В МВД заявили: ГУБОПиК «отрабатывает» родственников и знакомых эмигрировавших противников власти, а также добровольцев, которые воюют в Украине. По версии силовиков, некоторые люди вне страны в связке со своими близкими в Беларуси «образуют скрытые ячейки содействия преступной деятельности и вербовке граждан для участия в вооруженных действиях на территории Украины». «Зеркало» спросило добровольцев, что они думают и чувствуют по поводу возможных визитов силовиков к их родным.
В целях безопасности собеседников и их родственников имена героев публикации изменены.
«Все это вызывает у меня уверенность, что мы делаем то, что нужно, и правда на нашей стороне»
— Злость, — одним словом описывает свои эмоции доброволец Ян. — Если кто-то давит на меня, я могу потерпеть, но если трогают близких… то уже простите… Я становлюсь очень злым. Ведь родители — самое святое, что есть у человека.
Обычно в интервью Ян не скрывает своего лица. Он воевал в Украине с 2015-го. До начала полномасштабной войны его родных силовики не дергали. После 24 февраля 2022 года к его маме приходили уже несколько раз.
— Вся моя семья живет в Беларуси — родители, брат, дедушка, дядя. Первый раз, когда ГУБОПиК приходил к маме, проверяли ее телефон. Смотрели, с кем она переписывается, перезванивается. Рассказывали, что на меня завели уголовное дело, — говорит Ян. — Два последних раза приходили уже местные милиционеры. Они просто говорили с ней про меня.
После того как силовики впервые постучали в дверь к близким Яна и проверили мамины контакты, сын решил на время оборвать прямое общение с родными. С тех пор они общаются только через знакомого.
— Кто принял такое решение? Хороший вопрос. Думаю, мы вместе. Для меня это было проще, я ведь понимаю, чего им может стоить контакт со мной. Для них, наоборот, все очень тяжело. Я все-таки их ребенок, — продолжает Ян. — При этом никто из близких не просил меня уйти из добровольцев: они понимают, что происходит в Беларуси, Украине и мире.
По словам мужчины, родные добровольцев на давление со стороны силовиков реагируют по-разному: «каждая ситуация индивидуальна, ведь у некоторых родители за Лукашенко». При этом, говорит он, никто из его побратимов из-за этого еще не уходил из ВСУ.
— Наоборот, все это вызывает у меня уверенность, что мы делаем то, что нужно, и правда на нашей стороне. Тому, кто победил законно, не нужен ОМОН, — рассуждает собеседник. — А когда ты уже опускаешься до такого, что терроризируешь родных бойцов, сражающихся за доброе дело, то для меня это многое говорит о человеке. В своем бессилии и злобе режим оказался загнанным в угол и уже не знает, что делать.
На вопрос, почему бойцы готовы пойти на то, чтобы временно не общаться с родными, но не согласны оставить службу, Ян отвечает так:
— Потому что от нас сейчас зависит судьба не только наших близких, но и всей Беларуси. Если мы сложим оружие, то не увидим независимой Беларуси еще долго, не увидим наших родных. От нас зависит и будущее наших родителей и страны.
«Мне кажется, когда силовики хотят что-то сделать, они делают и не предупреждают»
— Эта новость — чушь. Они как сажали, так и сажают. Вот в Гомеле недавно задержали людей. За что их забрали? Возможно, за подписки. Поэтому, думаю, ничего не изменится после очередного заявления. Мне кажется, когда силовики хотят что-то сделать, они делают и не предупреждают, — рассуждает доброволец Алексей. — К тому же в заметке они говорят про некие скрытые ячейки. Полагаю, если такие и есть, силовики про них не знают, только догадываются, вот и пытаются сделать так, чтобы люди засуетились, натворили каких-то ошибок и выдали себя. Но мое мнение, сегодня если кто-то в стране еще что-то делает, то это просто сами по себе активные люди. И не факт, что они знают кого-то из добровольцев.
Алексей не раскрывает своего настоящего имени. Его родные также не знают, чем он занят за границей. Их отношение к происходящему в Беларуси и мире он описывает коротко: «нейтральное». Вопрос, приходили ли к ним из-за него, собеседник оставляет без ответа.
— Те, кто у меня остался в Беларуси, не хотят никуда уезжать. Но многие родные добровольцев, которые как-то проявили себя после выборов и к которым у силовиков могли бы возникнуть вопросы, уже не в стране. А тех, кто никуда не выходил, мне кажется, дергать не будут. А если и будут, то, может, у людей тогда что-то включится и они поймут: нужно было выходить. Это, конечно, звучит жестоко, но в 2020-м небольшое количество людей по факту страдало за всех остальных. То же самое, как и сейчас, когда добровольцы сражаются и отдают жизни за всех белорусов. Мы же это делаем не для того, что хотим потом забрать себе страну. Большинство из нас вообще не собираются ни во власть, никуда. Они просто хотят жить, заниматься бизнесом. И чтобы у нас была европейская страна.
По словам Алексея, новости о задержании близких добровольцев или визитах к ним силовиков приходят уже не первый месяц. Такие сообщения, говорит он, нервируют, но они несравнимы с тем, что творится у человека внутри, когда он едет на боевую задачу.
— Вообще, когда воюешь, нельзя, чтобы на тебя что-то влияло. У всех нас другие задачи. К тому же на войне понимаешь: тюрьма — это не самое страшное, что может случиться.
На вопрос, как бойцы реагируют на подобные сообщения, собеседник отвечает так:
— Все это обсуждают люди, которые ходят на обычную работу, для них подобное — шок. У нас, когда мы видим «двухсотых» (убитых. — Прим. ред.), «трехсотых» (раненых. — Прим. ред.), такие сообщения не вызывают подобных эмоций. Ну есть и есть. Давление на родных происходило с самого начала и будет происходить.
«Как-то побратиму написали о задержании родителей и сказали сливать сведения о других ребятах. Он послал авторов сообщения»
— Моя позиция такая: родные мне небезразличны, но о какой борьбе может идти речь, когда ты сдался и сложил руки, как только кто-то надавил на твоих близких, — задает риторический вопрос доброволец Владимир. — Если ты этого боишься, то лучше вообще не браться за дело. Судьба родных меня тревожит, но это не станет причиной, которая меня остановит.
Владимир воюет в Украине с начала февраля 2022-го. Все это время его близкие остаются в Беларуси. Силовики приходили к ним уже не раз.
— Никаких видео их записывать не заставляли, но все равно сам по себе факт прихода этих людей домой — уже психологическое давление. В этом нет ничего приятного, — описывает ситуацию собеседник. — Большинство добровольцев не показывают своих лиц. Не хотят, чтобы кто-то о них знал. Я же считаю, все зависит от того, как человек себя чувствует. Если на него могут воздействовать через родных, то так и будут делать. Приведу пример одного из побратимов. Как-то ему написали о задержании родителей и сказали сливать сведения о других ребятах. Он послал авторов сообщения и распространил информацию об их просьбе. В итоге маму выпустили, отец потом тоже вышел.
По словам мужчины, он нередко думает о ситуациях, что силовики могут снова и снова приходить к его семье.
— Повторю, судьба близких мне небезразлична. А еще мне важны фамилии тех, кто к ним приходит, — говорит собеседник. — Чем более эмоционально эти приходы отражаются на родных, тем больше у меня будет вопросов к людям, которые приходили. И никто мне потом не сможет сказать: «Я выполнял приказ».
