Психиатрия в нашей стране — сфера довольно стигматизированная. О нахождении в таких больницах многие предпочитают умалчивать и уж тем более не горят желанием рассказывать об этом журналистам. Наша читательница Светлана попала в РНПЦ психического здоровья, что в Новинках, с депрессией и пограничным расстройством личности. Пройдя курс лечения, решила рассказать о своем опыте. По ее словам, в Новинках «тюремные условия, к пациенткам применяют физическую силу, привязывают, закалывают сильнодействующими препаратами просто так». С таким же условиями сталкивались и другие пациентки этого отделения. И вот что они рассказали.
Имена пациенток изменены в целях безопасности, их данные есть в редакции.
«Мне нужна психотерапия, а от врача слышу: "Нет"»
В отделении № 5 РНПЦ психического здоровья обычно лежат женщины, которые пытались совершить суицид, и те, кто находится в кризисных и депрессивных состояниях с высокой вероятностью суицида. 18-летняя Светлана попала туда в начале года.
— Это кризисное отделение только для женщин, — говорит собеседница. — Бóльшая часть случаев — это депрессия, пограничные расстройства. Туда запрещено, как написано на сайте, госпитализировать пациентов в состоянии алкогольного и наркотического опьянения, но часто их тоже привозят. Очень много несовершеннолетних. Есть палаты с пожилыми женщинами, у них в основном депрессия.
В отделении, где лежала Светлана, есть заведующая, два врача психиатра-нарколога. На сайте указано, что там работают два психолога и два психотерапевта. Лечение состоит из терапии и приема препаратов.
— К медикаментозному лечению вопросов нет, — говорит девушка. — А вот с психотерапией огромная проблема: за все шесть недель пребывания я смогла попасть на нее только два раза. А некоторые вообще не попадают. Хотя именно ради нее я и решила туда лечь. В первый раз, летом 2022 года, хотела выписаться на неделю раньше, потому что к тому времени подобрали лечение, а психотерапии никакой не было. Я могла уйти, так как госпитализация была добровольная, но лечащая врач говорила мне: «Нет». Они утверждают, что просто не хватает докторов, и поэтому нельзя попасть к психологу. Но по итогу для кризисных пациенток там остается только медикаментозное лечение.
Отсутствие психотерапии стало критичным и для 19-летней Илоны: у девушки диагностировали пограничное расстройство личности. В Новинках она лечилась осенью 2018-го и летом 2022 года.
— Вообще это заболевание не лечится медикаментозно, сугубо психотерапия. Только в тяжелых случаях принимают антидепрессанты, чтобы убрать психотические состояния, — говорит она. — Врач абсолютно не слушает, что ты говоришь. Я пришла лечиться, дайте мне психотерапевта. В ответ слышу: «Нет, тебе он не нужен». Хотя у меня в медкарте и диспансера, и приемного отделения написано, что как раз требуется. При этом к нам привозили людей в наркотическом и алкогольном опьянении (хотя на сайте сказано, что их нельзя госпитализировать в это отделение). И вот им вызывали психологов, а другие не получали помощи. В отделении довольно тяжелая атмосфера, время шло, мне не давали психолога — и я стала чувствовать себя хуже.
Наши собеседницы говорят, что в отделении № 5 есть негласный запрет на слезы. Тем, кто плачет, могут дополнительно назначить лекарства и даже привязать к кровати.
— Как только у тебя появляются слезы, сразу подходят другие женщины и говорят перестать, потому что нельзя, чтобы это хоть кто-то увидел, — рассказывает Илона. — Нам дают серьезные лекарства, и, вероятно, врачи думают, что если человек при этом все равно плачет, значит, лекарства не помогают. Хотя плакать можно из-за чего угодно: прочитать грустную книгу, поговорить с родными. Матерям очень сложно было звонить детям. Да и вроде как понятно, что слезы будут, если у тебя депрессивное расстройство или суицидальное состояние.
«Меня привязали к кровати на двое суток»
Первый этап в пятом отделении — наблюдательная палата. 18-летняя Маргарита лежала в ней в конце 2021 года. По ее словам, там за пациентками смотрят несколько дней, чтобы собрать более точную информацию об их состоянии:
— Наблюдательная палата обязательна для всех, кто поступает в больницу. Ты лежишь там два-три дня, а санитарка докладывает о твоем состоянии врачу. Делается все это, чтобы понимать, есть ли симптоматика, о которой человек не может рассказать.
В наблюдательной палате есть ряд ограничений: запрещаются ручки, карандаши и даже очки, а выходить можно только в туалет и обратно, без прогулок по коридору. Дальше пациентки попадают в обычную палату. Однако Маргарита говорит, что за любое непослушание персонал мог снова перевести пациента туда.
В этой палате девушка пробыла почти две недели после госпитализации. Она считает, что так долго там ее держали безосновательно: Маргарита давно проходила лечение, принимала препараты и в последний раз сама легла в РНПЦ из-за высокого суицидального риска. Признается, что рассчитывала на помощь, а получила дополнительную травму:
— Лечащий врач все это время держала меня на препаратах, не подходящих мне по диагнозу — галоперидол и диазепам. Они очень сильные: ты просто становишься овощем, постоянно спишь, хромает дикция. У меня лично кружилась голова, я постоянно плакала, хотя из-за травматичного опыта обычно не плачу. Из-за слез меня привязали к кровати на двое суток. Причем вязка была не простая: если обычно фиксируют руки и в редких случаях ноги, то меня фиксировали еще за подмышки. До сих пор не могу понять, почему со мной так было. Я приходила, чтобы лечиться, рассказывала все врачу. Да, когда ложилась, у меня было тяжелое состояние: параноидальный бред, психозы, галлюцинации. Эти состояния надо купировать галоперидолом и диазепамом, но инъекции делаются два-три дня, а не так долго.
Через две недели Маргариту перевели в обычную палату, но причины произошедшего ей так и не объяснили.
«У тебя нет прав, никакие законы не работают»
О самом отделении пациентки отзываются довольно красноречиво: почти все наши собеседницы сравнили условия в кризисном отделении с тюремными. В первую очередь — претензии к отношению со стороны медперсонала. К примеру, Светлана говорит, что медсестры и санитарки относятся к пациенткам довольно пренебрежительно:
— Бывает, что у медсестер нужно буквально требовать таблетки от головной боли или активированный уголь. Иногда они могут дать лекарства по своему желанию, а могут отказывать, потому что нет назначения врача.
С такой проблемой столкнулась и 29-летняя Ольга, которая в феврале нынешнего года провела в Новинках почти месяц.
— Две недели у меня была температура около 39 °C, и никто меня не проверял, пару раз только подходила медсестра, — говорит собеседница. — С высокой температурой приходилось каждый раз самой ходить на пост за градусником. Маски выдавать не хотели. Разрешали не более двух масок в день, хотя их нужно было менять регулярно.
Связь с внешним миром в отделении тоже ограничена: телефон у пациенток отбирают, им можно пользоваться только два раза в неделю по 10 минут с разрешения лечащего врача. На стационарные телефоны звонить можно с автомата, но только с пяти до восьми вечера. Но девушки отмечают: в отделении 60 человек, и поговорить можно от силы пару минут.
— Вместе со мной лежала девочка, которую привезли на скорой. И она просила у врача свой телефон, чтобы сказать родным, где находится, чтобы ей привезли вещи. И вот врач отказывала просто потому, что она «так хочет», — вспоминает Ольга.
— Когда я лежала, была распространена трудотерапия (она есть в официальном расписании, но по факту женщины просто работали вместо санитарок), и только таким образом можно было получить к себе хорошее отношение и возможность прогулок, — добавляет Светлана. — Но после того как пару месяцев назад написали жалобу, прогулки все же появились, трудотерапия перестала быть такой массовой и санитарки впервые за долгое время начали исполнять свои обязанности.
В самих палатах также много запретов, говорят бывшие пациентки: нельзя садиться на чужие кровати, запрещено подходить к окнам и смотреть на улицу. Вариантов досуга немного: в столовой, где есть телевизор, находиться не разрешали, прогулок не было, поэтому приходилось занимать себя самостоятельно. Так, Илона за время госпитализации нарисовала несколько картин по номерам и перечитала немало книг. И пропускали в отделение не все. Например, запрещена одежда со шнурками и большие упаковки влажных салфеток — считается, что с их помощью можно совершить суицид. И даже одобренный изначально скетчбук у девушки отобрали.
— Когда был карантин из-за коронавируса, нельзя было выходить в коридор, — вспоминает Илона. — Еще там проблемы с проветриванием. Когда не надо, постоянно выгоняют из палат даже старых бабушек и открывают окна, а когда надо, во время коронавируса, никогда не проветривали своевременно. Туалет три раза в день закрывали на уборку, люди могли не успеть сходить. Но больше всего поражало, что душ разрешали только один раз в неделю, чаще можно было ходить тем, кто работает. И вопрос: а как нам мыться? В раковинах? А если моешь голову там, к тебе подходят с вопросами. Получается, мы должны ходить грязными?
Проблемы с гигиеной обернулись для палаты девушки вшами. Средства для лечения педикулеза удалось получить только на третий день. Вместе с запретами кому-то рассказывать об этом.
— И все молчат, потому что боятся: если хоть что-то скажут, то останутся в отделении неизвестно на сколько. А там находиться невозможно, это все очень сильно давит. У тебя нет никаких прав, никакие законы не работают, тебе не к кому обратиться, — эмоционально говорит Светлана. — А куда идти, если даже администрация игнорирует жалобы? Приходится делать вид, что все хорошо, чтобы быстрее выписаться и забыть все происходящее.
Как отмечает Ольга, за три недели она не видела там ни одной буйной пациентки.
— Но при этом всегда находили тех, кого заломают и привяжут в палате, — говорит она.
«Хочется добиваться установления порядка»
Многие жалобы наших собеседниц связаны с одним лечащим врачом. По их словам, женщина могла назначать препараты без объяснений, не говорить диагноз, не давать звонить по телефону и игнорировать побочные эффекты. Например, Ольга свой диагноз не знает до сих пор:
— Мне его не озвучили. Многие девочки узнавали диагноз из больничного листа, но мне он не требовался. А когда я у врача спрашивала, от чего меня тогда лечили, она отвечала: «Не скажу». Или просто игнорировала.
Светлана вспоминает, что с этим же врачом она буквально играла в «угадай диагноз».
— Я к ней пришла, чтобы уточнить, что со мной, а она мне сказала: «У тебя есть три попытки. Угадаешь — скажу, не угадаешь — все». И свой диагноз я узнала только через месяц, когда пришла выписка! — возмущается собеседница.
В марте этого года одна из пациенток, рассказывают девушки, направила электронное обращение в Минздрав. Там она рассказала об условиях в отделении № 5, об отсутствии психотерапии. Спустя какое-то время обращение перенаправили на комиссионное рассмотрение в РНПЦ.
— Когда она начинала говорить, что применяются чрезмерные меры, вроде фиксации и закалывания препаратами, отвечали: «Это не так», — уточняет Светлана. — Мол, на самом деле применяется мягкая фиксация, все работает должным образом. И вообще якобы были случаи, что пациенты убивали врачей и других пациентов. Этим же аргументировали запрет подходить к окнам и долго смотреть на улицу. Хотя это отделение не для буйных, туда не кладут с психозом и шизофренией.
После первой жалобы, рассказывают Светлана и Илона, условия стали немного лучше: разрешили прогулки на час, отменили трудотерапию. Но останавливаться пациентки не планируют. Уже собралось больше десяти желающих писать коллективную жалобу в Минздрав.
— Хочется добиваться установления порядка. Чтобы все ответили за свои действия, — считает Светлана.
Также девушки настроены добиваться увольнения доктора, которая их лечила. Они считают, что ей просто не место на должности врача-психиатра.
«Сделаешь что угодно, чтобы не попасть туда снова»
После выписки основное желание многих пациенток — поскорее забыть то, что с ними происходило.
— Про лечение речи не идет, ты получаешь еще большую травму, — рассуждает Светлана. — Первые несколько дней становится легче, есть эйфория от того, что ты на свободе. Ходишь по улицам и не веришь, что можешь свободно передвигаться. Не веришь, что вокруг люди, что ты можешь в любой момент пользоваться связью. Но потом у меня опять начинался откат. И еще хуже становилось от осознания, что если я буду в кризисном состоянии, мне банально некуда будет обратиться. Не смогут помочь в условиях больницы. Казалось, если станет плохо, есть РНПЦ, где за мной будут наблюдать и можно будет восстановиться. Но то, что в больнице нужно еще больше напрягаться и бороться за свои права, очень сильно угнетает.
Об отсутствии эффективности от лечения в пятом отделении говорит и Маргарита. Единственной пользой она называет общение с другими пациентками. При этом уже подобранные лекарства девушке отменила лечащая врач, сославшись на их отсутствие в больнице. Готовность купить медикаменты самостоятельно ничего не изменила.
— Возвращаться туда не хочется именно из-за отношения к себе, — говорит она. — Первые две мои госпитализации прошли нормально, но это было другое отделение. Причем первый раз у меня было жутчайший психоз, припадки. Но не было пренебрежения, меня не клали обратно в наблюдательную палату, ко мне относились нормально. Лечащий врач постоянно поддерживала связь с моей бабушкой. В пятое отделение я ложилась, потому что был высокий суицидальный риск. А по сути выписываешься — и просто хочется все забыть. Приходишь потом в диспансер, говоришь: «Мне хреново». В ответ: «Ну, ложись обратно». А ты не хочешь.
С девушками солидарна и Илона. Она надеялась на помощь, которую, по ее словам, не получила.
— Просто выписывали таблетки. И если повезет, один раз встретишься с психотерапевтом при выписке, — объясняет она свое мнение. — Мысли были, что я попала не на лечение, а в тюрьму: нельзя сидеть на кровати, смотреть в окно, дверь в туалет не закрывается, ручек дверных тоже нет. Понятно, что это в целях безопасности, но очень давит. И вообще многие, с кем я общалась, лучше «умрут» окончательно, чем попадут туда еще раз. Понятное дело, рассказы не передадут всей атмосферы, но кажется, ты действительно сделаешь что угодно, чтобы не оказаться там снова.
Какой должна быть помощь в таком случае? Спросили у психиатра
В РНПЦ психического здоровья отделения различаются по специализации помощи, которая оказывается пациентам. Такое решение призвано сделать работу медиков эффективнее, ведь люди с примерно похожими сложностями могут помогать друг другу в понимании того, что с ними происходит. Также в отделении формируется специфическая среда, которую можно использовать для психотерапии. Это называется терапией средой, объясняет врач-психиатр Сергей Попов, проработавший в РПНЦ с 2007 по 2022 год.
— В такой ситуации пациенты и весь медицинский персонал функционируют как единая группа, которая стремится создать здоровую обстановку. К сожалению, у нас так не работает. Пациент почти никак не влияет на создание терапевтической среды в отделении, — говорит специалист. — К тому же часто в отделении могут оказываться пациенты и с другими психическими расстройствами. Поэтому когда мы говорим об отделении для женщин в кризисных и депрессивных состояниях, в реальности там получают помощь очень разные люди. В том числе с психозами, и тогда методы лечения там могут отличаться.
Если человек поступает с психозом, в таком случае может применяться галоперидол и временная фиксация, объясняет Попов. Такие меры нужны при состояниях, когда человек представляет угрозу для себя или окружающих.
— Но фиксация — это крайняя и временная мера, которая используется до момента, когда начнется действие лекарства. Безусловно, подобный опыт для женщины в кризисе или депрессии с суицидальностью вряд ли можно назвать терапевтическим. Так же сложно представить, что для таких пациенток необходимо использовать фиксацию или такие сильные (и «старые») антипсихотики как галоперидол. Можно использовать транквилизаторы (диазепам или клоназепам) и более современные антипсихотические средства. Но я подозреваю, что в РНПЦ могут быть проблемы с современными препаратами.
Единых методов лечения тех состояний, с которыми женщины поступают в кризисное отделение, нет: депрессия, личностные нарушения, подростковый срыв, нарушение адаптации или последствия насилия требуют разного лечения. Но во всех случаях, отмечает специалист, важна психотерапевтическая и психологическая помощь.
— Конечно, только лекарственная терапия без психотерапии может быть эффективна, но все же сочетание одного и другого дает максимальный результат, — говорит врач. — Лекарственная терапия может эффективно убрать симптомы, но, например, сложности в коммуникации, в социализации, адаптации или в каких-то очень конкретных жизненных и социальных ситуациях остаются нерешенными. Это приводит к скорым рецидивам и возвращению симптомов, суицидального поведения. Поэтому роль психотерапии при таких случаях очень важна, она помогает человеку сформировать инсайт (критический взгляд) на свое состояние и ситуацию и потом двигаться в сторону ответственности и что-то делать для своего благополучия.
В обращении пациентки отделения в Минздрав говорилось об отсутствии психотерапии, на что в ведомстве объяснили: причина в нехватке специалистов. Несмотря на это, существование отделения оправдано, считает Сергей, экстренную помощь там все же оказывают и жизни людей спасают.
— Но только этого мало. Психическое расстройство — не рана, которую зашил и отпустил человека со спокойной совестью. Нужна послестационарная помощь, реабилитация и поддержка. А ее нет, — говорит он. — И то, что в отделении нет психотерапии из-за нехватки специалистов, не главная беда. Проблема гораздо больше. У нас в принципе нет развитой амбулаторной психиатрической, психотерапевтической и социальной помощи. Отделение в РНПЦ — это только начало лечения. Психотерапия в отделении не может быть очень эффективной в снятии симптомов, слишком мало времени пациент там проводит. Но работа с психотерапевтом может помочь адекватнее оценивать свое состояние и понимать, что предпринять для улучшения психической саморегуляции.
Что же касается тюремных ассоциаций у пациенток, Сергей уверен: если в стране нарушаются права человека и развито структурное насилие, то же самое будет и в психиатрической клинике. Причем там будут нарушаться как права специалистов, так и пациентов.
— Но может быть другое объяснение. Если нет специалистов, которые могли бы быть в контакте с пациентами, заниматься с ними, обучать границам и безопасности, то появляется необходимость конкретных ограничений. Если в отделении есть хотя бы один пациент с опасным поведением, то все ограничения будут ориентированы на него, а всем остальным придется подстраиваться. Это вопрос распределения пациентов по отделениям, — считает Сергей Попов. — Чтобы психиатрическая помощь была эффективной, прежде всего нам нужно увеличение количества специалистов. Нужна развитая служба амбулаторной помощи (тогда больница для многих пациентов может вообще не понадобиться).
Мы говорим о нарушении прав (фиксация пациентов, постановка на учет, запрет на учебу или работу и так далее), но оно может существовать только в рамках извращенной системы, когда определенные люди «должны» быть исключены из жизни общества. На самом деле это не имеет большого отношения к безопасности других жителей. В результате люди с психическими расстройствами обычно оказываются более уязвимыми и подверженными насилию и злоупотреблению. Но в здоровом варианте психиатрия должна быть помощью, обращение к психиатру должно быть связано с облегчением состояния и улучшением качества жизни. Тогда люди сами осознанно и добровольно будут пользоваться этим.
Что говорят в отделении № 5 РНПЦ психического здоровья?
Обратив внимание на подобные публикации в телеграм-каналах, блог «Люди» позвонил в отделение с вопросом, действительно ли ситуация там обстоит таким образом. Оперативно связаться с заведующей изданию не удалось, и журналисты отправили в РПНЦ письменный запрос.
