На днях стало известно о переводе политзаключенной Натальи Херше из колонии в Гомеле в тюрьму Могилева. Об этом она сообщила в своем письме брату Геннадию Касьяну. Решение о переводе было принято судом на специальном выездном заседании. Тюрьма отличается от колонии более строгими условиями содержания, но самое важное, что специализированных учреждений такого типа для женщин в стране попросту нет. Мы обратились к специалисту за комментарием, чтобы понять, является ли содержание в тюрьмах женщин нормальной практикой для Беларуси, и узнать, что ждет Херше в учреждении такого типа.
«Это явление — крайне нераспространенное»
«Вообще, Уголовно-исполнительным кодексом не исключается такой вариант [перевода женщины из колонии в тюрьму], — комментирует юрист правозащитного центра „Вясна“ Павел Сапелко. — У женщин в этом смысле нет иммунитета, как в случае со смертной казнью или пожизненным заключением. Но нужно понимать, что перевод в тюрьму — это крайний метод воздействия на заключенного. Хуже, пожалуй, только назначение нового уголовного наказания по статье 411 (Злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения, исполняющего наказание в виде лишения свободы. — Прим. ред.). В этом случае заключенному могут добавить срок. Тюрьма же — это самые жесткие условия содержания, которые вообще могут быть».
По словам правозащитника, в случае перевода в тюрьму ко всем заключенным изначально «по умолчанию» применяется строгий режим. Если каких-то новых нарушений нет, через полгода осужденного могут перевести на общий режим. Основные отличия между режимами заключаются в разрешенном объеме передач и количестве свиданий: на общем режиме это одна посылка или передача и две бандероли в течение года, а также два краткосрочных свидания в году, на строгом — только одна бандероль и одно свидание.
«Нужно еще понимать, что такое тюрьма, — добавляет Павел. — Это покамерное содержание осужденных (в колонии заключенные могут относительно свободно перемещаться по территории учреждения. — Прим. ред.), выход на прогулку только раз в день и очень маленький выбор возможностей для работы. Привлечение к оплачиваемому труду в тюрьмах организовано исключительно плохо. У Херше и в колонии были с этим проблемы (политзаключенная в гомельской ИК-4 отказалась шить одежду для силовиков, из-за чего ее поместили в штрафной изолятор. — Прим. ред.), но там хотя бы был выбор. Работа в колонии вся плохая, но она хотя бы разная. А в тюрьме оплачиваемая работа это редкие варианты вроде поклейки конвертов. Это не значит, что в колонии хорошо, но в тюрьме в этом плане еще хуже».
Правозащитник утверждает, что перевод женщин в белорусские тюрьмы — явление «крайне нераспространенное».
«Вообще, подробной статистики по гендерному составу осужденных в Беларуси нет, — говорит собеседник. — Мы знаем о том, что в целом женщин-заключенных порядка 10% от общего числа, это данные 2018-го года, более свежих официальных цифр нет. Данных, сколько из них содержится в тюрьмах, я вообще никогда не видел. Остается ориентироваться только на сбор информации в рамках каких-то мониторингов, интервью и других подобных источников. Из них мы слышали, что в тюрьмах бывают женщины-заключенные, но чтобы каждый заключенный твердо сказал „да, в тюрьмах есть женщины, у них есть отдельные камеры“ или что-то в этом роде — такого не было. Говорят, что „слышали, что кого-то переводили“, но это очевидно происходит слишком редко, чтобы утверждать, что есть какая-то система».
Павлу известна фамилия только одной женщины, которая якобы была переведена в тюрьму, но, по его словам, это было очень давно. О случае рассказал один из осужденных: с его слов, его мать была так называемым «авторитетом» и содержалась в тюрьме. Источник правозащитник называет не очень надежным, но считает, что, скорее всего, история правдивая.
«Чего-то выдающегося об этой тюрьме мы не знаем»
По словам собеседника, если в могилевской тюрьме к моменту прибытия Херше не будут содержаться другие женщины, то она окажется, по сути, в «одиночке».
«И даже если там будет одна или две женщины, то у Натальи не будет „выбора“, с кем ей находиться в камере, — говорит Павел. — В случае с мужчинами администрация обычно при „заселении“ пытается учитывать разные обстоятельства, чтобы исключать какие-то конфликты. По крайней мере, конфликты стараются не провоцировать. Здесь же, видимо, выбора не будет».
Всего в Беларуси три тюрьмы: в Гродно, Жодино и Могилеве. По словам эксперта, заметной разницы между ними нет, режим одинаковый везде.
«Если не ошибаюсь, ранее было негласное правило, что в Могилеве содержались те, кто впервые осужден к лишению свободы, а в Жодино и Гродно — отбывающие наказание повторно. Но не уверен, что оно соблюдается и сейчас, — дополняет Павел. — Условия содержания в Могилеве в свое время очень красочно живописал [политзаключенный-анархист] Николай Дедок. От осужденных много чего слышим об этом учреждении, но чего-то выдающегося в этих рассказах нет».
Решение по Наталье Херше Павел Сапелко оценивает однозначно как ухудшение условий содержания.
«Причем это касается не одной ее, но и многих других политзаключенных, — отмечает он. — Правозащитники говорят, что несмотря на наши требования, власти не только не освобождают политзаключенных, но и еще больше ухудшают их положение. И это связано именно с характером тех действий, за которые они осуждены. Отношение к ним основывается исключительно на политическом характере их дел. Известно о случаях замены ограничения свободы на ее лишение, другие истории перевода из колоний в тюрьмы, как минимум один случай осуждения по статье 411 УК и последующего увеличения срока наказания. Все это заставляет нас с тревогой задумываться о судьбах остальных политзаключенных».
Наталья Херше, у которой двойное гражданство — Беларуси и Швейцарии, уже больше года находится за решеткой: ее задержали 19 сентября прошлого года после женского марша и осудили на 2,5 года за сорванную с омоновца балаклаву. В колонии Херше отказалась шить форму силовикам за что ее наказывали ШИЗО и ПКТ (штрафной изолятор и помещение камерного типа). Брат также рассказывал, что Наталью несколько раз уговаривали написать прошение о помиловании, но она отказалась.