24 июня 2023 года наемники ЧВК Вагнера Михаил, Сергей, Никита и Максим (все имена изменены. — Прим. ред.) стояли в оцеплении в центре Ростова-на-Дону, куда приехали на танках и на боевых грузовиках. Они почти сутки провели в городе, который принял вооруженных бойцов «как звезд», пока власти называли мятеж Пригожина «предательством». Спустя год наемники рассказали «Верстке», что с ними происходило в тот день — с первых минут сборов на «марш справедливости» и до предложения разорвать контракт.
«Командир говорил: „Будем творить историю“». Подготовка
Михаил: Мы выехали из Бахмута примерно 29 мая, и где-то уже в первых числах оказались под Луганском в полевом лагере. Там мы находились примерно месяц. Тренировались и обучали новых сотрудников. По этим тренировкам было понятно, что что-то намечается, но что именно, никто не знал. Потом 23 июня поступает команда взводу: десять минут боевая готовность.
Сергей: Накануне марша я приехал в час ночи на базу. Нас поменяли, потому что нам надо было отдохнуть [после штурма]. Ночью нас загрузили в фуры и мы поехали. Куда — мы даже знать не знали.
Никита: Я ехал с осознанием того, что нам не хватает боеприпасов. Решил тем самым помочь штурмовикам, которые пачками ложились под обстрелами. Для нас этот марш был обычной задачей, но без нападений… Вообще, как говорил командир, будем творить историю.
Максим: Насколько я знаю, за три дня до нашего марша ребята прибыли в Ростов по гражданке, обошли все эти объекты, пофоткали, поснимали… Работа была настолько секретная, что нихрена не понимали, что будет происходить.
И в один прекрасный день утром всех собрали и сказали: пришел день выполнения задачи. И все собрались, переоделись и поехали.
«Ни в кого не стрелять, никого не мародерить». Дорога в Ростов
Михаил: Колонна была довольно большая. Как по мне, процентов 80−90 не представляли, что мы едем на Ростов. Просто боевое задание, нет никакого удивления. Планы кампании мы не знали, и весь этот конфликт с министерством… Поймите, что, когда мы там находились, у нас не было интернета. Вся информация до нас поступала урывками.
Перед самим Ростовом, видимо, баррикады были серьезнее, и колонна остановилась. Насколько мы поняли, командиры вышли договариваться, чтобы мы проехали нормально, без шума. Команда: спешиться с техники. Вышли, распределились по обочинам дороги. Видим, что над нами заходит вертолет на низкой высоте, прямо над колонной пролетает. По эфиру вопросы: че делаем? «Работаем» или не «работаем» по нему? Как и прежде, только ответный огонь. Другие, более опытные командиры говорят, что обычно такой знак пилота — это предупреждение.
Три или четыре раза этот вертолет зашел вхолостую над колонной. А потом дал из пулемета очередь — от меня метрах в трех от асфальта отскакивало. Говорят, всего двоих ранило. Справа была ветрозащита метров пять, ее никак не перепрыгнуть и не подкопать. Вот это было самое сложное: стоять на открытке и ждать, прилетит или не прилетит. Мертвым ты уже точно никому не поможешь.
Максим: Нам сделали затор искусственный из фур, километра полтора машин выстроили в одной полосе, но встречная полоса была свободна. Мы проломили ограждение танком и просто объехали эту искусственную пробку. И уже когда въезжали в Ростов на Шолохова, там стояли машины ассенизаторов — все, что они могли стянуть: бидоны, баллоны… Ну и мы просто танком их раздвинули и проехали.
Был приказ ни в кого не стрелять, никого не мародерить. Улыбаемся и машем. Ну и все, мы спокойно проехали, прошли.
«Ответить им нечем — звезду героя посмертно никто не хочет». Захват объектов
Сергей: Мы вдвоем с товарищем зашли в отдел полиции, грязные, немытые, бородатые. Тем более, вооруженные. Была команда остановить их. Они нам говорят: «Вот тут у нас ключи от сейфа с оружием, а вон там у нас сейф». Я говорю: «Вас здесь сидит 10−15 человек, вы не можете с двумя справиться, что ли?» А они: «Мы вам не препятствуем». Мы оружие не брали. Мы с парнем просто засмеялись: нихрена, два человека пришли и отдел полиции взяли.
Мы выходили курить, никого не трогали, они там занимались своими делами. Минут 20−30 мы там провели, пока наша колонна проходила.
Думаю, многие вышестоящие знали, что будет так [марш]. В иной ситуации представляете, что бы было? Вооруженные люди заходят в отдел полиции… Это мы ни о чем не знали, это мы лопухи.
Максим: Из окна здания ОМОН крикнули: «Вы свои хоть? Не хохлы?» Да свои, свои. Они глянули в окно, увидели, что на них тяжелое оружие наведено. А ответить им особо нечем. И звезду героя посмертно никто не хочет.
«Тем, кто был негативно настроен, жители сразу „леща“ давали». Местные
Максим: Насколько я знаю, день у местных начался с того, что по всем телеграм-каналам прошла информация, что идут учения. Люди вышли на улицу и поняли, что это какое-то издевательство: ну какие это учения? Стали подходить к нам и спрашивать, а можно ли пройти? Помню, как мы зашли в один двор и объяснили жителям, что мы им вообще никак не помешаем, потому что мы заблокировали объекты, которые и черту не сдались. Полиция, прокуратура… городской жизнедеятельности это не мешает. И все пошли на работу, куда им там надо. Абсолютно приветливо.
Никита: Я волновался в то утро: было непонятно, как отнесется к этому [маршу] мирный народ. Ну, мы знали, что к нам есть какая-то любовь со стороны жителей, но есть и те, кто не любит вагнеров. Даже было такое, что к нам подъезжали мужики и говорили: «Дайте нам оружие, мы будем с вами стоять против кадыровцев». Из KFC нам коробками привозили покушать. Подходили к нам, фотались, благодарили. Проезжали мимо и сигналили. Общественное мнение такое было, хорошее.
Лично я передвигался по городу на танке. Местные пытались, конечно, на него залезть, но мне наш командир сказал именно на наш байк никого не пускать. Потому что у нас там наверху лежали стволы, было бы небезопасно.
Когда мы разворачивались, повредили рельсы трамвайные в центре и бетон. Но я думаю, некритично. Был там дедушка на велосипеде, который ругался на нас: мол, кто это все будет чинить после нас. Но, как говорится, всегда найдется и хейтер.
Михаил: Наверное, такой эйфории я никогда не испытывал — от той энергетики, с которой люди к нам подходили, благодарили, радовались. Тем единицам, кто был негативно настроен, местные жители сразу «леща» давали, успокаивали их.
«Сейчас приедут такие же парни, и нам друг в друга стрелять». Ожидание «Ахмата»
Никита: [В середине дня] нас отправили на въезд в город, где какой-то ДПСовский пост. Нам ДПС отдали этот пост. На посту мы стояли, потому что не должны были пропустить ахматовцев, они же на нас ехали с недобрыми намерениями. Нам сказали: «Будьте наготове, встречать их».
А рядом стояли росгвардейцы. Они сказали нашим командирам, что через нас прорываться им не хочется. И они же нас предупреждали, где ахматовцы двигаются, через сколько они должны были прибыть. Относились к нам нормально, грубо говоря, на нашей стороне были. Когда ахматовцы не приехали, нас развернули.
Михаил: Был такой случай: приехала «приора» серебристая с буквой Z, парни остановили ее и спрашивают: куда едете? Ответ: «Вагнеров убивать едем». Двух человек из машины достают, сразу прессуют, находят автомат. Оружие и машину у них забирают. Два ахматовца в гражданском. Немножко их помяли. Наверное, они не поняли: думали, что общаются с министерскими.
Для меня негодование было полное, что сейчас приедут такие же парни, как мы, и нам друг в друга надо стрелять. Я ехал на СВО с другой целью. В компании очень жесткие правила. Ты не можешь сказать: «Я не буду, я не поеду». Ты не можешь уйти, убежать, но у меня была мысль, что если реально приедет Росгвардия и будет приказ «работать», то по ним я «работать» не буду. Я ехал защищать Россию, и вот эта история для меня была непонятной. Опять же: мы находились в информационном вакууме, и я понятия не имел, в чем там истинная суть конфликта с министерством.
«Все эти дни я считался террористом. Я охренел!» Финал марша
Михаил: В Ростове я стоял там и молился, чтобы все в порядке было, чтобы все мирно разрешилось. А потом [когда разрешилось] парни в шутку говорили: «Запомните этот день, это картофельный спас».
Никита: Когда уезжали, в пробку посреди Ростова встали — потому что местные перекрывали дорогу своими машинами, чтобы с нами сфотографироваться. Это притом что нас сопровождал наряд ДПС. Люди радовались почему-то… Наверное, понимали, что мы едем туда жизнь отдавать, чтобы закончить эту войну.
Максим: Когда мы выходили уже из города, мы как какие-то звезды были! С аплодисментами. Все визжали, в экстазе падали. Прикольно, что неподдельные эмоции такие у людей. Захочешь — так не сыграешь. Все говорили: «Спасибо, что взбодрили чиновников».
Сергей: Когда мы приехали обратно на базу, на Украину, за ленточку, только тогда я узнал, что все эти дни я считался террористом и что мне светит пожизненное заключение. Я охренел. Позвонил сестре, жене и сказал: «Я домой больше не приеду».
Максим: Трое суток я ехал до Беларуси. Нам озвучили: хотите, прямо сейчас сдавайте жетоны, получайте зарплату и отправляйтесь домой. Кто хочет, подписывайте контракт с Минобороны. Но честные люди уехали в Беларусь, также как и я.
Там местный ОМОН и другие их силовые структуры жаждали, чтобы мы их чему-то научили. Ну, ребята там старательные очень. Я выходил с одной группой в лес заниматься тактическими заметками. Побегали, попрыгали, присели — сидим курим. А они стоят над душой: «Учите нас, побежали, еще есть время». Блин, да давайте посидим, я уже напрыгался. В общем, мы натаскивали их силовиков. Но часть нашего состава ушла служить в беларусские подразделения.
Ростовские полицейские тем временем получили медали за то, что отразили наше «нападение». Шапито. Кстати, про цирк, где танк встал. До сих пор там не отремонтировали колонну, которую мы немного повредили. Мне довелось как-то проезжать мимо этого места, я мило этому улыбнулся.
Михаил, который в Ростове «молился, чтобы все мирно разрешилось», закончил контракт с ЧВК после марша и вернулся домой. Сейчас он работает в монастыре.
Никита, который передвигался по городу на танке, тоже разорвал контракт. Он работает в автомастерской, но мысли о возвращении в Украину у него «и были, и есть». Он называет себя адреналиновым наркоманом и вспоминает моменты, когда «едешь на танке и истерически смеешься, угораешь с экипажем».
«Потому что не знаешь, вернешься ли домой, — объясняет он. — Как это называется? Эндорфины?»
Максим, который обучал в Беларуси сотрудников силовых структур, рассказал «Верстке», что из-за ранения не смог больше участвовать в боевых действиях, поэтому вернулся домой и устроился работать таксистом. Но через несколько дней после этого разговора наемник отправил журналистку «Верстки» видео в балаклаве в лесной местности и признался, что о своей работе в такси «слукавил».
Сергей, который на следующий день после марша звонил матери и говорил, что больше не вернется, все-таки приехал назад в Санкт-Петербург. Он послушал последние заявления Путина и убедился, что против него не возбудят никаких дел за участие в «мятеже».
— Я решился вернуться, когда сказали, что не будет судимости. Но я клянусь, что это был действительно марш справедливости — он [Пригожин] был прав. Даже если сейчас Евгений Викторович даст нам команду, мы сделаем то же самое.
— Вы считаете, что он жив?
— Родная, я с ним общаюсь.
— Ничего себе.
— Ничего себе! Он командует одной страной, а сын его командует другой страной. Я тебе могу сказать, что он отдыхает на Мали. Но это между нами, не записывай. После возвращения домой я думал уходить в Африку, но в итоге остался в Питере. Сейчас я стажирую молодых, инструктором работаю.
— Что хорошего в вашей жизни происходило после возвращения?
— Да ниче.