Александр Лукашенко, похоже, зациклен на прошениях о помиловании, которые политзаключенных просят подписать для выхода на свободу — без этого рассчитывать на выход из мест лишения свободы не стоит. Даже в недавних пропагандистских сюжетах об освобождении ряда «политических» каждый был вынужден говорить о помиловании и раскаянии, а сами прошения даже показывали на экране. Это совсем не новинка — аналогичные требования у властей к оппонентам, которые оказались за решеткой за свои взгляды, были всегда. Более того, Лукашенко — далеко не первый и не единственный авторитарный политик, который требует от своих противников публичного покаяния. Объясняем, когда у него появилась такая привычка, чем она объясняется и с кого он, вероятно, берет пример.
Лукашенко всегда требовал от политзаключенных покаяний?
Требовать от своих противников написать прошение о помиловании — старый прием, который можно даже назвать жизненным принципом Лукашенко. Первое упоминание о подобном мы нашли еще в 1997-м.
Напомним, Лукашенко пришел к власти в 1994-м. В первые годы в стране не было политзаключенных. Задержанных в 1996-м представителей БНФ Юрия Ходыко и Вячеслава Сивчика относительно быстро отпустили. А вот в феврале 1997-го был арестован бизнесмен и оппозиционный политик Владимир Кудинов. Еще за год до этого он был депутатом Верховного Совета (тогда так назывался парламент) и поставил свою подпись на заявлении о необходимости импичмента Лукашенко. «Мяне не толькі за імпічмент пакаралі. Колькі разоў спрабавалі „завербаваць“ у свой лагер, але я адмаўляўся. Людзі са мной размаўлялі, якія зараз на ўзроўні намеснікаў міністра працуюць», — объяснял в интервью уже в нулевые годы.
«Адразу, як мяне пасадзілі ў калонію, пачалі схіляць, каб напісаў заяву на імя Лукашэнкі, каб раскаяўся. Я адмаўляўся», — рассказывал Кудинов. За отказ наказывали: «Напярэдадні зноў схілялі пісаць заяву аб памілаванні на імя прэзыдэнта, а ў выніку далі халодны карцэр. Гэтым разам я абвясціў галадоўку, запатрабаваў людскіх умоваў. Дапамагло. Праз дзень мяне перавялі ў карцэр з тэмпэратурай 16 градусаў цяпла. Дактары прыходзілі кожную раніцу і замяралі тэмпэратуру».
Кудинову в итоге присудили семь лет по сфабрикованному обвинению в даче взятки. Он отсидел ровно четыре года. Его отпустили, поскольку был принят новый Уголовный кодекс, по которому наказание по этой статье стало менее жестким. Вскоре после этого бывший депутат уехал из страны.
В 1999-м был арестован Юрий Бандажевский, доктор медицинских наук, возглавлявший Гомельский медицинский институт. Он изучал влияние малых доз радиации на организм человека. Его обвинили во взяточничестве и дали восемь лет. Организация «Международная Амнистия» признала его узником совести, полагая, что Бандажевского осудили по подтасованным обвинениям, поскольку он открыто критиковал действия беларусских властей по ликвидации последствий катастрофы на Чернобыльской АЭС.
Бандажевский вспоминал, что во время заключения решил написать Лукашенко прошение о помиловании, но без признания вины. «Просьба прайшла ўсе стадыі і была спыненая прэзыдэнтам з адказам, што яна можа быць задаволеная, калі я прызнаю сваю віну», — вспоминал ученый. Поступать так он отказался, остался за решеткой и вышел условно-досрочно в 2005-м.
Таких же принципов Лукашенко придерживался и дальше. Например, в 2007-м он выражал готовность рассмотреть вопрос о помиловании политзаключенного, экс-кандидата в президенты Александра Козулина — но только если тот его об этом попросит. «Суд принял решение. Это независимая ветвь власти. Я уважаю его решение. Единственное, что я могу сделать, это помиловать его. Если осужденный об этом попросит, я изучу его прошение и после скажу, освобождаю ли я его», — заявил он.
Но Козулин отказался это делать и в итоге был помилован лишь в августе 2008 года в результате давления Запада. При этом никакого прошения он не писал и вины не признавал. Вероятно, дело было в санкциях США, которые из-за отказа Лукашенко отпускать Козулина ввели ограничения против концерна «Белнефтехим». Правда, после пережитого экс-кандидат в президенты ушел из политики и никогда больше в нее не вернулся.
Ситуация не изменилась и в следующем десятилетии, когда после очередных президентских выборов — 2010 Лукашенко набрал новую порцию политзаключенных. Постепенно они добровольно или же под давлением писали заявления с просьбами о помиловании и выходили на свободу. К 2015-му за решеткой оставалось всего три человека (к слову, на момент этой публикации все они снова в заключении).
«[Николай] Дедок признан политзаключенным. Причем одним из тех трех (вместе с Николаем Статкевичем и Игорем Олиневичем), по которым у беларусских правозащитников и европейских дипломатов нет разночтений. Освободить его и остальных из этого списка — единственное регулярно повторяемое требование Запада к беларусским властям. Отказаться от него Запад не может. Это черта, за которую Брюссель и Вашингтон не готовы переступить хотя бы из соображений имиджа. Слишком часто было повторено, что это ключевое препятствие в отношениях, чтобы теперь давать задний ход. По этой же психологической причине среди прочего отпустить их без прошения о помиловании не может и Александр Лукашенко. Он считает, что в вопросе политзаключенных сделано уже достаточно уступок: выпущены все, кто подписал бумагу, по амнистии вышел Алесь Беляцкий», — писал в марте 2015-го аналитик Артем Шрайбман.
В мае 2015-го тогдашний глава МИД Владимир Макей публично проговорил алгоритм выхода на свободу, и в нем, очевидно, была обязательная просьба на имя Лукашенко: «Напишут прошение о помиловании, комиссия по помилованию рассмотрит. <…> Дальше глава государства или утверждает, или возвращает на дополнительное рассмотрение».
Между тем Статкевич упорно отказывался писать такое прошение. «Он хочет быть в тюрьме и выйти оттуда героем. Я ему предоставляю такую возможность, а вы говорите — выпустить. И что мне делать? Я могу выпустить, если человек обратится ко мне с прошением, но он не обращается, потому что хочет быть героем», — лицемерно говорил Лукашенко 4 августа 2015 года, несмотря на то, что раньше выпустил Козулина без такого прошения. В этих словах — ключ к пониманию действий политика. Ему было важно не допустить, чтобы отсидевший человек стал примером для своих сторонников, и, более того, как будто бы унизить его этим прошением — показать, что тот сломан.
Кстати, такого же мнения придерживался и упоминавшийся Козулин. «Как думаете, Лукашенко подписанные заключенными прошения о помиловании принесут некое моральное удовлетворение, или это нужно для того, чтобы показать, что узников „сломали“?» — спрашивал у него журналист. «Надо знать психологическое состояние характера той личности, которая это требует. Это и то, и другое», — отвечал экс-кандидат в президенты.
Статкевич же в итоге вышел из ситуации победителем — и 22 августа освободился вместе со всеми остальными политзаключенными. Вечером того дня его на автовокзале «Восточный» встретили родные, друзья, политики и журналисты. Статкевич подчеркнул, что прошения о помиловании так и не написал. То есть слова Лукашенко о юридической невозможности освобождения снова были лишь отговоркой.
Пройдет всего пять лет, и посадки станут массовым явлением, а от политзаключенных начнут требовать новые прошения на имя Лукашенко.
Цель — раздавить оппонентов морально
Как мы уже упоминали, Лукашенко далеко не первый, кто требует от своих противников покаяния. В абсолют извинения и признание во всевозможных грехах были возведены в СССР при Иосифе Сталине — правда, речи об освобождении тогда не шло, а многие каявшиеся не избежали не только заключения, но и гибели.
В 1920–1930-е годы прошел целый ряд процессов, на которых перед судом предстали многие противники Сталина. В 1928-м прошел Шахтинский процесс, в 1930-м — процесс «Промпартии», в следующем году — процесс «Союзного бюро меньшевиков», пиком же репрессий стали Московские процессы 1936−1938 годов. Особенностью таких мероприятий был их четко реализованный, постановочный, сценарный, то есть полностью управляемый характер. За исключением части «шахтинцев», никто из «подсудимых» даже не пытался состязаться с обвинением. На Московских процессах и вовсе не было людей, когда-либо реально противостоявших коммунистам (лишь лично Сталину).
Все подсудимые признавали свою вину и каялись во всех грехах. Доходило до того, что один из них, Иван Смирнов, заявил, что в 1934-м принял участие в убийстве Сергея Кирова, соратника Сталина. В момент убийства обвиняемый уже находился в тюрьме, но следователей это не смутило. Прокурор Андрей Вышинский, выступавший режиссером этого действа, заявил, что Смирнов придумал шифр, с помощью которого общался с соратниками.
Вот пример диалога на одном из процессов между Вышинским и обвиняемым, экс-премьером СССР Алексеем Рыковым:
Вышинский. Сначала о фактах, а потом о выводах. Давали ли вы поручения Зубареву?
Рыков. Да.
Вышинский. Когда?
Рыков. В мае месяце 1930 года.
Вышинский. Значит, вы давали поручения о подпольной вербовке членов организации правых?
Рыков. Да.
Вышинский. Это вы подтверждаете?
Рыков. Да.
Вышинский. А дальнейшие указания, которые вы давали Зубареву по линии его преступной работы, вы хотите уточнить?
Рыков. Да.
Вышинский. В основном они правильны?
Рыков. В основном, можно сказать, правильны. В отношении деревни я говорил, выражаясь на нашем языке, о саботаже политики партии в деревне в отношении коллективизации и о поддержке индивидуального хозяйства в деревне.
Вышинский. Вы давали установки на саботаж мероприятий правительства по коллективизации, на срыв коллективизации?
Рыков. И на поддержку индивидуального крестьянского хозяйства.
Вышинский. В целях срыва коллективизации?
Рыков. Одно исключало другое.
Вышинский. О саботаже политики партии вы давали установки?
Рыков. Ну, конечно, и политики партии в деревне вообще.
Вышинский. Вы это подтверждаете?
Рыков. Да.
Но все подобные признания получались преимущественно под пытками. Лишь уроженец Могилева Николай Крестинский — в 1930–1937 годах он был первым замнаркома (по сути, заместителем министра) иностранных дел — на первом Московском процессе не признал себя виновным, сказав, что на следствии дал показания «не добровольно» (то есть намекнул на пытки). Можно только догадываться, что в тот же день произошло в тюрьме, но на следующем заседании Крестинский сам попросил у судьи слова и отказался от вчерашнего заявления.
Подавляющее большинство участников Московских процессов приговорили к расстрелам. После этого все они написали прошения о помиловании. Например, один из самых маститых большевиков старшего поколения, соратник Ленина Николай Бухарин, который еще незадолго до суда был одним из высших руководителей компартии, отправил два заявления.
«Я глубоко виновен перед социалистической родиной, и преступления мои безмерны. Я сознаю всю их глубину и весь их позор. Если я позволю себе просить о помиловании <…>, то только потому, что хорошо знаю, что свои знания и способности могу приложить на пользу СССР. Годичное пребывание в тюрьме послужило для меня в этом отношении такой школой, что я имею право сказать <…> о моей полной переориентации. Я стою на коленях перед родиной, партией, народом и его правительством и прошу <…> о помиловании», — писал он 13 марта 1938 года в Президиум Верховного Совета (парламента) СССР.
На следующий день отчаявшийся Бухарин отправил еще одно ходатайство по тому же адресу. «Я считаю приговор суда справедливым возмездием за совершенные мною тягчайшие преступления против социалистической родины, ее народа, партии, правительства. <…> За мои преступления меня нужно было бы расстрелять десять раз. Пролетарский суд вынес решение, которое я заслужил своей преступной деятельностью, и я готов понести заслуженную мною кару и умереть, окруженный справедливым негодованием, ненавистью и презрением великого героического народа СССР, которому я так подло изменил. <…> Прежний Бухарин уже умер, он уже не существует на земле. Если бы мне была дарована физическая жизнь, то она пошла бы на пользу социалистической родине, в каких бы условиях мне ни приходилось работать: в одиночной камере тюрьмы, в концентрационном лагере, на Северном полюсе, в Колыме, где угодно, в любой обстановке и при любых условиях. <…> Я твердо уверен: пройдут годы, будут перейдены великие исторические рубежи под водительством Сталина, и вы не будете сетовать на акт милосердия и пощады, о котором я вас прошу: я постараюсь всеми своими силами доказать вам, что этот жест пролетарского великодушия был оправдан», — молил Бухарин, хотя даже не был виновен в преступлениях, которые ему вменяли. Однако и его, и его соратников расстреляли.
Зачем Сталин заставлял своих оппонентов каяться и так себя вести? С точки зрения властей, у публичных процессов была своя логика: они становились важнейшим инструментом пропаганды. Стремясь демонизировать, расчеловечить оппонентов советского режима, государственные обвинители на таких процессах готовили тексты, которые не имеют ничего общего с судопроизводством. Речи официальных представителей государства на процессах изобиловали эпитетами, метафорами, образами и прочими художественными приемами.
Вот, например, фрагмент из речи Вышинского на судебном процессе над все тем же Бухариным: «Я не знаю таких примеров — это первый в истории пример того, как шпион и убийца орудует философией, как толченым стеклом, чтобы запорошить своей жертве глаза, перед тем как размозжить ей голову разбойничьим кистенем».
Что касается просьб о спасении, которые отправляли заключенные, то в условиях расстрельных приговоров люди, очевидно, пытались бороться за жизнь любой ценой — заставлять их признать вину даже не приходилось. Многие считали, что, согласившись с обвинениями и подыграв таким образом суду, они получат шанс выжить. Вдобавок ложные надежды давал сам Сталин, который, похоже, получал садистское удовольствие, играя с жертвами в кошки-мышки. «Что может быть отвратительнее человека, обрекающего на казнь другого человека и делающего вид, что ему об этом ничего не известно? Сталин мог обнять человека, поздравить с получением ордена и тут же, отвернувшись, дать приказ о его расстреле. Как можно дойти до такого чудовищного лицемерия! Я отказываюсь это понимать!» — вспоминал армянский художник Мартирос Сарьян.
Вот пример с Николаем Бухариным и Алексеем Рыковым. В 1936-м фигуранты первого Московского процесса дали на обоих показания. Но тогда советская прокуратура не нашла состава преступления в их действиях. Оба политика вроде бы выдохнули спокойно, но уже в начале 1937-го показания против них дали обвиняемые на втором Московском процессе. С этого началось расследование, приведшее к расстрелу Бухарина и Рыкова.
Требования признать вину вопреки закону и предусмотрительный автократ из страны-соседки
Но пример Иосифа Сталина — лишь самый известный. Традицию отпускать политических оппонентов из тюрьмы после того, когда те покаются, практиковали и другие авторитарные лидеры. Мы остановимся на двух примерах из соседних стран.
В России в нулевые годы прогремело дело нефтяной компании ЮКОС. В его ходе был арестован ее владелец, олигарх Михаил Ходорковский, имевший политические амбиции. Например, он финансировал правые российские партии «Яблоко» и Союз правых сил. В итоге бизнесмена обвинили по целому ряду статей об экономических преступлениях и приговорили к тюремному сроку в 9 лет. Затем его судили еще раз, увеличив срок до 13 лет. Запад настойчиво добивался освобождения олигарха. В 2008-м президент России Дмитрий Медведев намекал, что Ходорковскому нужно попросить о помиловании. Тот не стал этого делать.
В 2011-м Владимир Путин, тогда бывший премьером, заявил, что в случае возвращения на пост президента рассмотрит ходатайство Ходорковского о помиловании, если он его напишет. При этом политик подчеркнул, что в обращении экс-олигарх по закону будто бы должен признать вину, чего на тот момент еще не сделал.
«У многих сложилось ошибочное мнение о том, что ходатайство о помиловании обязательно и, более того, необходимо раскаяние. Это не так. Ходорковский заявил, что никогда своей вины не признает, но если бы я верил в то, что Путин, став президентом, помилует его, я бы стоял на коленях перед Ходорковским и просил написать это прошение», — прокомментировал слова Путина адвокат экс-олигарха.
В 2012-м президентский Совет по правам человека подтвердил слова адвоката и даже отправил Медведеву экспертное заключение по институту помилования. В документе говорилось, что глава государства может помиловать любого осужденного независимо от того, просил он об этом или нет. Но вот сам хозяин Кремля с этим не согласился: он так и не понял, зачем миловать того, кто об этом не просит.
Наконец, в 2013-м Ходорковский, отсидевший к тому моменту 10 лет, обратился к Путину, вернувшемуся в Кремль, с просьбой о помиловании в связи с семейными обстоятельствами. «О признании вины вопрос не ставился», — рассказал экс-олигарх после выхода из заключения. Путин же сохранил лицо и в итоге отпустил своего противника.
Аналогичные процессы происходили в Украине. В 2010–2014 годах президентом этой страны был Виктор Янукович. Придя к власти, его команда начала уголовное преследование ряда чиновников из предыдущего правительства Юлии Тимошенко (2007−2010) — конкурентки этого политика.
Среди них были как сама глава кабинета, так и экс-министр внутренних дел Юрий Луценко. В том же 2010-м его обвинили в завладении госимуществом и превышении служебных полномочий. В знак протеста политик голодал в тюрьме. В 2012-м Луценко получил четыре года тюрьмы с конфискацией имущества. Глава мониторингового комитета Парламентской ассамблеи Совета Европы Андрес Эркель отмечал, что его (а также Тимошенко, которая тоже на тот момент находилась в заключении) корректно называть политзаключенным.
В следующем году появились слухи, что Янукович готов помиловать Луценко, если он обратится с такой просьбой. Согласиться на такой вариант — опять-таки по слухам — предлагал в том числе экс-глава Польши Александр Квасьневский. Луценко отказался. В том же году Янукович помиловал его. А уже после бегства последнего из Украины экс-министра реабилитировали по всем обвинениям.
Скорее всего, слухи о требованиях попросить о помиловании соответствовали действительности. Ведь тот же Квасьневский официально просил Януковича помиловать Тимошенко. Проблемой было то, что она не обращалась к президенту за помилованием лично. Между тем этого требовал указ Януковича, принятый в сентябре 2010 года. Заметим, что к власти этот политик пришел в феврале того же года. Получается, что он, заполучив желанный пост, почти сразу же привел законодательство о помиловании к нужному ему виду — вероятно, уже понимая, чего будет требовать от брошенных за решетку оппонентов.
Очевидно, что Янукович в своих действиях руководствовался той же логикой, что Путин и Лукашенко: хотел унизить соперников, а также получить оправдание в отношениях с Европой: мол, раз люди признали вину, то и судили их по делу. Но в 2014-м Януковича свергли в результате «революции достоинства» (после чего Тимошенко вышла на свободу). А Лукашенко и Путин продолжили требовать покаяний от ни в чем не виноватых людей по своему желанию.
Читайте также
