В Минске в конце марта был задержан россиянин Олег Тараненко. Он оставил красно-белую надпись «Лука Мудищев» на машине мужчины, с которым у него возник конфликт. После этого он сам решил сдаться в милицию, но сотрудники расценили эту надпись как «оскорбление Лукашенко». В итоге Олега арестовали на 15 суток, которые отправили отбывать на Окрестина. Бывший арестант рассказал «Весне» о допросе в КГБ и попытке вербовки, прохождении полиграфа и высылке в Россию.
Написал на машине из ревности «Лука Мудищев», а в итоге был задержан за пикетирование
Олег Тараненко — гражданин Российской Федерации, который долгое время проживает в Германии. 21 марта его задержали в Минске, где он некоторое время находился по личным делам.
Причиной задержания стала красно-белая надпись «Лука Мудищев» на машине водителя «Яндекс.Такси», которую Олег оставил из-за конфликта с практически незнакомым мужчиной.
— На следующий день я понял, что в порыве эмоций совершил глупость, плюс узнал, что за подобное в Беларуси можно действительно получить проблемы. Не желая на самом деле человеку зла, я решил не прятаться в кусты, а пойти и самому во всем сознаться, — объясняет Олег.
Силовики же рассмотрели в надписи политический характер и расценили это как оскорбление Лукашенко.
«Радостно сообщили, что они меня сдадут в ФСБ»
— Я пришел сам к милиционерам и сказал, что это я разрисовал машину. Со словами «Мы уже открыли по этому факту уголовное дело» и «Мы нашли бы тебя в любом случае» они меня задержали, надели наручники и повезли на съемную квартиру. Там начали рыться в моих личных вещах, смартфоне, ноутбуках. Прочтя мою почту и прочие мессенджеры, поняли про мои проукраинские взгляды и сразу же радостно сообщили, что они меня сдадут в ФСБ, а там мне уже намотают по полной.
Кроме этого, они очень явно хотели найти подтверждение, что я не по причине ревности написал это, а получил задание от кого-то, что это была спланированная акция, понятное дело, некими «кураторами». Они искали фотографии, и меня, наверное, спасло от еще большего наказания то, что я ни разу не сфотографировал место своего «преступления». Иначе, как я теперь понимаю, я бы пошел по статье «экстремизм» и «попытка свержения власти в Беларуси».
Машина была темного цвета, поэтому надпись «Лука Мудищев» была написана белой краской, а «Луку» внутри еще красным обвел для лучшей контрастности. Но при этом, что самое смешное, я не знал, что «красно-белое» — это в Беларуси страшный криминал, представить не мог, что для органов это повод «закрыть» любого человека.
«Поставил лицом к стенке и очень умело стукнул мне по правой почке»
— С первых же контактов с представителями органов я не скрывал своей позиции в том, насколько я против того, что Россия напала на Украину, какими бы аргументами они ни пытались оправдать это. Почти все как под копирку, как на политзанятиях, мне приводили аргументы — «по-другому было нельзя».
В первое же утро задержания участковые в отделении милиции Фрунзенского района разыграли со мной «доброго и злого полицейского». Первый, Владислав Евгеньевич, встретил меня очень агрессивно, сразу объявил меня врагом Беларуси, надел наручники, поставил лицом к стенке и очень умело стукнул мне по правой почке. Тут же, между делом, сообщил, что все, с кем он общался по подобным делам, ломались, а если не ломались, то приходилось ломать им кости. Потом пришел «добрый» подполковник и под воспитательную беседу быстренько на меня составил протокол, где я, оказывается, читаю NEXTA, знаю про красно-белую символику, хотел «нарушить общественный порядок» и прочие административные грехи. Когда я подписал, он заметил: «Скажи спасибо, что я не написал тебе экстремизм».
В РУВД на Олега составили два административных протокола. Мужчина вспоминает, что сами участковые, которые составляли протоколы, удивлялись, что действительно есть поэма «Лука Мудищев», поэтому надпись не должна иметь отношения к Лукашенко.
В итоге суд Фрунзенского района Минска признал Олега виновным и назначил ему 15 суток ареста. После суда мужчину перевели в ЦИП на Окрестина.
В шестиместной камере на Окрестина было 28 человек
— В ЦИПе на Окрестина я сидел в трех камерах. Первая была четырехместной, и в ней находилось 10−12 человек. Потом нашу и еще одну камеры отправили в одну большую шестиместную, где в первую ночь нас было 28 человек. Там были в основном «политические» за исключением бездомных и рабочих, которых по каким-то причинам нельзя было вывозить на работы. Во всех камерах было только 3−4 человека «неполитических». Я подшучивал, где еще можно встретить столько хороших людей в пересчете на квадратный метр, как не в бэчебэшной камере Окрестина.
В этой большой камере окно практически не открывалось, и мы там пытались открыть окно, которое было за решеткой, сделать хотя бы небольшую щелку. Потому что иначе там была страшная духотища, вода текла по стенам.
Есть там вентиляция, но они включают ее по большим праздникам, самое большое — два раза в сутки по 2−3 часа (наверное, электроэнергию экономят?), и то если будешь себя хорошо вести и хорошо попросишь. «Кормушка» была постоянно открыта. Если бы ее держали закрытой, то тогда вообще невозможно было бы дышать.
Во всех камерах я спал на железной кровати, на втором этаже, которая в простонародье называлась «гриль». Это две рамы из уголков, одна над другой, по счастью, сваренные ребром вниз. Говорят, где-то есть такие же, только ребрами вверх, чтобы матрас не сползал. Длинные полосы пятисантиметровой ширины из железа, приваренные вдоль кровати и поперек. Матрасы «политическим» не полагаются. Чтобы просто лежать на этих железках, нужно хорошо приспособиться. Пришлось пройти курс начинающего йога. Сразу не у всех получается. На нижней «койке» обычно лежали по двое, на верхней один — боялись свалиться. Места под кроватями или просто на полу между кроватями считались «блатными» — там можно было хорошо выспаться.
По словам Олега, в камере многие арестанты болели. При этом лекарства, которые родные передают в изолятор, до задержанных часто не доходят, а витамины передавать нельзя.
— Надзиратели были не все жесткие: кто-то был помягче, кто-то — повреднее. Они четыре раза в час обходят все камеры. Благодаря этому арестанты ведут учет времени и по количеству проходов примерно подсчитывают, сколько сейчас времени.
Там абсолютно нечего делать. Для многих, в том числе и для меня, это было одно их самых угнетающих вещей. Подъем в 6, отбой — в 22.00. Ночью — промежуточные подъемы. Обычно два раза за ночь дежурный кричит в кормушку «Подъем!», все должны проснуться, встать, немного постоять, потом «Отбой!», а дальше — дрыхнуть. Утром единственное «развлечение» — обход. Всех выводят в коридор, ставят лицом к стене. Каждого заключенного обыскивают, включая обувь. Начальник смены выкрикивает фамилию, ты должен молниеносно назвать свое имя и отчество. Если задержишься, говорят, можешь получить дубинкой, но у нас такого ни разу не случилось. Был один парень, заикался и первый раз с большим трудом произнес, но потом натренировался и отвечал почти без запинки. В это время в камеру заходили другие сотрудники и устраивали «шмон» — проверяли все вещи на предмет «нелегальных».
Следом шла врач, у которой можно попросить лекарства, но в тюремной аптечке почти ничего нет — парацетамол и уголь. Из-за очень тяжелой атмосферы практически все кашляли, шмыгали носами или болели вирусными. Есть возможность у родственников снаружи передать лекарства. Витамины нельзя. Если ты не болеешь, но лекарства на тебя есть, все равно просишь дать, для других или в общую аптеку. Но лекарства могут передать, а могут и нет. Поэтому иногда до заключенных не доходило, а отдавали им только на выходе.
«Ему очень сильно били по коленям»
По словам Олега, некоторые из его сокамерников были избиты при задержании или уже после.
— Был Костя, которого избили за то, что, когда его спросили «Ты что, идиот?», он засмеялся. И ему очень сильно били по коленям. У него были страшно опухшие ноги и очень болели.
Психологически они очень давят и унижают. Например, у нас в камере было сильное испарение, и глазок все время запотевал, и нужно его было протирать перед очередным проходом. Если забыл, то надзиратель говорил: «Если я в следующий раз приду, а глазок будет мокрый, то я закрою кормушку и еще людей прибавлю».
«Когда ты сидишь на полиграфе, тебе вообще нельзя шевелиться»
По словам мужчины, перед допросом КГБ на Окрестина к нему отправили психотерапевта — Максима.
— С первого же дня задержания я был в «разработке» КГБ. Я сразу выделил следователя от них — молодой, спокойный молодой человек, резко контрастирующий манерами поведения с участковыми РОВД. Он проводил допрос уже после того, как подполковник получил от меня протокол. В ЦИПе разработка продолжилась.
Три нижних этажа ЦИПа — «жилые», а четвертый — «офис», с кабинетами и прочими хозяйственными помещениями. Сначала там в одной комнате я общался с психотерапевтом около 20 минут.
Он пытался понять, на самом ли деле я такой несчастный, что из-за женщины оставил такую надпись, или я прикидываюсь. Давал мне разные советы, например, «месть нужно подавать холодной». Потом меня повели на полиграф. Примерно часа два это длилось. Когда ты сидишь на полиграфе, тебе вообще нельзя шевелиться, даже думать не рекомендуется, пауза — подозрение, палец пошевелился — это уже реакция для них, так на их сленге звучит попытка слукавить.
Все проходило мирно и цивильно. Очень вежливые эти люди — сотрудники белорусского КГБ. Мне даже прочитали лекцию, когда и кто его изобрел, и рассказали, что было прообразом — китайское испытание рисовой мукой. Сейчас это такая коробочка с проводами и датчиками, которая ставится на стол перед сотрудником, и он там крутит резисторы и включает разные тумблеры. Ты сидишь на стуле, под все четыре ножки которого кладутся датчики, человека опоясывают в двух местах проводами. В результате если во время ответа на серию пошевелить мизинцем ноги или напрячь где-то мышцу — полиграф это отловит и тебе засчитают «реакцию».
«Солгали ли вы, отвечая на предыдущие вопросы?» — принцип прохождения полиграфа
— Процесс прохождения полиграфа состоит из множества серий. Каждая серия состоит из некого утверждения или вопроса, например: «В какой форме вы получали денежные средства от спецслужб?». При этом неважно, что в другой серии был отдельный вопрос «На какую спецслужбу вы работали?», и ты на все отвечал «нет». После этого задаются бинарные вопросы, на которые можно ответить либо «да», либо «нет». «Вы получали деньги на карту?» «Вы получали средства криптовалютой?» И так далее. В случае, если непонятно, «да» или «нет», нужно ответить «нет». После каждой серии задается один и тот же вопрос: «Солгали ли вы, отвечая на предыдущие вопросы?». Якобы можно покаяться и исправиться, но я, естественно, говорил «нет».
Сначала происходит процесс настройки под конкретного персонажа. Например, вопрос: «Как вас зовут?». И дальше серия бинарных вопросов. «Вас зовут Алексей?» Отвечаешь «нет». «Вас зовут Борис?» — «Нет». «Вас зовут Олег?» — «Да». Таким образом они выявляют уровень реакций на вопрос между «правильным» и «неправильным». Потом нужно «солгать», например, на вопрос «Вас зовут Олег?» нужно ответить «нет».
После первоначальной настройки начинают задавать вопросы конкретно по делу, что именно их беспокоит, и за что можно привлечь к ответу. Они задают очень много вопросов, часто почти одни и те же по смыслу, и надеются, что если человек говорит неправду, то рано или поздно это обнаружится. Потом начальник на Козлова мне сказал, что полиграфист не уверен — у меня 50/50 и есть подозрение, что я не до конца говорил правду.
«Спрашивали, работаю ли я на ГУР Украины»
Вопросы, которые задавали Олегу для проверки на полиграфе, касались только Украины и Беларуси, а про Россию не спрашивали вовсе.
— Спрашивали у меня про Украину, выполнял ли я чьи-то задания, работаю ли я на ГУР Украины, общаюсь ли я с жителями Украины, донатил ли на ВСУ, работаю ли со спецслужбами Германии или каких-то третьих стран, выполнял ли я чье-то задание, был ли в 2020 году в Беларуси, когда в последний раз был в Украине, получаю ли деньги за свою деятельность, прибыл ли я в Беларусь, чтобы собрать информацию о силовиках. Про Россию они ничего не спрашивали.
«Нас интересуют белорусские активисты Германии»
Завербовать Олега сотрудники КГБ пытались перед окончанием срока ареста. Его с Окрестина забрали на «беседу» и увезли в управление на ул. Козлова в Минске.
— Когда до освобождения оставалось несколько дней, они потащили меня к ним на ул. Козлова. Там никто не представлялся. Я спросил, как их зовут, а они ответили, что какая разница.
Я живу в Германии достаточно давно, но гражданство до сих пор не сделал. Поэтому они использовали российское гражданство в качестве орудия шантажа, что передадут ФСБ. А в России по нынешним законам если захотят, то могут что угодно прикрутить. При этом они мне говорили, что белорусский КГБ и российская ФСБ — это одно и то же, то есть одно целое, состоящее из двух половинок.
В общем, начальник поставил передо мной дилемму: «Либо вы возвращаетесь в Германию и начинаете на нас каким-то образом работать, либо мы вас отправляем ФСБ, потому что мы им отправляли по вам запросик и они вами интересуются».
Я им говорю, да какой от меня толк, я же очень честный, вы же помните, я сам сдался. Он внимательно на меня посмотрел и сказал: «Тогда в ФСБ».
Ну я спросил, что вообще делать надо в Германии. Он сказал, мол, «нас интересуют белорусские активисты Германии, но не то, чем они там занимаются, а нам бы выяснить, кого завербовали немецкие спецслужбы». У меня сразу мелькнула мысль, это что, Аллен Даллес? Весна 45-го?
«Пришел начальник миграционной службы и спросил, могу ли я купить себе билеты в Москву»
— В итоге он ушел, и со мной остался мой спокойный безымянный следователь. И я ему говорю, друг мой, не хочу я к ФСБ ехать, зови своего начальника, и буду заниматься вашими делами. А там оставалось дня три-четыре до того, как меня должны были освободить.
Ну я и думаю, что скоро принесут мне инструкции, чем я там должен заниматься, а в ответ — тишина. Позже на Окрестина пришел сам начальник миграционной службы и спросил, могу ли я купить себе билеты и лететь в Москву. Я сказал, что могу, но вроде бы я уже договорился с вашими старшими товарищами.
И он мне ответил, что, конечно же, он с ними общался, но они еще думают, в какую сторону мне ехать: в Германию на своей машине или в Москву. Он добавил, что «если не согласитесь на самолете туда лететь, то будем ждать, пока приедет какая-нибудь машина, и мы вас все равно довезем и передадим». Выглядело все это противно.
«Ты у нас еще долго будешь сидеть»
После окончания «суток» мужчину не выпустили, а перезадержали по новому протоколу, составленному за ту же надпись, за которую он уже отбыл наказание. При этом местные участковые, которые задерживали, ему в машине доказывали, что по белорусским законам его могут осудить много раз.
— Когда меня 5 апреля выпустили после 15 суток, они мне сказали, что разрешат выехать в Германию на собственном автомобиле и не будут высылать в Россию. Но при этом никаких заданий мне не дали, что выглядело достаточно подозрительно. Они меня выпустили в восемь вечера и сказали прийти утром следующего дня к 8.00, чтобы забрать оба своих паспорта в ОГИМ (отдел гражданства и миграции).
В итоге, когда я приехал, вместо этого они вызвали снова сотрудников Фрунзенского РУВД и надели наручники. О, думаю, «карусель», про которую так часто я слышал в камере, здравствуйте!
Когда меня повезли в ГОМ, в машине они мне с пеной у рта доказывали, что за одно и то же правонарушение по белорусским законам можно судить не один раз. «Ты у нас еще долго будешь сидеть». В тот же день они составили на меня «следующий» протокол за «несанкционированный пикет в три часа ночи».
«У них ничего нет, осудить меня не могут, поэтому приняли решение отправить меня в Москву»
— Ночью они меня снова повезли на Окрестина. В пятницу утром повезли опять в тот же РОВД на суд. Судьи сидят где-то в своих кабинетах, сам суд проходит по скайпу. Связь очень ненадежная, часто обрывается, «обвиняемые» ждут по полчаса и больше, пока она восстановится. В тот день со мной были еще восемь человек — все по БЧБ. За день осудили всех, кроме меня. А выяснилось, что все-таки нельзя за одно правонарушение судить дважды.
Похоже, судья увидела (а может, была та же самая), что меня за это уже судили. Плюс мне нашли адвоката, что удивительно. И, возможно, судья увидела, что у меня есть адвокат и тот укажет ей на «маленькую» нестыковочку…
По белорусскому законодательству по «административке» нельзя держать более трех суток без предъявления обвинения, а мои 72 часа заканчивались утром в воскресенье. У них ничего нет, осудить меня не могут, поэтому приняли решение отправить меня в Москву. Я должен был сам себе купить билет, никаких тебе государственных трат.
«Бил меня руками, ногами, левую почку конкретно мне отбил»
После попытки Олега убежать из ОГИМа из-за перезадержания начальник его отвел в отдельное помещение и сильно избил.
— Мне совсем не нравилась идея лететь в Москву, а они мне еще говорили, что меня там встретят. Глядя на общую обстановку вокруг себя, я решил бежать. Охраны там нет, обычное гражданское учреждение. Они с меня наручники сняли и решили, что я адекватно-безопасный. Когда они отвлеклись, я выскочил из кабинета и понесся вниз. Теперь понимаю, глупость сделал, исходя из того, в каком состоянии находился. В общем, убежать мне не удалось, поскольку время, проведенное на Окрестина, совершенно не способствует повышению физической формы. Легконогий сотрудник догнал меня и подсек.
Начальник очень сильно разозлился, сразу же отвел меня в «красный уголок», или как у них там это называется, и отвел там душу, знатно меня отлупив. Бил меня, лежачего, руками, ногами, фингал оставил на пол-лица и левую почку конкретно мне отбил, потом долго болела — месяца два.
«Он сказал, что сам родился и вырос в Украине и знает, какой там народ, и, мол, правильно, что их начали бомбить»
За попытку убежать мужчину не привлекли к административной ответственности, а просто отправили его на самолет до Москвы, потому что билет был уже куплен.
— Для того, чтобы увезти меня в аэропорт, приехал тот самый «злой полицейский», Владислав Евгеньевич. Он, в свою очередь, отвел меня в туалет и коленями с криком «Я знаю, ты собираешься снова бежать» бил меня по квадрицепсам бедер. Одно бедро, должен сказать, отбил, я ходил после этого хромая, второе мне удалось сохранить, потому что я не стоял, как пень, а уворачивался и даже имел наглость так выставлять свои колени, что он, кажется, тоже на них в какой-то момент напоролся. Этот парень, похоже, более «образованный», его хорошо наставили, что и в каких случаях нужно «отбивать».
В аэропорт ехать было достаточно долго, и все это время мы беседовали с ним. Удивительно, мне уже много лет, но у него почему-то была мотивация меня «перевоспитать». Сначала он мне рассказывал, какие украинцы плохие люди. Он сказал, что сам родился и вырос в Украине и знает, какой там народ, какие они подлые, и знает, чего от них ожидать, и, мол, правильно, что их начали бомбить. И вообще, если я за Украину, почему я не пошел за них воевать? Говорю, верующий я, держать оружие не позволяет совесть. Остаток времени он мне доказывал, что христианство — это все обман. Тем не менее время на него я не считаю потраченным зря. И даже на его «классическое» подставить ударившему другую щеку мне удалось достойно ответить.
В итоге Олегу поставили запрет на въезд в Беларусь на 10 лет и отправили самолетом в Москву.
— Наручники с меня сняли только перед тем, как мне надо было проходить регистрацию. Тогда он мне отдал и два паспорта. В ОГИМе мне поставили запрет на въезд в Беларусь на 10 лет. Никаких больше документов мне не дали, осталась только справка-счет, по которому мне предписывалось заплатить за каждый день пребывания в многозвездочном отеле Okrestina.
— Посадили меня в самолет. А мои компьютеры и телефоны передали с экипажем, как мне сказали, но сам процесс передачи я не видел. Ничего из этого мне так и не вернули. Один из ноутов был рабочий, от немецкой фирмы, в Германии меня из-за этого впоследствии уволили.
Весь час в самолете до Москвы про себя я пытался хоть как-то представить, что меня ждет, как тяжко будет моим близким узнать, где я, что я. Выстраивал линию поведения в новых условиях, на что соглашаться, на что не соглашаться ни при каких обстоятельствах. Но во Внуково, в противоположность тому, что обещали, меня никто не встретил. Чувствовал себя неуловимым Джо.
После высылки Олег покинул Россию и сейчас находится в безопасности.