Осенью 2020 года знаменитого белорусского певца Илью Сильчукова уволили из Оперного театра. Основанием стало его участие в записи видео «Культура за страйк»: артист сказал на камеру слова «Стужкай, словам, дзеяннем», что посчитали «безнравственным поступком». С тех пор Илья переехал в США, дебютировал во всемирно известном миланском театре Ла Скала и был приглашен на главную роль в «Дикой охоте короля Стаха» по Короткевичу — опере, премьера которой состоится в Лондоне. Поговорили с певцом о его жизни, трудностях и их преодолении.
«Чем силен Короткевич? Не просто отражением какого-то национального колорита, национальной идеи»
— В 2021-м вы говорили нам, что воспринимаете свое путешествие в США после выезда из Беларуси как творческую командировку. Это ощущение пропало?
— Ничего не изменилось. До сих пор все воспринимается как путешествие. Большое артистическое путешествие.
— Бостон, где вы живете, — для вас дом? Временная дислокация?
— Не рефлексировал на этот счет. Место, где я вместе с семьей, где родственники, жена и дети, — там и дом. Поэтому можно назвать Бостон вторым домом. Ведь первый наш дом — это Беларусь.
— Восприятие эмиграции как творческой командировки помогает или мешает карьере?
— Мы все зависим от большого белорусского вопроса, который заставил уехать. Существуют еще и обстоятельства, связанные с ковидом. Он разрушил более двух с половиной оперных сезонов, когда все было отменено. Но влияние пандемии ощущается до сих пор.
— Оперная индустрия до конца не восстановилась?
— Я часто прохожу прослушивания на новые спектакли: и здесь, в США, и в Европе. Ощущение, что в нашем бизнесе все ищут дно. Так как сказать, что все стабилизировалось, невозможно. Все привыкли жить, не заглядывая вперед — на сезон, два или даже три. Сейчас работают на краткосрочную перспективу. Мол, «слава Богу, что нет карантина».
В Европе к постковидным реалиям привыкли, работа идет активнее. А вот в США прослушивания перед проектами до сих пор проходят в формате онлайн.
— А почему?
— Никто не знает. Уже давно все карантины закончились, а американцы никак не могут выйти из прежнего состояния. В сентябре 2022-го со мной случилась такая история. Обо мне вышла статья в The Washington Post, после чего мной заинтересовалось одно международное радио, работающее и за океаном, и в Европе. Предложили интервью и после согласия спросили, когда я могу зайти в Google Meet для беседы. Ответил им, что нахожусь в Бостоне и могу подъехать в студию. «Да вы что!» — не поверили они. В студии, кроме звукорежиссера и босса этого отдела, никого не было, пустое здание. Хотя, по их словам, до пандемии там работало 30 человек. Ведущий задавал вопросы онлайн из Флориды.
— Людям просто понравилось работать онлайн.
— Конечно (улыбается). Можно работать на разные радиостанции, а самому находиться, как Ленин, — в Цюрихе (улыбается).
— Во время нашей прошлой беседы вы говорили, что проходили прослушивания в американских театрах. Ожидался дебют на местной сцене. Он состоялся?
— Пока преобладают концерты — сольные или с оркестрами. Выступал в театре Такомы, в штате Вашингтон. Но большого дебюта пока не произошло. Точнее, он должен был состояться в Бостоне в этом сентябре. Но я принял приглашение Свободного театра поучаствовать в премьере оперы «Дикая охота короля Стаха» по Короткевичу. Поскольку показы должны были пройти в Лондоне, пришлось отменить спектакли. Но я и в Лондоне не появлюсь…
— Вы ушли из этого проекта?
— Нет, я на связи с труппой, режиссер Николай Халезин в курсе ситуации. К сожалению, так сложились личные обстоятельства, о которых не хотелось бы говорить. Я очень хотел поучаствовать, но на премьере меня заменит другой певец.
— Тем более это мировая премьера.
— Да, они случаются очень редко. В наше время, к сожалению, почти никто не заказывает оперы современным композиторам. Крупные театры делают это, но очень-очень редко. Между тем это уникальное явление. В моей жизни это первый раз, когда под меня, с учетом моих вокальных данных, писалась партия.
Вот почему считаются гениальными оперы Верди или Доницетти? Потому что эти композиторы знали, на что способен человеческий голос. Композитор Ольга Подгайская, написавшая «Дикую охоту», из таких творцов. Мы разговаривали с ней и обсуждали все. Начиная с технических моментов (где певцу нужно поработать, а где отдохнуть, как выдержать баланс, чтобы не перегрузить) и заканчивая тем, как должен стилистически выглядеть образ Андрея Белорецкого, которого я должен был играть.
— Кто для вас Белорецкий?
— Для меня это соль земли. Представитель пяти процентов пассионариев. Носитель всего человеческого и национального. Своеобразный космический челнок. Таких людей отправляют на Марс с семенами, чтобы начать новую жизнь. А Белорецкий — челнок белорусскости, всего настоящего, общечеловеческого, гуманного. Бывают моменты, когда он отчаивается. Но потом идет вперед — несмотря ни на что.
Вижу в нем черты личности, ведущей путешествие всю жизнь, постоянно ищущей в себе не только белоруса, но и Человека с большой буквы. Чем силен Короткевич? Не просто отражением какого-то национального колорита, национальной идеи. Он пишет об общечеловеческих проблемах.
Юозас Будрайтис, один из известных литовских актеров, как-то говорил: «Нужно искать не новое в творчестве, а вечное. Если вы наденете пиджак вместо брюк, это будет новым. Но будет неуместным». Поэтому нужно говорить в творчестве о вечных вопросах.
— Вы планируете вернуться в проект «Дикой охоты»?
— Безусловно. Это моя ответственность и мечта.
— Последующие показы оперы будут?
— Сейчас большой ажиотаж. Знаю, что многие едут в Лондон из Америки и Европы. Что получится, пока никто не знает. Если бы это был драматический спектакль, то было бы проще. Все было бы забронировано заранее, составлялись бы планы на сезон 2024/2025. Но люди никогда не слышали оперу от Свободного театра. Последующие приглашения и показы полностью зависят от того, что они увидят. Но постановка «Дикой охоты» — явление новое, уникальное, единичное. Поэтому надеюсь, что будут еще показы и на других площадках.
«Итальянцы для меня — мировые чемпионы по красоте, по ее чувствованию и переживанию»
— Еще осенью 2022 года вы должны были дебютировать в миланской Ла Скала, но случилось это только в апреле этого года.
— Да, меня приглашали петь в оперу Массне «Таис», причем на главную роль. Но работу нужно было начинать буквально на следующей неделе. Однако выяснилось, что даже для краткосрочных контрактов в Италии требуется рабочая виза. Получить ее так быстро было нереально.
— Вы сейчас чаще выступаете в Европе, чем в США?
— Я сейчас вообще выступаю не так часто. Но те спектакли, которые есть, — например, шесть спектаклей в Ла Скала, два спектакля в Софии (постановка «Пиковой дамы» с белорусским маэстро Андреем Галановым) — чаще ставятся в Европе.
— На ваш дебют в Ла Скала повлияли политические события последних лет?
— Трудно отследить эту взаимосвязь. Я прослушивался в Ла Скала в ноябре 2022-го как обычный певец. Да, я знаком с директором театра Домиником Мейером уже много лет. Он был членом или председателем жюри на нескольких конкурсах, на которых я побеждал. На одном из них в 2017-м он лично вручал мне премию. Но конкуренция большая, знакомство никому не поможет (улыбается). Я оказался в хорошее время в хорошем месте. Для «Русалки» (оперы, с которой Илья дебютировал в Милане в роли Охотника. — Прим. ред.) требовалась славянская дикция. А белорусский и чешский — очень близкие языки.
Но и с учетом этого сказать, что меня взяли только потому, что я белорус, не могу. Партию Русалки пела моя подруга Ольга Бессмертная из Украины. Но сказать, что ее взяли потому, что она украинка, тоже нельзя. Потому что вместе с ней пел тенор Дима Корчак из России. Остальные исполнители — из Германии, Южной Кореи, Болгарии, Швеции. Выбор делается исключительно по профессиональным причинам.
— Спектакль в Ла Скала — это дорогие билеты и зрители в костюмах от кутюр. Богема, одним словом. А в ряде городов (Минск не исключение) зрители приходят в театр в джинсах. И это считается нормальным.
— К сожалению, с публикой в Соединенных Штатах тоже надо работать. Даже гардеробы есть не в каждом театре. Люди могут прийти в одежде и сесть в зале.
Нужно, чтобы поход в театр не был рутиной. Когда зритель переодевается, когда женщины становятся на шпильки, надевают ожерелья, это значит, что пришло особое время, что происходит поход за чудом, которого нам так не хватает в повседневной жизни. Этому у итальянцев надо учиться.
— А чему еще?
— Итальянцы умеют жить. Пока готовилась премьера, я старался накопить в себе побольше впечатлений. Поэтому ходил по музеям, смотрел картины в галереях, ездил в Геную, ходил на другие спектакли. На основании того опыта уверен, что итальянцы для меня — мировые чемпионы по красоте, по ее ощущению и переживанию. Как фильмы Паоло Соррентино, которые я время от времени пересматриваю. Например, «Великую красоту». Вот этому нам у итальянцев стоит поучиться.
— Вы с восторгом рассказываете о работе и жизни в Европе. Почему вы тогда не переехали туда, где ближе большинство театров?
— Такая мысль была. Но стоит понимать, что семья и дети должны постоянно учиться. Нужно стратегически выстраивать свою жизнь. В США мы приехали в конце июля 2021-го. Дети пошли в школу, а разбор нашего кейса в миграционной службе затянулся и шел более пяти месяцев. Ближе к декабрю пришло разрешение на работу и все документы. Я сразу устроился работать в школу, где уже учились дети, и преподаю там музыку и театр до сих пор — уже третий сезон. К тому же здесь, в Бостоне, очень активная диаспора. Много помощи идет от белорусов.
«Белорусские дети больше сомневаются. У американских детей „правильного мнения“ не существует»
— Школа, где вы работаете, американская?
— Она билингвистическая. Веду преподавание на английском языке и параллельно работаю на русском. Много американцев, но хватает и тех, кто приехал из Украины и Беларуси.
— Насколько ваши ученики отличаются от белорусских детей, с которыми вы работали в Минске?
— Прежде всего отличаются воспитанием. Белорусские дети более дисциплинированные. Но они больше сомневаются и боятся делиться своими мнениями. Вроде: «А какое правильное мнение?». У американских детей «правильного мнения» не существует. Наоборот, их поведение нужно немного корректировать: «Хорошо, что у тебя есть свое мнение. Но давай посмотрим, что говорят эксперты». Нужно, чтобы эксперт воспринимался как лицо, которому можно доверять.
Зато местные дети выросли в более свободной атмосфере, те или иные вещи в большей доступности для них на бытовом уровне. Поэтому где-то дети более раскрепощены. Они не боятся делать ошибки, имеют свою личную позицию по поводу того или другого, критически относятся ко всему. Здесь не принято проводить урок, напоминающий лекцию в форме монолога, когда ученики только и будут делать, что конспектировать. Это всегда интерактив.
Причем среди таких детей часто встречаются дети минчан, которые приехали в Америку 20 лет назад. Их родители преподают в Гарварде, пишут диссертации, работают айтишниками. Поэтому мне и нравится Бостон, что здесь все где-то при университетах. Это Мекка для тех, кто хочет получить образование.
— Причины вашей работы в школе — творческие или экономические?
— И те, и другие. Когда была возможность, я преподавал и у студентов в Беларуси. Хотя свободного времени было немного, это был интересный для меня опыт, я был рад вдохновить молодежь и передать ей страсть к музыке. Здесь — тоже.
Но и без экономических причин никак. Бостон — мягко говоря, не самый дешевый город в США. Чтобы содержать семью, арендовать дом, платить все счета, нужно искать хорошую работу. Если бы мы жили в Португалии или Испании, можно было бы закрыть потребности достаточным количеством спектаклей. Но пока в полной мере это не получается.
— Нужное количество спектаклей не набирается из-за последствий пандемии?
— Частично. Самое трудное — это не отмена или отсрочка спектаклей. Коронавирус разрушает связи. Оперный бизнес — очень тонкая, деликатная вещь, которая во многом строится на личном общении. Если тебя услышали и тобой заинтересовались, нужен биток, аншлаг. Но не один раз, а через месяц, через два, через три. Если что-то из этих звеньев выпадает, то теряется работа в будущем, и нужно снова все восстанавливать.
Сейчас я не могу так активно ездить на прослушивания, как делал бы это из Беларуси. А здесь своя планета, свои певцы, свой быт. Например, в штате Массачусетс, где находится Бостон, живет пять миллионов человек. Такая цифра — это среднестатистическая Норвегия или Финляндия. Но там театров несколько, у нас — только одна оперная компания, которая проводит две-три премьеры в год. В некоторых штатах нет ни одного оперного театра. Математически выводим, что певцы здесь работают меньше. Американцы заинтересованы тем, чтобы сделать карьеру в Европе, сделать себе имя и возвращаться уже в статусе звезды на крупные сцены. Такие как Метрополитен, Сан-Франциско или Чикаго.
Поэтому знаю американских коллег — с кем я сотрудничал, учился, пересекался в Зальцбурге во время своей стажировки, — которые занялись преподаванием. Это считается достойной карьерой для певца. В Европе немного другая ситуация, там больше театров и возможностей.
— Звучит пессимистично.
— На самом деле нет. В биографии любого исполнителя бывают периоды, когда карьера насыщенная, когда все бурлит. Бывает и более спокойный период. Часто мы, люди искусства и публичные личности, стремимся показать, как мы сногсшибательно заняты и востребованы. Я не боюсь сказать, что могу петь больше, что у меня есть время, чтобы преподавать детям. Но я работаю над тем, чтобы было больше работы и чтобы наладить связи. Тем более в биографии появляются театры, как Ла Скала, которые выглядят прилично.
— Не просто прилично — шикарно! Но спрошу о другом. Ваш отъезд из Беларуси помог вашей карьере или нет?
— Даже не знаю, что вам ответить. Сказать, что у меня произошел взрывной рост карьеры и что я искал жизни за океаном? Да нет. Но остаться в Беларуси? Петь так, как наши футболисты играют, с инородными предметами в горле? Остаться я бы не смог. Певец должен петь о том, что является ценностью для него и для общества. Когда культура разрушается, то театр становится для меня лично каким-то цирком шапито, в котором не хочется участвовать.
— Насколько вообще человеку белорусской культуры трудно или легко найти себя в эмиграции?
— Если ты был занят на 100% дома, то, конечно, не будешь так востребован в эмиграции. С этим сталкиваются все, не только белорусы. Нужно бороться за место под солнцем и все начинать заново. Вспомним для примера советского актера Савелия Крамарова, других выдающихся творцов. Редко кто из них мог сделать такую же карьеру, какая была у него на родине. Поэтому нашим драматическим артистам, актерам кино тяжело. У них ограниченные точки для входа в индустрию.
Оперному певцу или исполнителю академической музыки проще. Наша работа востребована в мире. Хотя, как видите на моем примере, и у меня встречаются препятствия.
Но я не фаталист, я уверен, что многое зависит от самого человека. Америка — хорошее место, чтобы начать все сначала, потому что здесь все начинали сначала. И у многих это получается. Получится и у меня.
Читайте также
