Контрактникам в Москве городские власти платят почти два миллиона рублей (чуть больше 20 тысяч долларов) за подпись на договоре с Министерством обороны. Поэтому с августа 2024 года в пункте отбора в Бутырском районе российской столицы стоит очередь из мужчин 18−65 лет со всей России, приехавших записываться на войну. Приходят и женщины. «Верстка» поговорила с сотрудниками пункта отбора и теми, кто туда пришел, чтобы узнать, почему россияне на третий год войны все еще готовы идти на фронт.
До большого пятиэтажного здания на улице Яблочкова от станции метро «Тимирязевская» идти десять минут. За это время, если погода хорошая, можно увидеть пару десятков палаток, растяжек, тумб и машин с плакатами о службе в армии и амуницией в подарок. На каждом перекрестке зазывалы в армейской форме раздают флаеры и листовки, приглашая на новую работу — воевать. У здания, где заключают контракты с Минобороны, толпа — пожилые мужчины в одежде цвета хаки, женщины и дети, которые приехали провожать мужей и отцов на войну.
На входе в пункт отбора стоят двое полицейских с автоматами. У дверей два стеклянных куба — в них манекены в солдатской форме, без лиц. С девяти утра тут выстраивается очередь: первыми в центр идут приехавшие ночными поездами в Москву жители других регионов России. Внутри электронная очередь. В дни, когда «Верстка» говорила с будущими контрактниками, в громкоговоритель объявляли номера ближе к сотому, хотя еще не было и обеда. Каждый раз, когда «Верстка» связывалась с новобранцами, зал был полон.
Очереди в пункт отбора появились после 6 августа — когда украинские войска вошли на территорию Курской области. «Теперь у нас по 500 человек в день, вообще не вывозим, — рассказывал в августе „Верстке“ один из психологов центра. — Обычно сотрудники были на чилле, в шесть вечера уже уходили домой, днем в парке тусовались на полном расслабоне, а тут случается Курск — и они идут, идут, идут. Мы начали работать до десяти вечера».
Ажиотаж был вызван не только подъемом патриотических настроений. 23 июля, как будто предвидя прорыв российской границы, мэр Москвы Сергей Собянин подписал указ о том, что выплатит 1,9 млн рублей каждому контрактнику, отобранному на военную службу в городском пункте. С учетом зарплаты, московских и федеральных надбавок правительство Москвы посчитало, что общая сумма выплат военнослужащему-контрактнику «составит свыше 5,2 миллиона рублей (54 тыс. долларов) за первый год службы».
После этого в Москву потянулись мужчины из всех регионов России. «По ощущениям, у нас сейчас четверть москвичей, все остальные приезжают. Если ты живешь в Уфе — ты можешь заключить контракт там, но тебе заплатят 400 тысяч (чуть больше 4 тыс. долларов) подъемных от города. Или ты можешь купить себе билет, прилететь в Москву, получить два ляма и пойти на войну от нас».
Московские выплаты — а речь идет о суммах, которых подавляющее большинство соискателей никогда на своих банковских счетах не видели — в сочетании с решением Владимира Путина о том, что впервые контракт могут подписывать люди вплоть до 65 лет, привели к тому, что в очереди среди молодых людей из техникумов и мужчин в камуфляже с шевронами Z и медалями за взятие Бахмута сидят сотни отцов семейств предпенсионного и пенсионного возраста. Их рассуждения просты: «Я пожил, сыну щас квартиру возьмем, ну убьют — ну что теперь». В окопах мужчин старше 50 все больше, подтверждает «Верстке» один из офицеров ВДВ, воюющий на Херсонском направлении. По его словам, ситуация с новыми контрактниками «печальная». «Сейчас мы тут вперемешку с мобиками стоим и процентов 40% старше 50 лет. А из новых три четверти старики. Печально, но обстановка рабочая».
Добровольцы в возрасте, как правило, приезжают в пункт отбора с семьями, их сопровождают жены и дети. Один из собеседников «Верстки» во время разговора увидел, что по залу бегает ребенок лет пяти в фуражке, которую ему кто-то дал. Сосед подмигнул мужчине с шевроном на рукаве: «Наша смена подрастает».
В фойе пункта отбора стоит автомат с кофе, чипсами, газировкой. На стенах плакаты: «Чем шире границы, тем дальше враги» и «Победа лишь дело времени! Не медли!». В углу обычно лежит свежая пресса: один из собеседников присылает фотографию номера «Вечерней Москвы». Там напечатан плакат 1942 года с трупом под ногами советского солдата и надписью «Русский народ никогда не будет стоять на коленях».
В том же зале стоит телевизор с плейстейшн — можно поиграть в Atomic Heart — компьютерную игру в жанре шутера от первого лица российской студии Mundfish. Собеседник «Верстки» говорит, что молодой человек из очереди, чтобы скрасить ожидание, как раз уселся с пультом перед экраном.
Дождавшиеся идут по цепочке из врачей, гражданских психологов, юристов, военных, нотариусов и сотрудников банков. Всех согласных подписать контракт оформляют на работу в Мосгаз, Мослифт или другое учреждение жилищно-коммунального комплекса Москвы. В распоряжении «Верстки» есть несколько экземпляров таких договоров. Их заключают, чтобы контрактник получил дополнительные «московские» выплаты, это плюс 50 тысяч рублей (520 долларов) к зарплате ежемесячно. Другая причина оформления этих трудовых договоров — схема проведения почти двухмиллионной выплаты от правительства Москвы. Эти деньги поступают на счет контрактника вместе с зарплатой от Мосгаза или Мослифта на карты «Сбера», «ВТБ» «и других наших не запятнанных банков», рассказал «Верстке» один из сотрудников центра.
«С точки зрения детей и их будущего — у них все будет хорошо»
В словах будущих контрактников, которых удалось выслушать «Верстке», идея патриотизма идет рука об руку с потребностью в деньгах. И чиновники готовы такой нуждой пользоваться. Пока «Верстка» готовила этот репортаж, московские подъемные переплюнул губернатор Белгородской области Гладков, пообещав каждому гражданину России, заключившему контракт в белгородских военкоматах с 7 октября до 31 декабря, 3 млн рублей (31 тыс. долларов).
«Большинство из приходящих сюда мало зарабатывают, — признает один из специалистов пункта отбора в Москве. — Но почти все говорят о патриотических чувствах, когда спрашиваешь, в чем мотивация. Некоторые упоминают долги. Конечно, все уверены, что выживут, но не думать вообще о смерти они не могут. И естественно, умирать за 30 тысяч рублей они не готовы. У подавляющего большинства есть дети, и они понимают, что с ними надо вопросы решать. И когда они для себя принимают решение умирать из патриотических соображений, они знают, что это дает определенные гарантии их детям».
Почти все жены знают и осознанно отпускают мужчин на войну, говорят сотрудники пункта. «Ну, потому что это круто для жен. Она понимает, что с точки зрения ее детей и их будущего — у них все будет хорошо. А если работаешь ты на мебельном предприятии за 30 тысяч в месяц (312 долларов), какие у вас другие выходы могут быть вообще?»
Другая причина — обещанные государством бесплатные кружки, дополнительное образование, места в садах, школах и вузах для детей участников войны с Украиной.
— Эти мужчины много думают про высшее образование детей, например. Количество бесплатных мест с каждым годом все меньше. И они понимают, что трем детям они учебу никогда не оплатят.
— У них самих при этом чаще всего высшего образования нет?
— У большинства нет высшего образования. По моим ощущениям, 80% техникумы, 15% — девять классов, 5% — с высшим образованием, некоторые с тремя залетают. Философское, историческое. Вообще видно по тому, как они одеты — кто-то приходит уже в камуфляже, специальные ткани, удобные вещи. А кто-то приходит в пиджаке. И ты спрашиваешь у них: «Вы как сами считаете, много людей в пиджаке к нам приходит?»
«Годами играл на компе. И тут тебе предлагают — хочешь сыграть в еще одну игру?»
В разговорах с желающими пойти воевать можно услышать еще одну причину их решения. Это надежда, что они смогут хотя бы чего-то в жизни добиться, достичь хотя бы одной цели. «Большая часть мотивации связана с тем, что они неудачники, — считает один из социальных работников центра. — Пройти войну для них — одна из немногих целей в жизни, которую реально достигнуть. Они так и говорят — мне 35, я полный лузер, это мой последний шанс».
30-летний Дмитрий учился «в частной платной гимназии», но в университете учеба пошла не очень. Осилил три курса, ушел в армию, в 2019 году дембельнулся, работал строителем, пожарным, официантом, грузчиком. «Мне и раньше предлагали армию, но я хотел больше на гражданке попробовать. На гражданке не получилось. Нету стабильности. Не получилось».
Обувщик Иван говорит, что хочет отдать долг родине, что в Курске живут родственники — но и что деньги не помешают. «Вчера были проводы. Сам не пью. Хочется наград. Чтобы сын увидел, что я не просто так тут на гражданке мотаюсь… Хочу проявить себя».
Строитель Геннадий сидел за кражу, потом встретил девушку, «ребенком обзавелись, но не сложилось». «Но мы и не расписывались. Что дальше? Бухал, работал. Не бухал, работал. Контракт пришлось идти подписывать, чтобы жить по-другому начать. Жизнь у меня наладится. У меня ж никогда не было военного билета, не мог на нормальную работу устроиться».
Николай был прорабом, сварщиком, строителем на севере: «Помотало меня. Нигде не выгорело. Тут вдруг смогу проявиться». 20-летний Денис «на гражданке все попробовал, ничего не получается делать, вдруг на СВО выйдет что-то».
Психологи называют такую проблему «социальным лузерством», «жаждой хоть какого-то успеха, навязанного патриархальным обществом», «стремлением к самореализации, когда любые другие социальные лифты не доступны». «У людей, живущих в соцсетях, есть культ достижений, и нам кажется, что все п*здец успешные. Но суровая реальность жизни в России, да и в мире такова, что все в полной ж*пе. И это как бы нормально, — рассуждает один из соцработников. — Можно полностью обо*раться, пробухаться, пролениться, про*баться, в отношениях не получилось, семьи нет, годами лежал, в комп играл. И тут тебе предлагают — хочешь сыграть в еще одну игру? Есть ненулевые шансы, что пройдет ненормально. Но при этом у тебя будут деньги, профессия, статус, уважение и внимание общества. И у них загораются глаза».
Приходят за карьерой на войне и женщины. «Они все более жизнерадостные, позитивные, над ними не висит эта патриархальная обязанность „добиться“, „быть мужиком“, нет разочарования в своей роли», — говорит один из социальных работников. Женщины могут заключать контракт с Минобороны и ехать воевать, только если они моложе 45 лет. За неделю в пункт отбора их приходит по 15−20. Не только медики и повара, есть снайперши, уточняют сотрудники центра. «Она имеет право заключить такой же контракт, как любой мужчина. Но кем ее отправят служить по этому контракту — вопрос к командованию. Повар, медсестра, а есть опция взять винтовку и пойти в лес».
Одна — незамужняя, молодая, красивая — говорит, вот сейчас там и найду себе кого-то. Другая рассказала, что муж на войне, детей нет: «Я не хочу сидеть, его ждать, мне плохо, пойду туда тоже». Третья артистка ансамбля песни и пляски после поездок в Сирию и на оккупированные территории решила, что лучше петь песню «Выйду ночью в поле с конем», будучи при звании, а не просто на гражданской должности. Была мать с трехлетним и годовалым детьми, один из собеседников «Верстки» спросил ее — а как же дети. «С ними все нормально, — парировала та. — Останутся с бабушкой и с отцом».
«Правильно — это пойти на войну»
Сотрудники пункта отбора на «Тимирязевской» рассказывают, что почти половина желающих заключить контракт в Москве отбывали срок в колониях по самым разным статьям, от разбоя в 90-е до продажи наркотиков в 20-е. Для многих из них служба и армейское звание — способ исправить «ошибки молодости». «Снять клеймо уголовника — очень сильная мотивация, — говорит один из юристов, работающих в центре. — Они так и говорят: я не хочу, чтобы мой срок был проблемой для моих детей. Завершение срока для них — хе*ня, а вот списание судимости — это для них очень круто. А вдруг у меня дети в МВД захотят пойти служить? То есть предыдущее свое решение они воспринимают как ошибочное, а теперь хотят, чтобы правильно все было. Правильно — это пойти на войну».
В августе подписывать контракт приходили и находящиеся под следствием люди, те, у которых еще не было суда, но уже появилась возможность уйти на войну вместо того, чтобы ждать приговора. Одним из таких соискателей была девушка — рассказала, что полицейские задержали ее с килограммом гашиша, завели уголовное дело: «Поймали, мне надо исчезнуть. А еще у меня кредиты там… Короче, я поехала». Несмотря на открытое уголовное дело, ей оформили все документы и отправили на территорию Украины.
Официальным такой путь стал в сентябре 2024 года: Госдума приняла два законопроекта об освобождении от уголовной ответственности людей, которые совершили преступления, если они подпишут контракт с Минобороны и уедут воевать. Теперь обвиняемым в преступлениях уйти на фронт можно на любой стадии уголовного процесса: сразу после задержания, и в СИЗО, и во время суда, и когда уже живешь в колонии. Достаточно признать вину и тем самым повысить статистику раскрываемости преступлений, которая до сих пор служит главным критерием эффективности работы сотрудников МВД.
«Ну, убьют. А чего теперь?»
Михаил Сергеевич — бывший сварщик. Три года назад развелся, но с бывшей супругой обсуждал решение уйти на войну. «Что она сказала? Честно? Что, я му*ак. Но у меня щас сын срочник, его отправляли в Белгород. Оставили по состоянию здоровья, будут делать операцию — гайморит, проколы. Но часть их уже ушла под Белгород. Я хочу его защитить. Чтобы срочники в войне не участвовали. А то — ну что ща творится… Какую-то лепту я могу внести. Трое товарищей у меня уже погибло, а что я еще могу тут сказать… В смысле, справедливая ли война? Как понять вообще, может ли война быть справедливой? Защитить свои границы — это конечно… Но что мы за чужую границу полезли — тоже не очень…»
Виктор — ветеран второй чеченской. «Я не за деньги. Супруга ревет, но я считаю, что надо идти. Не молодым же воевать. Ну, надо, а что я все сижу, пожилой человек, а там молодежь воюет, которая даже женщин не видела еще…» Спустя три вопроса выясняется, что сын Виктора провел на войне семь месяцев, вернулся и покончил жизнь самоубийством. Повесился за городом, скинув предварительно геолокацию жене. Она осталась с двумя детьми — третьеклассником и десятимесячным. «Ну, я его похоронил, памятник поставил. И вот пойду».
Всем желающим попасть на фронт задают десяток стандартных вопросов: какое у них образование, когда последний раз пили, употребляют ли наркотики, обращались ли к психиатру, какие есть татуировки, что думают о войне и почему хотят заключить контракт. Этим занимаются сотрудники московской службы психологической помощи, которую в 2024 году сильно сократили. Теперь ее специалистов, которые раньше бесплатно помогали горожанам переживать трудности, отправили на отбор будущих солдат. Несколько контрактников рассказали «Верстке», что они отвечали во время этого анкетирования.
Сергей Валерьевич, кладовщик, девять классов образования. «Почему заключаю контракт? Много знакомых туда пошли, и я с ними за компанию. Патриотические чувства у меня? Не-не, просто много знакомых, и я с ними за компанию. Алкоголь последний раз принимал вчера. Риски осознаю, все-все осознаю. Буквально же каждый день про потери читаю. Что буду делать, когда вернусь? Да я не знаю, вернусь я или нет… ну, у меня дети, у меня семья… жена не против…»
18-летний Владимир, как закончит контракт, хочет стать психологом. «У меня с детства родители, как его, безответственные. Били нас все время. Трое младших братьев на мне были. Меня забирали от родителей в социальный центр, потому что они распускали руки… Пришлось, как его, быстрее вырасти и стать, как его, более ответственным. Я после девятого класса постоянно работал. В столовой, курьером, инструктором, как его, в пейнтбольном клубе. …Я хочу потом экстернатом 10−11 класс закончить и поступать на психолога в институт. И уже дальше, как его, работать в этом плане. Чтобы менять что-то и делать лучше. Осознаю, что меня могут убить. Если убьют, значит, как его… Моя дорога там и должна закончиться. А вообще у меня, как его, есть цели. Мне знакомая из МИДа говорила, что люди идут туда не умирать, а побеждать».
Вадим — помощник мастера на заводе, работает за 50 тысяч рублей в месяц. «Иду финансово подтянуться, не людей убивать. Надеюсь, как раз в год-полтора уложимся и вернемся».
У Николая трое детей — два года, три года и пять лет. «Меня здесь ничего не держит, — говорит многодетный отец. — Мне очень надо туда попасть. Отдаю себе полный отчет, что меня там могут убить. Друг туда уже ушел. Мотивирует, что эти военные действия идут уже в России, хотелось бы, чтобы это быстрее закончилось».
Александр, подполковник запаса с 30 годами военной службы от Дальнего Востока до Ярославля. «Контракт хочу ради детей. Одному четыре исполняется, старшей девочке 17 лет. Жена сначала ругалась, потом я победил. Она поняла, что ради детей. Можно ли было этой войны избежать? Конечно. Если бы не было поддержки сателлитов, не было бы обмана страны, не было бы унижения наших детей и нашей нации, то, конечно, этой войны можно было бы избежать. Я считаю, что это правильно, что мы начали стоять за себя и за своих детей — что главное. Война закончится нашей победой. Считаю, что Одессу надо брать, а дальше посмотрим, если Боженька с нами и помогает». Как и кто именно унижал российских детей, подполковник не уточнил.
Валерий Павлович заключил первый контракт в 2016 году, потом работал на стройке, потом в такси, потом снова на стройке. «Случился прорыв в Курской области — и я решил пойти. Кажется, что я опытный и всю степень риска осознаю хорошо? Сомневаюсь. Если бы я хорошо осознавал, то тут бы сейчас не болтался.
Но моя первая проблема — финансовая. Ну, и кому-то может смешно показаться, но я очень люблю свою родину. Считаю ли я войну справедливой? Да я уж не знаю, она уже началась… Мое мнение — можно было обойтись, но там кому-то виднее меня, я меньше знаю… но раз уж она случилась — надо идти до конца, а его пока и не видно даже… Вернуться бы».
Дмитрий, осужденный по трем статьям, включая побег из-под стражи, приехал в Москву с женой. Последние пять лет работает водителем в «Яндекс Такси». «Чего я грустный? Да устал я. В городе большом давно не был. И работа эта каждое утро, встаешь в 4 утра за баранку часов до трех-пяти, я жене говорю — меня так все достало… Хоть что-то сменить хочется. Посидели с ней и решили, что пойду я воевать. Хочу исправить, что вместе с братом накосячил я. Брат умер по глупости, его внук мне как родной. Со стороны я так думаю, что, может, хоть внук погордится, что дед его сходил на войну и заслужил что-то. Он один у меня. Внуку будет лучше, если я все это прошлое наше сотру. А внук, слава богу, сам спортом занимается, в приставку вот тут хотел поиграть…»
Своего ребенка — уже взрослого — Дмитрий толком не знает и с ним не общается.
Военный Андрей перезаключает контракт, закончившийся в 2024 году: его бригада уезжает в Сирию, а он ждал места в части на СВО. «Военный в гражданское время работает взаймы. А сейчас пора отдавать долги государству. Не все же просто так ипотеку получать и легкие сборы проходить. На войне люди раскрываются — если были скрыто нехорошие, то сразу их видно. Быт меняет сильнее, чем стрельба и войнушка. Землянки, грязь, негде помыться. В военном деле мне нравится коллективизация, вместе одно дело и одна цель, понятная всем. А после войны уйду на пенсию, всегда мечтал себе купить фуру и быть дальнобойщиком».
Сварщик арматурных сеток Владимир явно нетрезв, но говорит, что пил только пиво — да и то вчера. Контракт пришел заключать, чтобы, во-первых, сыну подать пример: «Ему в этом году 17, чтобы знал, что бояться нечего». Риски для жизни и здоровье осознает, что контракт до конца СВО — понимает. Суицидальных мыслей нет.
«Зачем на войну хочу? Вы в Белгороде были? Тогда вам не понять. Не хочу, чтобы ко мне домой пришли. Хочу, чтобы война быстрее закончилась. Почему она началась? С одной стороны, если бы не мы, они бы пошли сюда. Хотя не знаю, пошли бы?..»
Павел 25 лет прослужил в Росгвардии, с 2017 года на пенсии, работал инженером по приемке зданий — ругался со всеми, потому что увидел «развал и безобразие». «Сейчас все друзья на СВО уехали, они звонят, когда в отпуск приезжают, рассказывают… Решил к ним поехать, чего здесь делать? Жена орет, говорит, что ты там делать будешь? А у меня все пацаны уехали, что я тут сидеть буду делать?»
Директор фирмы по переработке древесины Александр пытается вылечить отца, которому диагностировали онкологическое заболевание кишечника. «Не хватает денег для операции. Больница у нас новая онкологическая, сказали с реабилитацией — 35 млн рублей. Мы уже продали и заложили дом за 20 млн и машину. Так что я сюда сразу приехал. Так себе ситуация, конечно. Я им доверенность написал, разберутся. Кредиты мне уже не дают, ни на физическое лицо, ни на фирму. Родители — операторы горячих камер на химическом заводе, у них там облучение постоянное. Возможно, это спровоцировало онкологию. Как выяснилось, на этой стадии завод их может вообще просто уволить, таких там не держат. Они сами в Самаре, там средняя зарплата — полтинник. Рашка».
Илье 53 года, он говорит, что на войну надо идти «за родину». «Я патриот и дочку стараюсь воспитывать в таком же духе. За ситуацией с 2014 года слежу, телевизор смотрю, жена ругается, что я его круглые сутки не выключаю. Щас вот справили юбилей, ребенка проводили в школу, и я пошел сюда. Одесса, Приднестровье, все наше будет».
Тракторист Аркадий подписывает контракт, чтобы «жилье улучшить и детей обеспечить». «О каких рисках спрашиваете? А, ну убьют. Ну, а чего теперь? А что, правда контракт до конца СВО? Никак не на год? Ну, получается буду до конца. Менять решение не буду, раз пошел, так пошел».
Монтажник Иван не скрывает, что хочет денег больше заработать. «Что я думаю о войне? Да я даже не задумывался. Это политический шаг, и не мне об этом решать. Может, справедливая, может, несправедливая. Но маленькие зарплаты в России, ты вроде и образованный, и начитанный, и работаешь, но денег нет. Была бы у меня зарплата в мирной жизни 200 тысяч — я бы ни на какую войну не пошел. Но деньгами-то в стране не мы же распоряжаемся. Есть люди, которые за нас принимают решения, не от нас это зависит. Ходил ли я на выборы? Пару раз был. Последний раз голосовал за Путина».
Строитель Сергей пришел заключать контракт, «чтобы своим помочь». «Я долго думал, два года. Даже если бы на гражданке была зарплата 200 тыщ, все равно пошел бы. Контракт разве до конца СВО? Так вроде на год говорили… Ну, я понял. Парни-то у меня там все равно служат. Война бы побыстрее закончилась».
Кладовщик Дмитрий вчера пил «Балтику» «нулевку» и бутылку водки. На войне у него уже служит брат, а здесь нет своего жилья, и с сестрой поругался: «Выгнала она меня, и жить вообще негде».
«Убийства норм, разбой норм»
Отказать в контракте с Минобороны сидевшему или обвиняемому могут, если статьи его уголовного дела включают в себя сексуализированное насилие и экстремизм. «Наркотики норм, 228 — статья народная по-прежнему. Убийства норм, разбой норм, — рассказывает один из соцработников. — Это опять же вопрос того, что люди там будут спрашивать. Там не будет отдельной роты опущенных, будут все вместе, а конфликта между военными в окопе никто не хочет».
Другой повод для отказа — сильная наркотическая зависимость, заметная на собеседовании, и учет у психиатра. Смотрят и на татуировки. Люди с модным изобилием рисунков на теле в центр не приходят, у большинства соискателей одна-две татуировки, сделанные в армии или на зоне. Звезды, розочка, «Весь мир у моих ног» на латыни, «Только бог вправе меня судить». Пока «Верстка» общалась с желающими заключить контракт, в центр пришел один мужчина со свастикой на ноге и второй — с цифрами 14/88 — на плече. «Мы думали им отказать, — признается один из сотрудников. — Но они оба уже были на СВО, оба служили в „Вагнере“, принесли медали за взятие Бахмута и фотки».
«Ну да, такая у меня наколка. А кто мне за это предъявит, если мы против них будем воевать?» — парировал один из вагнеровцев, которому разонравилось служить в частных военных компаниях, «хочется званий и соцпакета». «Мы не хотим брать со свастикой, не потому что нам лично не нравится свастика. А потому что понимаем, что он будет служить в части с разными людьми, ходить с ними в баню и кто-то может этот символ увидеть и произойдет ситуация, которая никому не нужна», — поясняют критерии отбора в центре.
Как признаются сами сотрудники центра, их задача — отправить на войну всех. «Я еще никому не отказал, так скажу. Почему? Ну, мне кажется это странным, человек хочет пойти умереть за Путина, почему я должен его останавливать? Наоборот. Я вижу такого, хочет пойти умереть. Было бы странно мне говорить, нет, иди работай охранником».
«Но если я вижу человека сомневающегося — я помогаю ему сомневаться, — продолжает собеседник „Верстки“. — Не знаю, один ли я такой, у нас нет планерок, где нам читают единую линию. Но вопрос, понимают ли они риски для жизни и здоровья он в любом случае обязательный. Я им так и говорю — вас убьют. Вы умрете. Ты вернешься домой без ног. Это может послужить поводом для сомнений».
«Не понял, я что, не через год смогу уйти?»
Как убедилась «Верстка», самым сильным аргументом, после которого соискатели меняются в лице и ошарашенно смотрят на собеседника, становится информация, что их контракт вовсе не на год, а бессрочный. Типовой разговор об этом звучит так:
— Что контракт будет автоматически продлеваться, знаете?
— Нет, ничего такого не говорили. Я на год.
— Нет, вы не на год.
— Но я первый раз от вас это услышал. А зачем я это подписывал на год?! Там же написано.
— Ваш первый контракт на год. Но сразу после его истечения продлят автоматически. Это связано с указом Владимира Путина от сентября 2022 года о том, что все военные контракты считаются бессрочными, пока не закончится СВО. Это чтобы мобилизованным было не обидно, что они там третий год сидят, а контрактники приходят и уходят. Так что ваш контракт до конца СВО.
— Ну так может за год она и закончится? Ведь я на год всего подписал…
— Указ президента юридически выше контракта с Минобороны. Так что вы там будете до конца войны. Это может изменить ваше решение?
— Да не… куда уж теперь… Но отпускать же, наверное, будут… В отпуск, в командировку домой будут отпускать…
«Некоторые „тепленькие“ (пьяные. — Прим. ред.) вообще не в курсе об автоматическом продлении, — подтверждает один из юристов. — У таких вообще иллюзия, что они заключат контракт на год, там в учебке отсидятся и вернутся домой с деньгами».
Так, судя по всему, планировал и сотрудник строительной компании, который параллельно получает высшее образование сразу в четырех вузах Москвы.
— Алексей, зачем вам контракт?
— Мое желание. Давно хотел, сейчас созрел, увидев вот это все каждый день в новостях…
— Риски осознаете?
— Да.
— Контракт бессрочный, понимаете?
— Нууу… вроде же годовой.
— Подписываете вы на год. Но, согласно указу президента, все граждане свои контракты автоматически продлевают.
— Не понял, я что, не через год смогу уйти? Почему вы так говорите?
— Контракт подписывается на год как юридический документ. Но указ президента о частичной мобилизации выше.
— Подождите, ну вот я подписываю контракт с представителями Министерства обороны, иду на год защищать родину, через год спокойно возвращаюсь домой и живу. Разве это не так? А почему везде пишут, что на год? Зачем же везде говорили так? Это ж я добровольно получается пришел… Странно. Погодите, я взрослый осознанный человек. Я иду на это добровольно. Я знаю, что 12 месяцев прослужил — и могу уходить. Какой же бессрочный контракт… Я просто планировал… Я понимаю, что это престиж, оплата, можно легче продолжить учебу, статус получить, госслужащим пойти… Но чтобы это бессрочный контракт… То есть через год я могу не вернуться? Или могу вернуться? В отпуск хоть? И жить на гражданке через год не смогу? Неужели правда?!
«Не остаться в этой траве»
Сергею нет 30, он пришел на пункт отбора в футболке с эмблемой TeamSpirit. В 2024 году на чемпионате мира по игре в Dota‑2 эта российская команда-фаворит, в прошлые годы взявшая два трофея, неожиданно для всех не вышла даже в ⅛ финала. На выигрыш TeamSpirit сделали ставки тысячи игроков, коэффициент на победу их соперника доходил до 1:6 — люди потеряли миллионы.
Говорил Сергей сквозь зубы и дрожал. «Почему контракт? Ну, такая ситуация, выбора нет. Не могу я встать и уйти. Да, долги, да, ставки. Вообще, это мамино решение, она меня заставила. Я го*но, я их всех подвел», — и мужчина заплакал. Позже выяснилось, что он классический лудоман: миллионные долги, кредиты в МФО, потерянные деньги родителей и невесты, зарплата уходит на новые ставки. Получив контакты нескольких центров помощи людям с зависимостями, контракт Сергей решил не подписывать.
Передумать в пункте отбора можно только до того, как соискатель и командир поставили подпись на контракте. Если документы подписаны, то новоиспеченные военные идут обсуждать с офицерами, где они хотят провести несколько ближайших дней. Они не могут поехать сразу в часть, и есть два-три дня зазора — можно поехать домой, но мало кто на это соглашается. Поэтому большинство садятся в автобусы до центра «Авангарда» на территории парка «Патриот», что в Одинцово. «Там они живут в казармах, их кормят, возможно, какое-то сплачивание происходит. Потом обратно к нам на пункт и отсюда уже автобусами уезжают в воинские части».
Списки тех, кто на войну не поехал, ежедневно присылают военным. Каждый отказ фиксируют, в таблицы записывают причины, на каком этапе человек передумал, его слова. Потом эти данные изучают, «потому что военным важно, чтобы отказывали и отказывались минимально». В день не заключивших контракт бывает около сотни из-за медицинских проблем, и еще около десяти человек из четырехсот отсеиваются позже. Из них самостоятельно в один из дней отказался один человек, у остальных были обвинения в насильственных действиях против детей в прошлом и глубокий алкоголизм в настоящем.
Просто так уйти из пункта отбора невозможно. Нужно подняться в кабинет 306, где рядом с нотариусами сидит администратор, выписывающий пропуски на выход. У вас спросят, зачем вы приходили, если не заключили контракт. Перепишут ваши паспортные данные и с сопровождением поведут в другой конец здания и проведут к калитке через зону с автобусами. Остальные оттуда уезжают на войну.
Там стоят белоснежные павильоны с московских городских ярмарок, увитые искусственными цветами. В них военные и семьи ждут, когда мужчинам скомандуют садиться в автобус и ехать в часть.
Когда мы говорим с одним из желающих подписать контракт, рядом на баянах и гуслях играют музыканты в расшитых кафтанах и кокошниках, украшенных искусственным жемчугом. Это одна из культбригад Москонцерта «участвует в поддержке вооруженных сил России и государства». Организация, где в свое время работали Леонид Утесов и Клавдия Шульженко, в 2024 году называет такие культбригады «своим главным проектом с первых дней специальной военной операции». С июля перед уезжающими на территорию Украины здесь выступали вокалист группы Uma2rmaH Владимир Кристовский, фронтмен группы «Ва-Банкъ» Александр Скляр, актрисы Ольга Будина и Аглая Шиловская, певцы Олег и Родион Газмановы, 74-летний Александр Буйнов и экс-солистка группы «Ночные снайперы» 55-летняя Светлана Сурганова. Последняя после выступления добавила, что «если бы вписывалась в возрастную категорию, то пришла в этот пункт и сделала бы то, что делают очень многие, приходя сюда».
Если музыкантов нет, на улице включают музыку из динамиков — во время одного из интервью на заднем фоне слышен голос Виктора Цоя: «Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне не остаться в этой траве». Каждый день на заднем дворе служит священник — перед отправкой в военную часть новобранцы исповедуются, говорят с батюшкой и молятся вместе на улице. Здесь же работает полевая кухня, где бесплатно раздают гречку с тушенкой. «Уходим на позитиве», — комментирует один из собеседников «Верстки».
После заключения контракта автобусы увозят военных из Москвы на позиции. В обязанности сотрудников центра не входит следить за дальнейшей судьбой их визави.
С августа, как следует из полученных «Версткой» данных, на фронт отсюда отправились больше 14 тысяч человек. С начала вторжения в Украину там погибли более 70 000 российских военных, каждый пятый из них подписал контракт с российской армией после начала войны, подсчитали журналисты Би-би-си и «Медиазоны».
