Александр Дубаков — военнослужащий 406-й отдельной артиллерийской бригады ВСУ — девять месяцев находился в российском плену, где ему пришлось пройти через допросы, пытки и издевательства. «Вот Так» рассказывает историю Дубакова: как он попытался выбраться из Мариуполя, оказался в российской тюрьме, но в итоге вернулся на родину.
Двухъярусная металлическая кровать без пружин, стол с лавочкой, тумбочка на четыре ячейки, туалет, бачок с водой и полка под телевизор — так описывает свою камеру украинский военнослужащий Александр Дубаков, который провел девять месяцев в российском плену.
В апреле 2022 года в Мариуполе часть морских пехотинцев из 36-й бригады ВСУ, которые находились на территории завода им. Ильича, пыталась прорваться на «Азовсталь» и присоединиться к полку «Азов», а часть решила пробираться на территорию соседней Запорожской области. Александр был во второй группе.
«Мое подразделение из 406-й отдельной артиллерийской бригады было передано в 36-ю бригаду морской пехоты. В начале декабря мы заехали под Мариуполь, в населенный пункт Гнутово. Там мы и встретили полномасштабное вторжение. Я сидел на дежурстве в радиолокационной станции AN/TPQ-36 (подвижная радиолокационная станция контрбатарейной борьбы. — Прим. ред.). После Гнутово мы еще много где мотались — на Восточном (микрорайон Мариуполя. — Прим. ред.), возле Лебединского, на возвышенности возле [поселка в Донецкой области] Сартаны. Нас частенько выслеживали и обстреливали, поэтому приходилось перемещаться».
Потом украинские подразделения начали отходить на запасные рубежи, силы ВС РФ зашли в Мариуполь, и город оказался в блокаде. Командование бригады пыталось решить, как лучше действовать в этой ситуации.
«Несколько раз нам давали предварительные команды выстраиваться в колонны и выходить на прорыв. Изначально обсуждалось два варианта: выходить на технике, прорываться в составе колонны или пешим порядком. Мы с командиром батареи посовещались и решили идти пешком. С 10 на 11 апреля мы выстроились и начали движение. Я сразу сказал, что это будет кровь, г**но, песок и пчелы. Никто никогда не отрабатывал такие маневры в составе бригады. Так оно все и получилось. Мы даже с завода не успели выехать, нас начали плотно крыть артиллерией. Я был в пятой колонне, всего было девять или восемь колон.
В итоге мы заехали в тупик. По планшету смотрели, там должна была быть дорога, а там, получается, железнодорожный перекресток, развязка такая, мосты. Нашу колонну накрыли. Люди под мосты попрятались. Я и сержант Дориенко побежали, успели перебежать через дорогу, потом к нам присоединился замкомандира танкового батальона. Он сказал, что все, кто за нами бежали, погибли, очень много погибло. Основная часть подразделения вернулась обратно на завод, в убежище. Ну, а мы втроем часов шесть жмурами притворялись, потому что дроны висели над нами постоянно и очень низко».
Когда все стихло и солнце уже садилось, Александр, сержант Дориенко и замкомандира танкового батальона продолжили движение в сторону Запорожской области. У военных был с собой планшет с программным обеспечением «Крапива», которым пользуются артиллеристы, он служил им в качестве навигатора. Двигались посадками и только ночью. Несколько раз обходили засады россиян. Но в районе населенного пункта Кременевка попали в окружение.
«Мы попытались спрятаться, но они подняли дрон, подъехал БТР. Я из-за камня вылез и все — у меня дуло автомата уже было направлено в голову. Нас повезли сначала в Сартану и там двое суток продержали в каком-то бараке. А потом посадили в автобусы и мы поехали в эту злосчастную Еленовку».
Плен
В Еленовке начались первые допросы, у пленных брали отпечатки пальцев, давали заполнять анкеты, делали фотографии татуировок на телах военных. По словам Александра, именно здесь к нему в первый раз применили физическую силу, избив деревянной палкой.
«Когда привозят „свежих“ осужденных или задержанных, их, так сказать, прописывают. Мы по очереди выходили из автобуса, они спрашивали звание и должность. Ну и в зависимости от звания и должности отоваривали. Дальше нас отвезли в Таганрог. Мы месяц еще в Таганроге просидели. Там тоже избивали. И из Таганрога уже самолетом нас привезли в Брянскую область, населенный пункт Новозыбков. В этом СИЗО приняли нас тоже хорошо — тумаков надавали. Каждый этап — это избиение, лучше такого не переживать».
В 321-й камере Новозыбковского СИЗО вместе с Дубаковым сидели еще десять украинских военнопленных. Среди них — командир роты 36-й бригады морской пехоты ВСУ капитан Александр Свинарчук, который провел в этом следственном изоляторе, в одной камере с Дубаковым, как минимум полгода.
В ноябре 2023-го Свинарчука обвинят в «отдаче преступных приказов», а именно в «расстреле гражданского населения» в Мариуполе и приговорят к пожизненному заключению. По состоянию на сегодня офицер до сих пор находится в российской тюрьме.
«Они [россияне] начали проводить допросы и шить уголовные дела по своим этим идиотским статьям — „нарушение правил ведения войны“. Всех офицеров собрали в одной тюрьме. Ну, практически всех. Потом где-то через две-три недели всех офицеров-артиллеристов забрали и увезли куда-то. И потом уже начали дергать непосредственно по направлениям, скажем так, по специальности. Больше всех, конечно, страдали артиллеристы, пехотинцы, командиры рот, танкисты, пэвэошники. Если узнавали, что ты из зенитного какого-то там подразделения, тоже очень сильно били. Получается, принцип такой, что офицеров собрали всех в одной тюрьме, а матросов раскидали по разным тюрьмам по России. Спрашивают:
— Ты кем был?
— Я был в составе, например, сводной роты охраны.
— Чем ты занимался?
— Мы охраняли периметр завода.
— Ага, значит, периметр завода непосредственно соприкасался с жилмассивами, с городом.
Ну, соответственно, этого матроса начинают дико пытать. И под пытками он пишет, что капитан Свинарчук Александр Олегович давал мне приказ такого-то числа расстреливать мирное население. Потом вызывают Саню и показывают ему протоколы допросов этого матроса.
Это не один солдат был — на Саню 20 с чем-то эпизодов навесили. Сначала следователь с ним разговаривает нормально, потом, когда ему это надоедает, приходят опера фсиновские и начинают уже жестко пытать. И говорят, подписывай бумаги, мол, потому что жития тебе не будет. Ну, Санек долго так держался. Пытали его очень сильно».
Александр рассказывает, что ему повезло чуть больше, чем Свинарчуку, — его ни в чем не обвиняли, но допрашивали жестко. Его хотели обвинить в корректировке огня — и все пытались выяснить, может ли его радиолокационная станция выполнять такую функцию.
«Я им говорю, что мы получили эту станцию в 2019 году. И, согласно договорам, в то время американцы нам поставляли только нелетальное оружие. И проканало. Говорю, эта функция была заблокирована пиндосами. Им так понравилось, что я американцев назвал пиндосами. Мне повезло, что я был прикомандированный и личный состав 36-й бригады меня практически не знал».
А в это время его сокамерника Александра Свинарчука продолжали пытать и склонять к признанию, что он причастен к расстрелу мирных жителей.
«Там привлекают [к пыткам] не только оперов, есть у них еще этот долбаный фсиновский спецназ. Вот те парни умеют делать все, как надо. Я такое видел только в фильмах про войну, про гестапо. Саню сначала били, заставляли стоять в упоре лежа, стоять, опершись спиной к стене, с полусогнутыми ногами. Потом за шиворот перекручивали тюремную робу. И Саня мне говорит: „Я чувствую, что теряю сознание. И с таким облегчением, мол, сейчас мне станет легче, сейчас все это закончится, ну хоть на какой-то там промежуток времени“. И только, говорит, я начинаю терять сознание, сразу шокером — тут же расчехляешься. И все по-новой.
У нас из Твери спецназ был. Те вообще твари. Нелюди. Там был опер один. Когда он заходил на этаж, он как-то так свистел, и все — все люди просто начинали в камерах трястись. Он какой-то не человек, что ли. Я не знаю. Саня говорит им, мол, давайте я вам чистые листки бумаги подпишу, просто перестаньте меня пытать. Они говорят: „Нет, рассказывай, как все было, рассказывай, как ты расстреливал, как ты убивал“. Страшные люди».
Александр вспоминает, что кроме избиений над пленными издевались, например, заставляли сто раз приседать голыми.
«Представляете, куча голых мужиков приседают одновременно, а вертухаи на нас смотрят. Вот такое развлечение было. Извращенцы какие-то.
На крыше у нас было штук пять-шесть прогулочных двориков. Турник висел. Изначально разрешали даже подтягиваться, потом запретили. Смотрят, что все в спорт ударились, отжимаются, приседают, подтягиваются. Запретили. Кормили, наверное, как в армии в девяностые годы: каша, макароны, рыбу даже давали. Есть можно, но очень мало. Во-первых, очень мало, а во-вторых, кому-то больше, кому-то меньше. И ты начинаешь уже накручивать себя, начинается движение, давайте меняться, сегодня тебе первому миску, завтра мне первому. И ссорились на этой почве просто из-за того, что недоедаешь. У тебя постоянное чувство голода.
В баню водили раз в неделю. Нужно идти на улицу. А из одежды-то что у нас было? Трусы, майка, носки, роба тюремная и резиновые тапочки — все, никакой зимней одежды. И пока ты ждешь своей очереди помыться, ты мерзнешь на улице. Три-пять минут душа на каждого. А по дороге в баню и обратно везде стоят надзиратели, то шокером тебя, то палкой могут прорядить. Каждый выход с камеры — по-любому получишь».
Освобождение
Почти все выжившие бойцы из подразделения Александра уже вернулись домой по обмену, еще девять человек остаются в российском плену. Самого Дубакова обменяли 8 января 2023 года. Он до сих пор помнит каждую деталь этого дня.
«Открывается камера, называют фамилию — с вещами на выход. Я не понимал, что происходит. Думал, опять куда-то переселяют. Потом смотрю, еще, еще и еще людей из камер выводят. Только с нашего этажа человек до десяти где-то вышло. Потом сказали, куда скинуть матрасы.
Захожу я в эту тюремную каптерку, мне выдают мою грязную военную форму, в которой я в плен попал. Бушлат забрали. Выводят нас, отоварили по ребрам хорошенько так и посадили в автозак. Ехали мы долго. В туалет, сами понимаете, никак. Некоторые парни не выдерживали. Нам дали пару пластиковых бутылок, но они быстро закончились. Это январь месяц, минус 25 мороз был по ощущениям. Глаза всем замотали скотчем. Понимаю, что это аэродром.
Посадили в самолет, в какую-то развалюху. Туда мы летели на Ил-76, а тут какая-то развалюха с пропеллерами, Ан-26 какой-то. Керосином все воняет, холодно очень сильно. А когда он высоту набрал, еще холоднее стало. Кое-как приземлились. И когда посадили уже в такой, скажем так, фешенебельный микроавтобус, с кожаными сиденьями, с телевизором, я понял, что, наверное, будет обмен. Плюс как бы Рождество, логично, скажем так. И привезли нас в лагерь для военнопленных, накормили от пуза, хлеба сколько хочешь давали. Ну и все, сказали, что завтра уже будем в Украине.
Приехали мы на пункт пропуска. Зашел представитель Украины, рідною мовою почав розмовляти з нами. Фух, выдохнули».
Пока Александр был в плену, он ничего не знал о ситуации на фронте. Тюремщики рассказывали заключенным, что Херсон, Николаев и Одесса уже сдались и находятся под контролем российской армии. Первое, что Дубаков спросил у человека, который занимался обменом, правда ли это.
«Он таким благим матом сказал, чтобы мы не верили в эти рассказы. Я потом уже прикинул по срокам, когда нас жестко дубасили. Когда Харьковскую область освободили, Херсон освободили, когда крейсер „Москва“ потопили — вот плюс-минус в эти сроки нас жестко не любили они».
Оказавшись на территории Украины, Александр первым делом закурил — в тюрьме ему часто снилось, как он затягивается сигаретой. Освобожденным военным выдали чистую одежду и новые мобильные телефоны, а также номера родственников.
«Крики, вопли в трубке, все дела. Радость, конечно, ощущения непередаваемые!»
Вернувшись домой, Александр прошел короткий период реабилитации и, по собственным словам, отъедался. После плена офицер весил 65 килограммов. Пришлось лечить сломанные ребра и контузию, которую он получил еще в Мариуполе.
От жены Дубаков узнал, что ей пришла похоронка на него, но потом через пару месяцев ее все же известили, что муж находится в плену. Когда Александр был в камере, они договорились со Свинарчуком — кто первый выйдет из плена, тот связывается с родственниками другого.
Дубаков выполнил обещание: приехал в гости к Лене — жене Александра — и к годовалому сыну Захару, подарил огромный букет роз «от мужа». Сейчас Александр продолжает службу в Вооруженных силах Украины, но уже в другом подразделении.
