режим. Стали нагибать, продолжили избивать.
— Каким был ваш путь домой?
— В основном мы выходили (на построение. — РС) в чем были: в трусах, майках. А тут по селектору говорят одеться. Третьего января 2024 года, посреди ночи. Потом нас отправили в комнату, где часто происходили избиения. Сказали ждать. Слышу, что спустили кого-то со второго этажа. Нас тогда забрали только двоих из этой исправительной колонии.
Когда выводили и грузили в автозак — еще немного потормошили, попинали ногами, забросили в машину, как какую-нибудь вещь. Сказали натянуть шапки так, чтобы закрыть глаза, руки держать перед собой — ну и их стандартная команда: «Кто не будет выполнять указания — застрелим». Мы тронулись.
Потом услышали заведенный двигатель самолета. И «ФСИН-система» передала нас снова военным. Когда я увидел у них бронежилеты, автоматы, каски, полностью закрытые лица — я понял, что все, ад уже кончился. Если нас принимают военные, то это точно обмен.
Нам ничего не говорили. Мы провели в самолете около часа, потом нас рассадили уже по обычным автобусам и повезли к границе, в Сумы. А на самом обмене мы были в шоке, когда увидели, как россияне заходили в свои автобусы и какие у них… щечки.
— Сейчас вы проходите реабилитацию. Какие у вас травмы?
— Есть поломанные ребра, проблемы с тазобедренным суставом. Вырезали кисту, выровняли нос, потому что были переломы. Еще Институт радиологии будет исследовать на предмет полученной дозы радиации, потому что я долгое время находился под ее влиянием, и это нужно, чтобы в будущем не было онкологии.
— Вы можете сказать, сколько ваших коллег, охранявших ЧАЭС, могут до сих пор находиться в российском плену?
— То, что я знаю, — в плену осталось 103 человека. Там главная цель, единственная — возвратиться, но только не инвалидом. Вытерпеть можно все. Меня даже в камере ребята спрашивали: «Тебе не тяжело? Ты всех поддерживаешь, помогаешь людям бороться». А я так скажу: иногда бывают ситуации похуже.
Андрей Старинщак вернулся в Украину 8 февраля 2024 года, тогда были освобождены из плена 100 украинцев. О состоявшемся обмене сообщил президент Украины Владимир Зеленский. Он также уточнил, что «в целом из российского плена освобождены 3135 украинцев и украинок».
