В последние недели россияне стали чуть меньше обстреливать Харьков — с начала боев в Курской области часть российских войск была переброшена туда. Сейчас на Харьковщине идет позиционная война: обе стороны обстреливают друг друга из артиллерии, минометов, атакуют дронами-камикадзе. Здесь работают и беларусские минометчики. С ними дежурит служба медицинской эвакуации. «Зеркало» провело один день с медиками полка Калиновского.
«Под открытым небом лучше не светиться, передвигаться быстро»
Первое, что нас просят сделать, — отключить геолокацию на мобильниках. Затем мы садимся в и двигаемся через Северную Салтовку к кольцевой дороге. Мы едем на двадцатилетнем пассажирском микроавтобусе со стертыми голландскими номерами. Авто перекрашено в темный зеленый цвет с белыми крестами — знаками различия ВСУ.
Мимо нас на скорости проносятся разрушенные дома Салтовки. Во многих из них видны следы разрушений или пожара после попадания снарядов, а где-то нет целого этажа или подъезда.
Все дороги в этом районе разрезаны блокпостами. Для проезда через них военным нужен специальный пароль, он меняется каждые 12 часов.
Уже за Харьковом редко встретишь знаки с названием населенных пунктов. Да и сама дорога похожа на фарватер реки: то справа, то слева возникают препятствия — блокпосты, остатки разрушений, где-то на обочине стоят скелеты сгоревших машин, уничтоженные после прилета заправки.
В одной из прифронтовых деревень сворачиваем с дороги и неожиданно быстро ныряем во двор частного дома. Это довольно новый двухэтажный дом. Такой, какие мы привыкли видеть под Минском: кирпич, металлочерепица на крыше, встроенный гараж, детская площадка рядом. Дом неплохо сохранился за два с половиной года войны.
К моменту публикации текста военные, скорее всего, уже покинут эту позицию, но все равно просят не снимать место снаружи. Считается, что это «вторая линия». До противника тут несколько десятков километров. Но без бронежилетов и шлемов нам здесь находиться запрещено.
Выбираемся из авто и быстро идем в дом — место нашего дежурства. Выбитые обстрелами окна в доме зашиты фанерой. Внутри — брошенная из-за войны жизнь какой-от семьи, уцелевшие после оккупации кровати (какое-то время деревня была захвачена российскими войсками), кухня, несколько фотографий на столе. На фотографиях — счастливые довоенные лица. Даже удивительно, как они сохранились за 2,5 года полномасштабной войны.
В доме на дежурстве — четверо человек. Это три парня и девушка 25−30 лет. В этот раз калиновцы на ближайшие сутки обеспечивают помощь в боевой операции другим украинским подразделениям по их просьбе.
— Был запрос на прикрытие от наших «друзів». Мы должны отдежурить здесь условленное время до утра и уехать. Но все зависит от тактической обстановки. Если пойдет наперекосяк и ничего не получится за сегодняшний день, они нам дадут отбой. Или, наоборот, попросят задержаться, — говорят бойцы.
Группой медэвака командует Павел. На вид ему около 30. Очень спокойный, он служит в полку Калиновского почти с самого начала полномаштабного вторжения. Павел демонстрирует скриншот радиолокационной обстановки над нами. Где-то в небе в нашем районе летают около десятка российских разведывательных и других дронов.
— Поэтому под открытым небом лучше не светиться, передвигаться быстро, чтобы не показывать им себя, — говорит Павел, а на фоне в отдалении слышны взрывы.
— Мы здесь временно. В деревне много оставленных из-за войны домов, в которых можно разместиться. Такая позиция может существовать несколько дней или несколько недель, а иногда — месяцы. Когда противник засекает твою активность и начинает обстреливать, ты вынужден перемещаться. А потом, через дни или недели, когда позиция «остынет», ты можешь вернуться. А можешь и нет — там уже может быть кто-то другой.
«Получаем полную информацию об операции, зонах и точках работы»
Медицинская эвакуация в украинских войсках обычно разделена на три звена. Первое — пехотная эвакуация. Эти медики находятся в бою непосредственно с военными. Их задача — оказать самую первую помощь, не дать человеку умереть. Остановить сильное кровотечение, провести неотложные меры и передать человека на точку эвакуации.
Второе — тактическая эвакуация, или кейсэвак. Это могут быть медики на машине или квадроцикле. Они доставляют раненого в стабилизационный пункт или просто вывозят из зоны боевых действий.
Мы дежурим с третьим, самым технически обеспеченным звеном — медицинской эвакуацией. Это группа военных медиков, которые передвигаются на наполненном техникой авто. Бойцы полка Калиновского гордятся своей машиной, так как технически они смогли наполнить ее очень серьезно. По словам бойцов, реанимобиль рассчитан на тяжелые ранения, на легкие его стараются не вызывать.
— На выезд отправляются четыре человека: водитель и три медика. В коллективе все роли распределены заранее, чтобы не было никакой суеты. Самый опытный медик отвечает за зону головы раненого, второй номер — грудная клетка и живот, третий — низ. Понятно, что каждый из нас четко знает, что обязан делать в какой ситуации: кто ставит катетер, кто подает кислород, накладывает или, наоборот, ослабляет турникет, — рассказывает Павел.
По словам командира, даже взрывная ампутация пальцев на ноге считается тяжелой степенью ранения. Здесь недостаточно просто наложить турникет и везти человека в госпиталь, так как нет никакой гарантии, что за два часа медэвак сможет его куда-то доставить.
— К тому же к нам с позиций человека могут доставить с турникетом, который наложен, например, трое суток назад. Понятно, что в таком случае нога или рука уже давно мертва и есть серьезная угроза заражения всего организма, — объясняет он.
Дежурство продолжается. В небе над нами по-прежнему дроны противника — это видно на свежей карте, присланной от ПВО.
— Чем больше скопление людей или техники, тем более интересной целью для них мы являемся, — объясняют бойцы.
На импровизированном столе, сделанном из перевернутой кровати, время от времени тишину нарушает рация.
— Командование и медики — это две категории людей, которые знают абсолютно все о текущей ситуации, — объясняет Павел. — Перед заходом на позиции мы получаем полную информацию об операции, зонах и точках работы. Медики должны быть заранее в курсе и наготове. Оперативные переговоры по рации происходят со специальными секретными обозначениями и сокращениями.
По словам бойцов, украинские связисты постоянно прослушивают радиообмен противника. Не исключено, что и захватчики могут слышать их самих, хоть украинские военные используют очень современную технику и одна только рация стоит около тысячи долларов.
— Если происходит утрата рации либо есть подозрение, что нас слушают, рации перепрошиваются новым кодом, — говорят бойцы. — А рабочие каналы в рации мы меняем в зависимости от местности и ретрансляторов — где-то лучше работает один канал, где-то другой. А вообще первые, кто приезжает в новый сектор работы, это командование, мы, медики, и связисты.
«Вся наша машина была в крови»
В комнате кроме бронежилетов и оружия военных — несколько специальных медицинских вещей: большой пластмассовый чемодан с медикаментами, кейс-холодильник с кровью, подключенный к источнику бесперебойного питания, портативный аппарат УЗИ.
Кровь всегда должна храниться при определенной температуре, иначе этот дорогой человеческий ресурс можно будет просто выбросить. Кейс-холодильник обеспечивает охлаждение и имеет собственные батареи. А между выездами бойцы держат его подключенным к источнику бесперебойного питания, так как электричество сейчас есть, а через пять минут может пропасть.
Вместе с командиром Павлом выбираемся на улицу. Туалета в доме нет, так как нет воды. Павел строго предупреждает ходить только по протоптанным дорожкам. Нет никаких гарантий, что где-то в траве не может валяться «лепесток» — небольшая противопехотная мина, которые целыми партиями разбрасывают с самолета в кассетах.
Идем мимо погреба, в который в случае обстрела необходимо быстро спрятаться. Павел показывает автомобиль медэвака. Это фургон Fiat, покрашенный в темно-зеленый цвет. Внутри — место для раненого, над которым множество систем для поддержания жизни и оказания помощи: мониторы, искусственное дыхание, дефибриллятор, кислород, различные медикаменты, фиксаторы для шеи, наборы для интубации и многое другое.
— Все всегда заправлено и заряжено, так как не знаешь, когда и куда будет следующий вызов, — говорит Павел.
Сегодня, пока вызовов не поступает, медики тренируются делать УЗИ с помощью портативного УЗИ-аппарата. Этот прибор подключается к обычному планшету. Наличие такого аппарата в машине, по словам бойцов, серьезно помогает с определением внутреннего кровотечения у бойца.
— Есть признаки, которые говорят о внутреннем кровотечении. Но определить, где оно и насколько серьезно, в полевых условиях может помочь только такой аппарат УЗИ, — объясняет командир. — В зависимости от картины по УЗИ мы принимаем решение о дальнейших срочных или несрочных действиях. Аппарат у нас новый, поэтому в спокойные часы мы тренируемся делать УЗИ.
Мы возвращаемся в дом. Вызовов медэвака не было. Пока ждем, разговорились с Хипом — единственным бойцом, который готов открыть лицо. Как правило, многие из калиновцев общаются с журналистами анонимно. Все из-за того, что в Беларуси к родным всех бойцов, кто открывает лицо, сразу же жестко приходят силовики. К родным Хипа приходили уже много раз.
До полномасштабного вторжения калиновец был кадровым военным в Беларуси. Работал на аэродроме в Мачулищах. После начала войны уволился и покинул Беларусь, за что на него завели первое уголовное дело — якобы имел доступ к секретным данным и не мог покидать стану.
— Каждую неделю к моим родным приходят силовики, якобы ищут меня. Первый раз дом родителей просто перевернули с ног на голову, вынесли ворота и распотрошили все. Но ничего моего там давным-давно нет, — рассказывает молодой человек. — Я с детства привык к минимализму: вот у меня рюкзак вещей, еще один — дома. И все. Поэтому во время обыска силовики забрали у родителей только мою старую майку.
Хип говорит, что в медэвак в полку он пошел, увидев сильное медицинское обучение в самом начале подготовки:
— Я сказал, что мне нравится медицина, но у меня нет медицинского образования. Мне ответили, что медобразование и не нужно, так как полк даст свою серьезную подготовку. Так и пошло-поехало, — говорит Хип и вспоминает, что очень переживал за то, как поведет себя в первые боевые дежурства. — Первый выезд у меня был довольно легкий, просто ноги, посеченные осколками. Но вся наша машина была в крови. Но я почувствовал, что я нормально реагирую и могу работать.
«Самое сложное было потерять Бреста и Волата»
Спрашиваем у калиновцев, что было самыми сложными моментами за последние годы. Хип говорит, тяжелее всего, когда помощь раненым оказывает только один человек, а водитель старается побыстрее вывезти их из зоны обстрела. Павел добавляет, что сложнее всего «работать» со своими.
— Самое сложное было потерять Бреста и Волата, бои в Бахмуте. Морально очень сложно было вынужденно отступать, оставляя наших убитых там. Ты понимаешь, что ничем уже помочь им не можешь, и это очень тяжело, — рассказывает командир. — Сейчас тепло, нет дождя, и мы находимся в хорошем месте. Но бывают и совсем другие ситуации, когда зимой или осенью бойцы не имеют такого хорошего укрытия. Это может быть подвал, конечно, без воды и тепла. Подвал необходимо согревать буржуйкой или газовой горелкой. Когда нет возможности согреваться газом, ставим буржуйки. Но буржуйка либо костер — это еще один вызов: дым от печки хорошо виден сверху, поэтому трубу необходимо отводить далеко и стараться рассеивать дым в каких-то кустах. Иначе противник легко определит твое место.
Хип говорит, что сейчас ему тяжело слышать детский смех из соседних домов.
— Мы вот здесь сидим в брониках, и по нам может прилететь в любую минуту, а из соседних домов вдруг слышишь детский смех. Оказывается, кто-то привез детей на лето к бабушкам в деревню, а сами поехали в Польшу по каким-то делам. Это очень непонятно и нелепо, — отмечает боец.
На главный вопрос, пожалуй, всех украинцев и беларусов, когда закончится война, у Павла, как и у других бойцов, ответа нет.
— Сложно сказать, что будет дальше. На войне вообще сложно делать прогнозы. Сейчас мы воюем и думаем продолжать. А как там будет, никто не знает, — говорят калиновцы.
В таких разговорах о военном быте, ситуациях, сложных и веселых, тренировках и шутках проходит большая часть дежурства. Слава богу, за время нашего совместного дежурства помощь полкового медэвака не понадобилась, а сама точка не была раскрыта.
Приближается вечер. Мы решаем возвращаться в Харьков. Медики полка Калиновского остаются на месте. Перед выездом военные еще раз «смотрят небо». На снимке локатора по-прежнему полно вражеских дронов. Нас просят двигаться быстро. Уже на закате мы возвращаемся в Харьков. Несмотря на воздушные тревоги по десяток раз в день, до 23:00 здесь продолжается жизнь.
