Какие политические перспективы открываются для действующей власти и демократических сил в случае стойкой ограниченной трудоспособности Александра Лукашенко? Что будет делать Россия после смерти белорусского политика? Кто серый кардинал нашей страны? Что, если уйдет Тихановская? Эти и другие злободневные вопросы задали наши читатели. Мы переадресовали их политическому аналитику Артему Шрайбману и записали новый выпуск проекта «Шрайбман ответит». Это его текстовая версия.
— Александр Лукашенко немолод, и, как мы видим, здоровье дает сбои. Это уже приводит к потере трудоспособности — он пропал на пять с половиной дней. Не исключено, что со временем его состояние здоровья будет таким же, как и генсеков ЦК КПСС в начале 80-х годов. Какие политические перспективы открываются для действующей власти и демократических сил в случае стойкой ограниченной трудоспособности Александра Лукашенко?
— Для начала нужно сделать небольшое лирическое, а вернее, теоретическое отступление. Авторитарные режимы отличаются друг от друга не только по степени жестокости и репрессий, а еще и по тому, опираются они на одного человека-лидера или на коллективные институты. Белорусский режим можно по праву считать одним из самых персоналистских во всей Евразии. Лукашенко всю свою политическую карьеру отвергал институты, боролся с ними, пытался строить прямую связь между собой и народом. Персоналистские режимы в среднем лучше защищены от заговора или раскола элит. Потому что этим элитам в случае, если они недовольны лидером, даже негде физически собраться, у них нет органа, где они могли бы обсудить, что им делать. Даже в Италии при Муссолини был большой фашистский совет, который в итоге смог отстранить его от власти. В Советском Союзе была компартия и органы, в которых регулярно вызревали какие-то перевороты, когда номенклатура была недовольна генсеком.
Ничего подобного в сегодняшней Беларуси нет. И это своеобразный фактор устойчивости режима. По крайней мере до тех пор, пока Лукашенко не решает уйти из власти или не сделает это спонтанно по биологическим причинам. И он уже начал создавать прообразы будущих коллективных институтов, например партию власти или Всебелорусское народное собрание. Но они пока либо в зародыше, либо вообще не созданы. Если на момент спонтанного ухода Лукашенко сохраняется такая же ситуация, то из силы режима это превращается в его самую главную уязвимость, потому что как только в таком персоналистском режиме со сцены уходит единственный скрепляющий властную верхушку стержень, то есть авторитарный лидер, и он не успел назначить преемника, чиновники погружаются в состояние хаоса. Они не понимают, как быть дальше. В Беларуси эти люди не привыкли действовать самостоятельно политически, они привыкли выполнять инструкции. У них нет опыта строительства, коалиций или ведения переговоров между собой. Для них важнее всего повлиять на Лукашенко.
Да, они могут плести какие-то интриги для того, чтобы ослабить влияние других людей на него, но все равно это политика, которая направлена на убеждение главного в системе, а не на то, чтобы самостоятельно принимать решения и приходить к каким-то компромиссам.
Это длинная подводка к ответу на ваш вопрос. В случае спонтанной смерти Лукашенко или серьезной болезни, которая не дает ему дальше управлять страной, перед всеми игроками открывается огромное окно возможностей. Устойчивой схемы транзита нет, даже в отличие от той же России, в которой за последние десятилетия реально или номинально, но менялись президенты. И тут определяющее значение будет иметь, кто первый проявит инициативу и эффективно устранит угрозу своей власти, потому что как только это произойдет, большая часть номенклатуры с радостью выдохнет, когда на месте Лукашенко появится новый понятный лидер, на которого можно будет просто перестроиться по привычке.
И тут у нас появляется развилка из нескольких сценариев. Этим инициативным игроком может быть Россия, если у нее к тому времени будут силы и интерес заниматься транзитом власти в Беларуси, а в самом Минске будет царить полная растерянность. Для Москвы уход Лукашенко — это не только риск, но и возможность, возможность нарастить влияние на его преемника, оказав ему на первых порах экономическую и военную поддержку, пока он еще не консолидировал свою власть. И потом использовать это влияние для того, чтобы продавить его на те уступки, на которые не шел при жизни Лукашенко.
С другой стороны, источник этой политической инициативы может быть и внутри страны. Например, белорусские силовики могут успешно договориться между собой, выделить из себя какого-то лидера и быстро подмять гражданскую бюрократию, затем объявить в стране военное положение или как-то иначе предупредить возможную дестабилизацию внутри и после этого начать разговаривать с Москвой уже с позиции относительной силы.
С третьей стороны, формальный преемник Лукашенко — сегодня по Конституции это Наталья Кочанова, глава Совета Республики — может оказаться намного более властолюбивой и ушлой, чем мы привыкли от нее ждать, наблюдая за ней лишь как за правой рукой и человеком, восхваляющим Лукашенко.
В теории она может быстро сколотить коалицию из лояльных к себе чиновников, которых она же помогала подбирать при Лукашенко. Затем Кочанова может поменять всю верхушку силового блока, потому что по Конституции у нее будут такие полномочия. И гарантировать Москве, что все ее красные линии будут соблюдаться. После этого, когда ситуация стабилизирована, ничего не мешает ей пойти на выборы самой или вообще отменить их, снова-таки введя какое-нибудь военное положение. Таким же амбициозным в теории может оказаться какой-то другой высокий чиновник типа премьер-министра или главы администрации Лукашенко. Но им придется делать что-то с тем фактом, что по Конституции у них на пути к власти будет препятствие — глава Совета Республики. Сегодня это Наталья Кочанова. Чтобы устранить этот барьер, придется договариваться с силовиками. Что-то похожее произошло в Узбекистане после смерти их президента Ислама Каримова, когда по Конституции временным президентом должен был быть один человек, а по факту стал другой, который до сих пор возглавляет страну.
Иными словами, вариантов множество. И мы еще не поговорили про революционные сценарии и участие в них оппозиции. Об этом будет следующий вопрос. Учитывая эту неопределенность, ни мы, ни даже сами будущие участники этих событий не могут сегодня предсказать, как они будут развиваться. А если добавить сюда то, что мы не знаем, насколько на тот момент будет сильна или слаба Россия, то вообще нет невозможных сценариев.
— Белорусские демократические силы имеют какой-либо план на взятие власти в стране в случае кардинального изменения ситуации в Беларуси — например, смерти Лукашенко? Имеют ли они шансы на его успешную реализацию?
— Вопрос, а есть ли план, правильнее задавать самим демсилам. Светлана Тихановская недавно сказала, что у них есть план работы на несколько разных сценариев в случае, если Лукашенко умирает. Глава BYPOL Александр Азаров много раз повторял, что на такой случай у них есть «Перамога». Для сторонних наблюдателей вроде меня это кот в мешке, потому что мы не знаем, сколько по факту там осталось людей в резерве, которых можно мобилизовать в момент Х. Мы также не знаем, насколько проработан этот план и что будут делать силовики для того, чтобы ему превентивно помешать. Для шанса на успех в такой ситуации демсилам нужно, чтобы сошлись четыре компонента.
Во-первых, они должны быть едины и более решительны, чем в 2020 году. Придется брать на себя инициативу, а не ждать, куда страну приведет спонтанное проявление политической энергии масс.
Во-вторых, правящая вертикаль, особенно силовики, должны быть растеряны или парализованы. Это может быть какое-то нарушение субординации, раскол элит или просто пассивность оттого, что люди будут бояться брать на себя ответственность на случай, если вторая сторона победит.
В-третьих, нужно, чтобы Россия не вмешалась в ситуацию либо из-за собственных проблем, либо потому, что не успеет это сделать из-за того, как стремительно будут развиваться события «на земле».
В-четвертых, не обойтись без массовой мобилизации. Если люди не будут готовы выходить на улицу протестовать или бастовать, то вся решительность оппозиции закончится на штурме погранпереходов или очень эмоциональных роликах на YouTube.
Давайте посмотрим, что из этого реально, если Лукашенко вдруг умирает. Единство и решительность оппозиции — вполне. Переломные моменты истории очень быстро помогают забыть старые споры и обиды или делают нерелевантными тех, кто продолжает ругаться вместо того, чтобы делать общее дело. Разброд и шатание власти — это не гарантировано, но возможно. Не знаем, как элита отреагирует на такой шок. Такого еще в истории Беларуси не было. Но нельзя исключать, что на какое-то время в стране будет потеряна управляемость. А вот с воздержанием России явная проблема.
Если Лукашенко исчез и у демсил стало что-то получаться, я не представляю себе причину, которая бы заставила Кремль просто смотреть, как в важнейшем военном плацдарме власть берут враждебные Москве силы. Повторять заклинания про «мудрого Путина» или «у нас будут даже лучше отношения, чем при Лукашенко», уже не получится. В это и тогда не особо кто-то верил. Из-за войны в Украине у России действительно может быть мало сухопутных войск на тот момент, но частей Росгвардии, скорее всего, хватит. К 2020 году у многих, в том числе у меня, были сомнения, пошлет ли Путин свой ОМОН на помощь Лукашенко, если тот не будет справляться. Но сегодня, кажется, никаких сомнений в этом нет. И такой же скепсис у меня вызывает возможность массовой протестной мобилизации с таким состоянием общества, как сейчас, только если, конечно, новая власть по какой-то причине вдруг не объявит амнистию и сама не приструнит силовиков. Зачем ей это делать, я не понимаю. Получается, что даже в лучшем для демсил сценарии при хаосе в режиме и единстве внутри себя есть еще как минимум два серьезных барьера на пути к успеху. И поэтому ответ на ваш вопрос целиком зависит от того, когда такая внезапная перемена произойдет. А вернее, какими к тому времени будут Россия и протестный потенциал белорусов.
— Если после смерти Лукашенко Россия захочет быстро поглотить Беларусь и выставит такой ультиматум растерянным властям в Минске, сможет ли Запад это предотвратить? И захочет ли?
— Честным ответом будет, скорее всего, нет. У Запада просто нет ресурсов и рычагов для того, чтобы предотвратить такое развитие событий. Хотя желание сохранить независимую Беларусь на Западе однозначно. Но это не значит, что Запад просто молча проглотит оккупацию Беларуси или сдачу ее преемниками Лукашенко. Их легитимность будет не выше, чем у него. А это значит, что любые судьбоносные решения, которые идут вразрез с явными интересами белорусского общества, Запад не будет рассматривать как что-то, что нужно признавать как юридический факт.
С формальной точки зрения такой захват страны будут воспринимать как оккупацию, и новую власть России на нашей территории как минимум на Западе — а может быть, и в других частях планеты — не признают. И здесь многое зависит от того, как поведет себя новая власть и само белорусское общество, оказавшись под давлением. Разумеется, внутри страны ресурсов сопротивляться России в одиночку у белорусского общества может быть недостаточно. Но сам факт громких отставок, протестов, партизанщины, каких-то других форм сопротивления может повлиять на то, как широко разойдется непризнание такой инкорпорации.
Полноценным правительством в изгнании в такой ситуации может стать Кабинет Тихановской как единственный хоть сколько-нибудь легитимный представитель белорусов в мире. У Запада и даже у Украины уже не будет никаких издержек от полного признания такого правительства. Скорее наоборот, это может помочь борьбе белорусов, потому что даст им надежду на восстановление независимости. Примерно такую же роль играли правительства Польши и Франции в изгнании в то время, когда их страны были оккупированы нацистами. Это давало людям силы на борьбу и позволяло эффективнее координировать деятельность из-за рубежа. Что же касается рычагов давления, то в отношении России уже применены беспрецедентно жесткие санкции. Их, разумеется, усилят в случае аншлюса Беларуси. Но это вряд ли заставит Кремль передумать. Вступать в войну за Беларусь НАТО тоже не станет, потому что нежелание допустить третью мировую войну там намного сильнее, чем переживания по поводу суверенитета страны, которую все и так давно считают союзницей Москвы. Но вот если сопротивление в Беларуси станет системным, и особенно — вооруженным, то велика вероятность, что его начнут рассматривать в комплексе с сопротивлением Украины. А это может открыть возможности для поддержки оружием.
Белорусским партизанам вряд ли дадут танки или самолеты, но представить себе поставку легкого вооружения или взрывчатки вполне себе несложно. Все зависит от масштаба сопротивления и понятного единого координирующего эту борьбу центра, с которым можно будет иметь дело. Этот центр имеет все шансы вырасти из сегодняшних демсил и даже примкнувшей к ним части номенклатуры, которая не поддерживает оккупацию.
— Что будет с демократическими силами, если Тихановская уйдет или не сможет заниматься тем, что делает сейчас?
— Критиковать Тихановскую и ее структуры можно долго, и я сам периодически это делаю здесь, отвечая на другие ваши вопросы. И важно сначала разделить внешнюю политику и внутреннюю. Влияние на вторую ее структур сегодня минимально. И ее исчезновение с поля вряд ли бы что-то всерьез изменило в этом вопросе. Партизанские группы продолжили бы свою активность, а следующая волна политизации все равно бы вынесла наверх новых лидеров.
Но еще есть международный уровень. И здесь существует простая реальность, которую сложно игнорировать. Мандат Тихановской по итогам 2020 года уникален в глазах ее международных партнеров. Ни у какого другого белорусского политика нет и никогда не было ничего подобного. И этой легитимностью нельзя просто поделиться. Ее можно добыть в реальной политической борьбе внутри страны, когда для этого откроется возможность, но пока эти окошки не открылись, уход Тихановской будет означать резко уменьшившуюся возможность белорусских демсил привлекать внимание к нашей проблеме.
Уровень контактов белорусской оппозиции на Западе и так падает от года к году. Но уход Тихановской означал бы, что этот уровень упал бы быстро и надолго. В отсутствие лидера, которого почти все оппоненты Лукашенко считают победителем выборов 2020 года, внутри демсил неизбежно начнутся разборки о том, кто теперь главный. Провести выборы в интернете? Звучит как красивая идея, но по факту это нереалистично. Белорусы внутри страны будут бояться в этом участвовать. А голосование среди самой активной части диаспоры просто не будет репрезентативно. Это будут выборы на несколько тысяч человек. Именно так к победителю будут относиться и другие соратники по оппозиционному лагерю и международные партнеры — как к победителю какого-то онлайн-опроса. Могут быть попытки созвать конгресс или новые праймериз, но непонятно, почему в изгнании у этих инициатив получится что-то большее, чем у них получалось внутри страны до 2020 года. Тогда победители этих конгрессов могли хотя бы потом пойти на выборы. Затем наступит период распада демократического движения на небольшие группы вокруг отдельных лидеров и горизонтальные объединения, которым лидеры не нужны. Они все еще смогут заниматься какими-то полезными активностями вроде создания оппозиционного медиаконтента, акций протеста у белорусских посольств, сбора средств на жертв репрессий или помощи беженцам. Но сегодняшнего уровня международного представительства просто не будет.
Вслед за этим пересохнет и ручеек западной финансовой поддержки, потому что на выделение этих средств нужен постоянный качественный лоббизм. В принципе, в этом нет ничего исторически фатального. Многие диаспоры проходили через подобные этапы деградации своей политической значимости. Наличие Тихановской позволяет белорусам проходить этот процесс намного медленнее, чем если бы на ее месте была пустота.
— Лукашенко недавно сказал, что контрнаступления не будет. Еще 5 февраля 2022 года он говорил, что возможная война Украины против России и ее союзников по ОДКБ «продлится максимум три-четыре дня». В сентябре 2022-го он сказал про войну: «В ближайшее время развязка будет». Кому он это говорит? Кто его аудитория? Почему эти люди не хотят элементарно разобраться, ведь отследить предыдущие фразы Лукашенко очень просто?
— Как бы это просто ни звучало, но я думаю, что основная цель таких пассажей Лукашенко — это говорить приятное адресатам своих речей. А адресата тут три. Это в первую очередь Россия. Во вторую — это аудитория своих лояльных сторонников, которые тоже симпатизируют Москве в этой войне. Ну и, в-третьих, это сам Лукашенко.
В первом случае он дает россиянам и российской власти ощущение того, что союзник верит в их силы и успехи и не верит в то, что у их противников что-то получится. Поэтому, как и у российских пропагандистов, его речи полны предсказаний скорой победы Москвы или скорого провала украинской армии.
А во втором и третьем случае он пытается помочь себе и своим сторонникам проработать когнитивный диссонанс, с которым им приходится сталкиваться с начала войны. Ведь они искренне верили, что Западу Украина не нужна, помогать он ей не будет, российская армия непобедима, украинцы быстро разбегутся или сдадутся. Месяц за месяцем эти установки оказываются ложными, но Лукашенко продолжает цепляться за свою базовую картину мира, и поэтому он постоянно повторяет, что Зеленского вот-вот свергнут, Кремль вот-вот начнет воевать по-настоящему. У Украины вообще больше некем наступать, Запад скоро перестанет ее поддерживать. Это проговаривание вслух своих надежд, классическое выдавание желаемого за действительное. И людям с похожими взглядами приятно, когда их моральный авторитет Лукашенко объясняет им, почему они все-таки правы. Дает им надежду, что вот-вот их мировоззрение сойдется с реальностью. А то, что эти люди не хотят сверять с фактами его прежние военные прогнозы, в принципе, неудивительно. В сегодняшнем информационном мире громкие заявления Лукашенко, которые он делает регулярно, когда не болеет, быстро стираются потоком новостей. Ну и тем более не будут копаться в архивах риторики Лукашенко его сторонники или россияне, которые привыкли к такому стилю.
— Есть ли в белорусской номенклатуре серые кардиналы и кто ими потенциально может быть?
— Как и со всеми литературными образами, в случае серых кардиналов мы обречены упереться в определение. Обычно под серым кардиналом понимают фигуру, которая находится в тени и незаметно осуществляет свое влияние на лидера. Это может быть какой-то неформальный или формальный советник, родственник, приближенный к власти бизнесмен, идеолог или философ. Не только лидер или правящая группа должны прислушиваться к мнению этого человека и уважать его, но и этот человек должен сам хотеть оказывать такое влияние.
Например, в США при Трампе серыми кардиналами называли его двух влиятельных советников: Стивена Бэннона и Стивена Миллера. А в сегодняшней Украине все сходятся на том, что серым кардиналом можно назвать главу Офиса президента Андрея Ермака. В российском случае на разных периодах ее истории серыми кардиналами считали, например, Григория Распутина при семье Николая II или идеолога Михаила Суслова во времена Брежнева. Во время правления Путина серыми кардиналами называли, например, Владислава Суркова, бывшего помощника президента России, или же Юрия Ковальчука, друга Путина и олигарха. Например, по данным журналиста Михаила Зыгаря, именно с Ковальчуком Путин проводил долгие часы во время пандемии. И общение на исторические темы с этим человеком сформировало у российского лидера убеждение в своей мессианской роли.
В сегодняшней Беларуси мы не видим человека, который имел бы настолько же устойчивое многолетнее влияние на Лукашенко. Вернее, у нас нет доказательств, что такой человек существует по каким-то отдельным аспектам. Близкими к Лукашенко можно назвать нескольких бизнесменов, в том числе со спортивным бэкграундом вроде Тетерина или Баскова. Они вместе садят деревья, смотрят хоккей, собирают картошку и арбузы. Но мы не видим признаков влияния этих людей на политику Лукашенко во всех остальных сферах, кроме выделения самим себе выгодных государственных подрядов и контрактов.
В прошлом пресс-секретаря Лукашенко Наталью Эйсмонт тоже подозревали в том, что она такой серый кардинал, потому что формирует картину мира у Лукашенко своими ежедневными обзорами прессы. Снова-таки мы не знаем, насколько это правда. И у Александра Лукашенко почти наверняка были и другие источники информации вроде отчетов спецслужб. Но даже если и так, и тут речь идет не совсем о том, чтобы прислушиваться к каким-то глубоким мыслям или советам Натальи Эйсмонт, а, скорее, о том, что Лукашенко мог не знать каких-то новостей, если бы она не хотела, чтобы это произошло.
Примерно такая же логика работает и с другой приближенной Натальей, главой Совета Республики Натальей Кочановой. Она явно весомая фигура, особенно в кадровой политике. Но мы не знаем, старается ли она влиять на поведение и политику Лукашенко, склонять его в какую-то сторону. По внешним проявлениям кажется, что вся политика Кочановой — это зеркалить Лукашенко, его же собственные взгляды, повторять ему то, что он хочет слышать, казаться самой лояльной.
Еще одним серым кардиналом Лукашенко в разное время называли его давнего соратника Виктора Шеймана. И кажется, что за последние 30 лет именно он ближе всего подходил под описание серого кардинала. Он был близок к Лукашенко вне зависимости от своей должности. И даже сейчас, после формального выхода на пенсию, он продолжает выполнять какие-то особые поручения. В 2020 году он регулярно появлялся на совещаниях о том, как проводить выборы, где были люди из Администрации президента и силовики. Шейман же по своей должности не имел никакого отношения к сценарию электоральной кампании. И некоторые инсайдеры приписывают именно его советам и его влиянию то, что Лукашенко в итоге выбрал самый жесткий сценарий. Но и здесь знать это наверняка мы не можем. Во всех этих сюжетах намного больше слухов, чем реально проверяемой информации. В любом случае после 2020 года кажется, что Шейман больше занимается какими-то серыми бизнес-проектами в Африке, а следов его идеологического влияния на Лукашенко прямо сейчас больше нет.
В итоге получается, либо Лукашенко действительно такой своенравный политик, который не позволяет никому даже за кулисами влиять на себя, либо он прилагает серьезные усилия, чтобы это не было видно со стороны.
