Многие белорусские населенные пункты за последние 200 лет утратили свои исторические названия. На днях на это обратил внимание культурно-просветительский портал «Будзьма». Речь идет как о небольших населенных пунктах вроде сел и районных центров, так и об областных центрах и даже столице нашей страны. Мы решили вспомнить, какие именно белорусские города, местечки и деревни меняли свои названия, когда и почему.
Первая волна: польская фонетика
Сейчас в Беларуси насчитывается 115 городов и 85 поселков городского типа, а также около 23 тысяч сельских населенных пунктов. Эта достаточно плотная сеть начала складываться еще в раннем Средневековье. С 862 года в письменных источниках известен Полоцк, с 974 года — Витебск, с 980 года — Туров, с 985 года — Заславль, с 1005 года — Волковыск и Слуцк, с 1006 — Копыль, с 1019 — Брест, с 1065 — Браслав, а с 1067 — Орша и Минск.
С ходом времени населенных пунктов становилось все больше, и на Радзивилловской карте Великого княжества Литовского, созданной в 1648 году, на территории современной Беларуси отмечены уже 342 относительно крупных населенных пункта (городов и местечек — так тогда принято было называть небольшие городки вроде современных поселков городского типа).
В периоды Полоцкого княжества и независимого Великого княжества Литовского умышленным переименованием населенных пунктов на территории нашей страны практически никто не занимался. Известны лишь единичные случаи. Так, в XV веке существовавшее с XII века Крутагор'е стало Койданавам — вероятно, в честь какого-то из татарских вельмож, которых в это время пригласил в ВКЛ великий князь Витовт.
В переименованиях просто не было никакой практической необходимости — да и занятие это не из простых. Оно всегда сопряжено с заметными расходами и со множеством неудобств для жителей. Например, в начале 1990-х возвращение исторических названий переименованным в советское время городам обошлось в миллионы старых советских рублей (притом что коммерческий курс доллара к концу года составлял 1,8 рубля за доллар). Например, переименование столицы Кыргызстана из Фрунзе в Бишкек обошлось в 42,6 млн рублей. В России переименование Куйбышева в Самару стоило 66,7 млн рублей, а Калинина в Тверь — в 42,7 млн рублей. В Украине Жданову вернули историческое название Мариуполь за 28 млн рублей, и даже на переименование небольшого Белокаменска в Инкерман ушел 1 млн.
Другое дело, что по вполне естественным причинам (различия в письменности и фонетике, исторические особенности) названия одних и тех же населенных пунктов могли заметно различаться в разных языках. По мере сближения Великого княжества Литовского и Королевства Польского, особенно после создания федеративного государства Речь Посполитая в 1569 году, на белорусских землях постепенно расширялась сфера употребления польского языка. В связи с этим какая-то часть наших предков — например, католическое духовенство или полонизированная шляхта — стали называть старинные белорусские города на новый, польский манер.
Так, например, Менск (тогда — центр одного из воеводств ВКЛ) превратился для них в Mińsk (Миньск) — по созвучию с расположенным неподалеку от Варшавы Миньском-Мазовецким. А чтобы не путать два Миньска, Менск и вовсе стал известен как Миньск-Литовский.
Другим известным примером стал Наваградак, в котором под влиянием польского языка корень «град» изменился на «груд» — и в результате появился Nowogródek («Новогрудек»). При этом авторы карт того времени пользовались, как правило, латинским алфавитом — как в случае с той же Радзивилловской картой, которую создали поляк Томаш Маковский и голландец Гессель Герритис. Соответственно, как минимум с XVII века документально закреплялось уже польское произношение названий многих белорусских населенных пунктов, включая Миньск (куда денется мягкий знак, мы расскажем ниже).
Под влиянием тех же процессов «ополячились» и другие белорусские названия. Во многих из них традиционное для белорусского языка полногласие заменилось на польские неполногласные формы (сравните, например, белорусское «малако» и польское mleko, а также «варона» — wrona, «дарога» — droga, «кароль» — król). Так Берестье-Берасьце превратилось в Brześć (Бжэсьць), Горадня — в Grodno, Дарагічын — в Drohiczyn, а Каралёўшчына — в Królewszczyzna (Крулевшчызна).
При этом для большинства предков белорусов, которые продолжали разговаривать на своем старобелорусском языке (современное научное название для родного языка восточнославянского населения ВКЛ с XIV по XVIII века), ничего не изменялось. Форма «Менск» продолжала использоваться в официальных документах ВКЛ до XVIII века.
Вторая волна: русификация Беларуси через польские названия
В конце XVIII века Беларусь в результате трех разделов Речи Посполитой была захвачена Россией. Новые власти начали менять местные названия уже на русскоязычный лад. Причем за основу для перевода брали не исконное белорусское название, которое могли услышать от местных жителей, — а польское, которое обнаруживали на картах или в официальных польскоязычных документах. Из-за такого двойного «перевода» (сначала со старобелорусского языка на польский, а затем с польского на русский) исконные названия некоторых белорусских населенных пунктов исказились еще больше.
Например, в польском языке (как и в белорусской латинке) для звуков, которые в современных кириллических алфавитах передаются буквой «ё», используется сочетание букв «io». В результате белорусские Мёры в польском превратились в Miory. Россияне же, сделав повторную транслитерацию, исказили уже не только написание, но и произношение — так на карте Беларуси появились Миоры. Похожая ситуация была с находящимся в противоположной части Витебской области городом Лёзна — только польский язык здесь был уже ни при чем. Дело в том, что в русском языке буква «ё» тогда только начинала употребляться, и для передачи соответствующего звука нередко все еще использовалось сочетание «іо». Так город превратился в Лиозно.
В этот же период Менск, пройдя через похожую двойную трансформацию через Mińsk, стал в русском языке Минском. Берасьце через Brześć превратилось в Брест (или Брест-Литовский), Горадня через Grodno стало Гродно, Дарагічын через Drohiczyn стал Дрогичином, а Каралёўшчына через Królewszczyzna — Крулевщиной.
Такая двойная русификация-полонизация белорусских названий привела к тому, что многие из них стали неблагозвучными — и даже оскорбительными. Как утверждал Леонид Лыч (доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Института истории НАН, а в 1992—1996 годах председатель топонимической комиссии при Верховном Совете Беларуси), именно из-за этой неестественной трансформации старинный белорусский Прапошаск в XIX веке стал Пропойском. И появились деревни с нелепыми названиями вроде Дурневичей. В XX же веке вместо того чтобы исправить накопившиеся ошибки, такие обидные названия решили просто заменить (в случае Пропойска — на Славгород). Но к этому мы вернемся чуть позже.
В отличие от времен Речи Посполитой, когда польская форма названий городов использовалась в первую очередь носителями польского языка, после русификации белорусской топонимики через польские названия они стали проникать и обратно в белорусский язык (тот же Минск с конца 1930-х годов является Мінскам и в белорусском).
Это, как отмечает филолог Винцук Вячорка, в некоторых случаях приводит к определенным лингвистическим проблемам. Например, название «Брэст» в белорусском языке утратило свой изначальный корень и остается изолированным, чужеродным и неудобным для словообразования. Окончание на «ст» для белорусских населенных пунктов — очень редкое, из-за чего сложно придумать производную от «Брэста» форму для названия жителей города. В русском языке без особых проблем придумали слово «брестчанин». Но если пойти по этому пути в белорусском, получился бы абсолютно неестественный «брашчанін» — да еще и созвучный с корнем слова «брэша» («врет»). Поэтому для белорусского языка в качестве «костыля» была придумана довольно неуклюжая форма «брастаўчанін». В то время как для исходной, белорусской формы названия Бреста существуют удобные и естественно звучащие катойконимы «берасьцянін» и более современный «берасцеец».
Третья волна: советское вместо белорусского
Ни польское, ни царское наступление на белорусскую топонимику не идут ни в какое сравнение с тем, что произошло в годы советской власти. Здесь часто речь шла уже не о разном звучании одних и тех же названий в разных языках — а о полном отказе от исторических названий и замене их новыми, обусловленными в первую очередь идеологическими мотивами.
Большевики взялись за переименование белорусских населенных пунктов сразу после захвата власти. Но на первых порах оно происходило довольно медленно. Первой их жертвой стала деревня Романово на территории современного Горецкого района — ее переименовали в Ленино. Через три года та же участь постигла еще одно Романово в Слуцком районе. Очевидно, что населенные пункты переименовали из-за созвучности названий с царской династией Романовых, свергнутой в 1917 году, — но никакой исторической связи с ней названия обеих деревень не имели.
100 лет назад, в начале 1920-х годов, Советская Беларусь попала под удар антирелигиозной кампании. В ее рамках карта республики лишилась многих деревень с названиями вроде Церковщина или Поповщина. В 1923 году старинный город Игумен (впервые упоминается под этим названием в 1387 году) стал Червенем. Неугодное новой власти церковное название заменили в честь даты 26 июня («чэрвеня») 1920 года, когда большевики заняли город во время советско-польской войны.
Продолжились переименования и в начале 30-х годов. Например, в 1931 году Каролин стал Ельском, а в 1932 году Койданово (напомним, уже ранее переименованное из Крутогорья) превратилось в Дзержинск — в честь умершего шестью годами ранее создателя советской карательно-репрессивной машины Феликса Дзержинского. А в 1935 году деревня Кочеричи вместе с соседними хуторами стала поселком Кировск — в честь убитого в 1934 году советского деятеля Сергея Кирова.
Но все это было только разминкой. Во вкус советская власть вошла в 1938—1939 годах, когда на пике сталинских репрессий и борьбы с национально-демократическим движением в Беларуси было переименовано 67 населенных пунктов. Как раз в этот период Минск превратился в Мінск и на белорусском языке — до 1939 года на нем он назывался Менск.
После соучастия СССР в нападении на Польшу и присоединения к БССР Западной Беларуси волна переименований перехлестнулась и на ее территорию. Так, в 1940 году власти русифицировали название белорусского местечка Янов в Брестской области — в Иваново.
Продолжились переименования и после окончания Второй мировой войны. В 1945 году якобы по ходатайству «трудящихся города Пропойска» Славгородом стал старинный белорусский Пропошеск (который, как мы помним, до этого превратился в Пропойск стараниями польских и российских переводчиков). Возможно, что причиной этого переименования действительно стало неблагозвучное название. В воспоминаниях советского генерала Александра Горбатова есть упоминание о докладе командира 362-й дивизии Василия Далматова, который просил не называть его соединение «Пропойской дивизией» после освобождения ею города.
Также в послевоенный период (в 1954 году) поселком Октябрьский стала деревня Рудобелка (с присоединенными Карпиловкой и Рудней).
В 1961 году компартия Советского Союза поставила цель построить коммунизм в СССР за следующие 20 лет. В Беларуси это привело к еще одной кампании по переименованию населенных пунктов — ведь власти обнаружили в республике населенные пункты с такими названиями, с которыми в коммунизм, по их мнению, идти было просто стыдно. Так Шатилки в 1961 году стали Светлогорском, а Дрисса в 1962 году — Верхнедвинском. Последний сменил название после визита в город первого секретаря ЦК КПБ Кирилла Мазурова, который посчитал историческое название унизительным.
А в 1964 году названия изменили одним залпом сразу тремстам белорусским населенным пунктам. Деревни с «антикоммунистическими» и «оскорбительными» названиями Овечки, Полушляхта, Ракоедовщина, Свинки получили новые названия вроде Ягодная, Победная, Садовая, Вишневка, Урожайная, Липовая, Солнечная.
Читайте также
