Гродненка Ольга Бондарева, ставшая одной из самых известных доносчиц страны, призывает снести памятник поэтессе Ларисе Гениюш в городском поселке Зельва. Судя по ответам властей, которые публикует провластная активистка, чиновники уже занялись этим вопросом. Но есть нюанс: этот бюст установлен на территории церкви Святой Живоначальной Троицы, а его появление благословил митрополит Филарет, которого Лукашенко считает своим духовным наставником. Рассказываем о биографии и творчестве известной поэтессы, а также о том, чем она не угодила пропагандистам.
Учеба в Польше и жизнь в Праге
Лариса Миклашевич (это девичья фамилия Гениюш) родилась в 1910-м в семье зажиточного крестьянина на Гродненщине, недалеко от города Волковыска. Ее детство пришлось на Первую мировую войну: немецкую, советскую, польскую и опять советскую оккупации. Когда будущей поэтессе было 11 лет, Москва и Варшава разделили Беларусь. Западная часть нашей страны вошла в состав Польши.
Варшава проводила полонизаторскую политику и не разрешала открытие белорусских школ. Поэтому в 1928-м Лариса окончила в Волковыске польскую.
Семь лет спустя она вышла замуж за Янку Гениюша и в 1937-м переехала к нему в Прагу, где супруг доучивался на врача. Таким образом девушка счастливо избежала репрессий: два года спустя началась Вторая мировая война, на территорию Западной Беларуси вошла Красная армия. Отца поэтессы расстреляли, мать и двух сестер депортировали в Казахстан, где они впоследствии умерли.
Эти обстоятельства сильно повлияли на Ларису. Как отмечал профессор Алексей Петкевич, «такі маральны ўдар вывядзе з раўнавагі практычна любога. А для яе гэта быў штуршок, каб выказацца, і яна стала пісаць. Калі нешта мучыць, баліць, калі нешта вельмі любіш, толькі тады чалавек можа завалодаць словам і стаць цікавым для іншых».
Несмотря на учебу в польской школе, Гениюш сохранила осознание себя как белоруски. Вот выдержка из одного из ее более поздних стихов:
Размаўляць па-беларуску — модна.
Мовы маці, кажуць, не забыць.
Для мяне ж гэта не модна — толькі родна.
Гэта так, як піць, як есць, як жыць.
Первые публикации Ларисы, с детства интересовавшейся литературой, датированы 1939-м. А два года спустя ее вместе с мужем использовали в политической борьбе. Автором интриги стал политик Иван Ермаченко. Как писала Гениюш в мемуарах «Споведзь», в начале 1920-х он был консулом Белорусской Народной Республики в Стамбуле и «выдатна разбагацеў там, прадаючы беларускія візы эмігрантам, якія ратаваліся ўцёкамі за граніцу» (судя по всему, речь о паспортах БНР, которые признавались на Западе. — Прим. ред.).
Ермаченко вместе с тогдашним президентом Белорусской Народной Республики (в изгнании) Василем Захарко тогда ориентировались на немцев в своих попытках восстановить белорусскую государственность. В 1941-м они создали Белорусский комитет самопомощи, который должен был заниматься здравоохранением и социальными вопросами. В апреле отделение такого комитета появилось и в Праге.
22 июня 1941 года Германия напала на Советский Союз, а пять дней спустя Ермаченко созвал внеочередное заседание Комитета самопомощи. Вот как о нем вспоминала в «Споведзі» Гениюш (цитируем тут и далее по оригиналу):
«Усе важна паселі, маўчалі, адчувалася нейкае напружаньне, неспакой, кожны думаў аб лёсе сваіх, дый аб сваім. Ермачэнкі не было. Нарэшце ён выйшаў, з усьмехам, але скрыўленым нейкім, няпэўным. Загадаў выбраць старшыню сходу. Яму зацемілі, што ён жа сам заўсёды нязьменны старшыня сходу, але ён адказаў, што на гэты раз старшыня арганізацыі ня можа быць старшынёю сходу. Выставілі кандыдатуры Захаркі, Забэйды (оперный певец Михась Забейда-Сумицкий. — Прим. ред.), маю. Мы ўголас адмовіліся, хоць я паняцьця ня мела, што тут прадбачыцца».
Затем на заседание пришел муж поэтессы, Янка Гениюш. «Яму ня далі яшчэ ні сесьці, ні апомніцца, як ужо „выбралі“ яго старшынёю сходу», после чего Ермаченко стал зачитывать телеграмму Адольфу Гитлеру от Комитета. В этом документе фюреру желали победы над СССР и «поўнага асвабаджэння Беларускага і іншых народаў ад камуністычнае і жыдоўска-бальшавіцкае заразы».
Как вспоминала поэтесса, «мы пачалі пратэставаць, што Камітэт самапомачы — арганізацыя апалітычная, ня мае права даваць такіх тэлеграмаў. <…> Напісалі пратакол сходу, але ніводзін з нас не падпісаў яго! Не падпісалі гэтага сьведама».
Эта история сыграла в жизни Гениюш зловещую роль, к ней мы еще вернемся.
Охота за архивом БНР
В следующем, 1942-м году в Праге вышла первая книга поэтессы — «Ад родных ніў». В одном из произведений были и такие строки:
Як хмарны дзень — так маё сэрца сёння…
Дождж з непагодных сыплецца вачэй…
Гэта таму, што Край мой любы стогне,
кроў ў воды Нёмну жыламі цячэ.
Как писал литератор Михась Скобла (в предисловии к «Выбраным творам» Гениюш, вышедшим в Минске в 2000-м), после выхода сборника процитированным выше стихотворением заинтересовалось гестапо. Ведь как раз в это время территория Беларуси была оккупирована Третьим рейхом. Да и книга в целом раздражала спецслужбы, поскольку в ней не было восхваления похода на восток, поддержки нацистской политики и упоминаний о Гитлере.
Жертвой интриг Гениюш стала еще не раз. В 1944-м она была в Минске: в июне, незадолго до освобождения, в городе прошел Второй Всебелорусский конгресс, на котором присутствовали лояльные нацистам представители коллаборационистских организаций. В списке участников была и Гениюш — в реальности, как пишет Скобла, «цягнік запазніўся, і паэтка прыехала ў Менск ужо пасля закрыцця Кангрэса».
Но главное, что попала она туда не добровольно: «Дэлегатаў на яго, асабліва з-за мяжы, арганізатары запрашалі праз пасярэдніцтва фашысцкіх спецслужбаў, што ставіць пад сумненне свабоднае волевыяўленне ўдзельнікаў мерапрыемства. <…> 21 чэрвеня 1944 года на стол аднаго з найвышэйшых нямецкіх чыноўнікаў у Празе К. Франка легла тэрміновая тэлеграма за подпісам штурмбанфюрэра СС Андрэса, у якой паведамлялася наступнае: „Са згоды Генеральнага камісарыята ў Менску 27 чэрвеня адбудзецца арганізаваны БЦР антыбальшавіцкі кангрэс, на якім будзе вырашана пытанне аб аддзяленні Беларусі ад СССР <…>. У кангрэсе павінны ўзяць удзел сябры Беларускага камітэта ў Празе Забэйда-Суміцкі Міхал, Геніюш Іван, Геніюш Ларыса, Русак Васіль“». Очевидно, что это не анонс, а приказ — никакого выбора у Гениюш не было.
После Второй мировой войны Чехословакию, где поэтесса жила с супругом, освободили советские войска. Вскоре в этой стране произошел государственный переворот, к власти пришло просоветское правительство. Гениюшам стала угрожать опасность.
Основная причина была в следующем. Выше мы упоминали президента БНР Василя Захарко. В отличие от Ермаченко, он быстро понял свою ошибку и отошел от сотрудничества с нацистами. В 1943-м Захарко умер. В своем завещании он назначил Ларису Гениюш генеральным секретарем правительства БНР в изгнании и передал ей архив республики. Именно за этими документами после войны и началась охота со стороны советских спецслужб.
В 1948 году Ларису и мужа арестовали и депортировали в СССР, что было незаконно — супруги к тому времени стали гражданами Чехословакии. В Минске поэтессу допрашивал начальник НКВД БССР Лаврентий Цанава. Гениюш вспоминала в мемуарах о встрече с ним:
«Сядзеў гэты крывапіўца за пісьменным сталом, а злева, за другім сталом, сядзеў чэх і паглядаў на мяне пераможна. З мяне быў цень: скура, косьці, крыху мужнасьці ў сэрцы й рэшта — злосьць. Цанава запытаў мае пэрсаналіі, як гэта яны робяць заўсёды, і загадаў скінуць каптурык з галавы, я ня скінула. <…> Спачатку, праўда, ён пытаўся ў мяне, на якой мове са мною гаварыць, ці па-расейску, ці выклікаць чэскага перакладчыка? А я яму й кажу: „Так, як вы яўляецеся міністрам беларускай дзяржавы, дык гаварэця па-беларуску!“ Ён ашалеў! Навокал, я ўбачыла, стаяла многа мужчынаў, нейкія ваенныя, і яны ледзь не сьмяяліся, калі ён казаў: „Вы достаточно хорошо говорите по-русски!“ Праўда, я сказала тады, што расейскай моваю не валодаю дасканала. Ну й вось пачынаецца: „Аддай архіў, аддай архіў БНР!“ — „Няма ў мяне яго, — адказваю, — і я ня ведаю, гдзе ён!“ — „Бить ее, допрашивать день и ночь“, — верашчыць няшчасны гэнэцвалі. А я, цень чалавека, выпрасталася й кажу яму: „Бяз волі Божай волас мне з галавы не ўпадзе, і я не баюся вас!“».
Что касается архива, то часть его получилось вывезти в Париж, другая часть в итоге все же оказалась в СССР. Гениюшей приговорили к 25 годам лишения свободы, которые Лариса и Янка отбыли в лагерях Коми и Мордовской АССР. Поводом для приговора стала телеграмма Гитлеру, о которой мы рассказывали выше.
«Хутка з кватэры Ермачэнкі згінуў архіў „Беларускага Камітэту Самапомачы ў Празе“. <…> I вось гэты архіў апынуўся ў Менску, і паводле яго нас судзілі. Толькі там была зробленая яшчэ адна подласьць — на непадпісаным пратаколе ўсе нашыя подпісы былі выведзеныя пад капіроўку! Калі мне паказаў гэта Коган, мой сьледчы, я тады зразумела подласьць ня толькі нямецкіх агентаў», — вспоминала поэтесса в мемуарах. Речь о том, что чекисты использовали другой документ, где стояли подписи «пражских» белорусов, и приложили его к протоколу с приветствием Гитлеру.
Под колпаком у спецслужб
Гениюш с мужем вышли на свободу в 1956-м, после смерти Иосифа Сталина. Их срок тогда уменьшили до восьми лет, которые супруги уже отбыли. Важно, что полной реабилитации не произошло. Тем более что Лариса принципиально отказалась получать советское гражданство, оставшись в подданстве Чехословакии.
Гениюши поселились в Зельве, на родине мужа. Это был небольшой городской поселок, районный центр Гродненской области. Тогда в нем жило всего 2,3 тысячи человек. Позже численность стала расти: спустя 20 лет население Зельвы составляло уже 5,6 тысячи. Так что на привычный ей до войны круг общения поэтесса рассчитывать не могла. Тем более она оставалась под контролем со стороны КГБ.
Гродненский профессор Алексей Петкевич вспоминал, как однажды выступал в Зельве на учительских курсах: «Раптам адчыняюцца дзверы, і ўваходзіць з букетам Ларыса Геніюш, сядае на заднюю парту. І бачу з жахам, што людзі цішком, згінаючы спіны, выслізгваюць за дзверы. Настаўніцы беларускай мовы і літаратуры — адна за другой. І застаецца кучка самых смелых».
А еще Гениюш не могла видеть родственников. Когда ее с мужем увезли из Чехословакии в СССР, сына Юрку передали на воспитание родным в Польшу. Там он и вырос, женился, родились дети. Ларису не пускали к нему за границу. Но Юрка все же иногда сам приезжал в Советский Союз.
Тем временем Янка Гениюш начал работать в местной больнице и поликлинике. Лариса осталась домохозяйкой, продолжая писать «в стол» — учитывая ее прошлое, шансов на публикацию не было никаких.
Чудо пришло, откуда не ждали: поэтессе помог классик белорусской литературы Максим Танк. Он искренне верил в коммунистическую идею. Но в советское время не признавался, что считал национальными символами именно бело-красно-белый флаг и «Погоню».
Танк некоторое время был председателем Верховного Совета БССР, поэтому в 1967-м помог Гениюш издать книгу «Невадам з Нёмана». Кстати, редактором книги на общественных началах (то есть не получая за это никакого гонорара) стал еще один классик, Владимир Короткевич. Правда, сборник серьезно покалечила цензура: из него вычеркнули 120 строчек, где встречались слова «Бог», «Пагоня», «крывіцкі» — об этом писал литератор Михась Скобла в предисловии к собранию произведений Гениюш.
После выхода книги в Зельву в гости к поэтессе стали приезжать представители белорусской интеллигенции. Она стала одним из символов неподцензурной, свободной литературы. В своем же творчестве она подняла белорусскую национальную идею до уровня высокой поэзии:
Адзінай мэты не зракуся,
і сэрца мне не задрыжыць:
як жыць — дык жыць для Беларусі.
А без яе — зусім не жыць!
При этом Лариса продолжала находиться под колпаком у спецслужб, и общение с ней часто приводило к проблемам.
Например, в 1968 году Алесь Рязанов, еще один будущий классик белорусской литературы, потребовал восстановить обучение в БГУ на белорусском языке (он учился на филологическом факультете) и стал собирать в поддержку идеи подписи — это вызвало претензии со стороны администрации. Но на «карандаш» его взяли до этого — после того как поэт с друзьями в первый раз съездил в Зельву. Исключение же из вуза состоялось после того, как Рязанов еще раз отправился в гости к опальной поэтессе.
Кстати, Гениюш в те годы демонстривала превосходный вкус и творческую интуицию. «Рыхтуючы да выдання кнігу яе перапіскі „Каб вы ведалі“ <…>, я ў адным з лістоў неспадзявана напаткаў гэткія словы Ларысы Антонаўны: „Разанаў многаабяцаючы, будзем думаць, што вырасце ў сілу, якая нам цяпер найболей патрэбная“. <…> На момант напісання ліста (2 студзеня 1966 года) будучы класік надрукаваў усяго чатыры вершы, калі не ўлічваць школьных публікацый у [газеце] „Піянер Беларусі“», — писал Михась Скобла.
«Вольница» для поэтессы оказалась относительной. Ей разрешили печататься, но только как детской писательнице: у нее вышли две книги стихов для детей «Казкі для Міхаські» (1972) и «Добрай раніцы, Алесь» (1976). А вот сборник лирики «На чабары настоена» появился в книжных магазинах уже после ее смерти. Впрочем, Гениюш так и не вступила в официальный Союз писателей (а другого в СССР не было и не могло быть) и не стремилась участвовать в советской общественной жизни.
Калі цябе, мілы, краіна пакліча
За родны змагацца парог,
То суму не будзе ў мяне на абліччы
І страху не будзе ў грудзёх.
Дзявочае сэрца ў хвіліне так важнай
Ад жаху мацней не заб’е.
А буду не менш за цябе я адважнай,
Каб сілы дадаці табе.
Попытки реабилитации и действия Бондаревой
Поэтесса умерла 7 апреля 1983 года. Как вспоминал профессор Петкевич, провожать ее «выйшла ўся Зэльва. Я ніколі не чакаў і сёння, да гэтага часу не магу паверыць. Большасць людзей імкнуліся не кантактаваць з ёю, гэта было небяспечна. Але калі яе не стала, усе выйшлі на вуліцу».
А после смерти Гениюш случилось настоящее чудо — спасение ее рукописей и архива. Еще при жизни поэтесса передала археологу Михасю Чернявскому рукопись своих воспоминаний. Летом 1982 года он под покровом ночи вывез «Споведзь» из Зельвы. Увы, как отмечал Скобла, Чернявский тогда не отправил воспоминания на Запад: «Сусветны рэзананс на той час ёй быў гарантаваны. І варыянт замежнай публікацыі разглядаўся — з усяго рукапісу былі нават зробленыя фотакопіі. Не сталася, не адбылося. „Споведзь“ прыйшла да чытача толькі ў 1990-м, калі былы выгнаннік і дысідэнт Аляксандр Салжаніцын за свой „Архіпелаг Гулаг“ ужо атрымліваў Дзяржаўную прэмію Расіі…»
Что касается архива, то решающую роль в его спасении сыграл литературовед Адам Мальдис. 11 апреля в лесу под Зельвой люди в форме остановили «рафик» (советский микроавтобус), в котором тот вывозил архив в Минск. К счастью, к тому времени документы были опечатаны (печатью Союза писателей БССР), а Мальдис смог заручиться поддержкой высокого начальства: силовики узнали об этом, позвонив в Минск. Поэтому архив уцелел, попал в белорусскую столицу. На его основе после распада СССР вышло собрание сочинений Гениюш.
Уже в независимой Беларуси Гениюш дважды пытались реабилитировать. В 1999 году Белорусский Хельсинкский комитет обратился в прокуратуру. Его сотрудники направили жалобу в Верховный суд. Там отказали в реабилитации, не называя причины. Мол, о них можно сообщить только самой репрессированной, которая, напомним, к тому времени уже 16 лет как находилась в другом мире, и ее родным (сын уже также умер).
Последнюю по времени попытку сделали в 2017 году — на этот раз инициатива исходила от активистов организации «Моладзь БНФ». Но им вновь отказали. Свое решение Верховный суд обосновал ссылкой на постановление собственного президиума от 1999 года. Впрочем, единственный плюс в таком ответе был: удалось узнать некоторые подробности. Согласно документу, Гениюш не может быть реабилитирована «за совершенные в период Великой Отечественной войны преступления, предусмотренные статьями 66 и 76 УК БССР (в редакции 1928 года)».
Статья 66 звучит как «оказание каким бы то ни было способом помощи той части международной буржуазии, которая, не признавая равноправия коммунистической системы, <…>, стремится к ее свержению». В статье 76 идет речь об участии в антисоветских организациях. Между тем в Уголовном кодексе Республики Беларусь давно нет соответствующих статей, а помощь «мировой буржуазии» и участие в антисоветских организациях давно перестали являться преступлениями.
В то же время православная церковь не стала обращать внимание на эти нюансы — в 2003 году на территории церкви Святой Живоначальной Троицы был установлен памятник. Местный священник — отец Георгий (Суботковский), настоятель прихода храма, отслужил панихиду, а сам памятник получил благословение от церкви — от митрополита Филарета. Гениюш искренне верила и была прихожанкой этого храма.
Бондареву это не смутило. В ноябре 2022 года она заручилась согласием на снос памятника у начальника управления по идеологической работе и по делам молодежи Гродненского облисполкома Игоря Булавко и заместителя председателя Зельвенского райисполкома по идеологической работе Галины Романчук. Но главное препятствие в ее активности — церковь. Бондарева написала обращение о необходимости сноса митрополиту Вениамину, отправив его 24 декабря. В тот же день ушло письмо и главе администрации Лукашенко Игорю Сергеенко.
Последний пока, судя по всему, ничего не ответил активистке — по крайней мере, ответ в ее канале не появлялся. По поручению Вениамина ответ Бондаревой дадут в Гродненской епархии. Возможно, это свидетельствует о том, что чиновники не хотят скандала, каким, безусловно, станет снос памятника с прицерковной территории. Впрочем, в последнее время власти закрывали глаза и не на такие поводы.
Читайте также
