Младшему сыну Андрей Шарендо, муж политзаключенной Полины Шарендо-Панасюк, сначала рассказывал, что маму забрали черные люди и она скоро вернется. Но «скоро» не наступает уже два с половиной года, мальчик понимает, что мама в тюрьме, и семья приспособилась жить втроем. Мужчина пытается готовить не хуже жены и держать новый дом в чистоте, как она. Но признается, что в некоторых вопросах без супруги справляться непросто, а заменить ее для детей не в силах ни он сам, ни кто-то другой. Андрей рассказал «Зеркалу», каково быть в роли отца-одиночки. Собеседник уверен, что эта роль — временная, но никто не знает, когда для семьи наступит счастливый финал.
Полина Шарендо-Панасюк и ее муж Андрей Шарендо — жители Бреста, активисты «Европейской Беларуси». Женщину задержали 3 января 2021 года. Позже ее обвинили в насилии в отношении милиционера (ст. 364 УК) за то, что она поцарапала сотрудника, который пришел к ней домой, а также в оскорблении Лукашенко (ст. 368 УК) и представителя власти (ст. 369 УК). Через полгода политзаключенную осудили на два года.
7 апреля 2022 года активистку приговорили к еще одному году колонии за «умышленное неповиновение требованиям администрации учреждения исполнения наказаний». Через несколько месяцев ее перевели из гомельской колонии в ИК № 24 в Речицком районе.
Позже на Полину завели еще одно дело по ч. 2 ст. 411 УК за «злостное неповиновение требованиям администрации исправительного учреждения».
В мае 2023 года она заявила, что хочет выйти из белорусского гражданства «в знак протеста против пыток в колонии».
«Ходить на концерты, когда самый главный человек в жизни терпит невероятные страдания, я не могу»
Муж политзаключенной Андрей обычно просыпается в 6.30 утра. Пока шел учебный год, после подъема он готовил завтрак и помогал собрать на учебу рюкзак старшему сыну, а после шел будить младшего. В дождливом Вильнюсе по утрам ребенка тащить из постели приходилось буквально за руки и ноги, шутит отец. Дальше его нужно было отвести в садик, пока старший уходил в школу.
— Семь месяцев у меня были курсы, и после них, где-то в 15 часов, я делал что-то по дому, прибирался, готовил. Приходил старший сын, мы занимались уроками, а потом я снова бежал в садик и оттуда вел ребенка к дефектологу или психологу. А дома после 18 начиналась моя работа, до 12 ночи я сидел за компьютером и еще мог присматривать за детьми, укладывать их спать, прибраться перед сном. Потом ложился и в 6.30 день начинался снова. Так было целый год до каникул. Не скажу, что это сложно, — все-таки многие эмигранты работают физически… Иногда я могу посмотреть серию сериала, например, но когда жена за решеткой, не до отдыха. Ходить на концерты, еще куда-то, когда самый любимый, самый главный человек в жизни терпит невероятные страдания, я не могу.
У временного отца-одиночки в таком графике времени на себя практически не остается — лишь иногда в выходные. Так же до задержания и его жена Полина посвящала все свое время семье и детям.
— Она старалась, чтобы дом был уютным, все кровати всегда были убраны, одежда лежала на своих местах. Полина — хорошая мама, но и строгая. Учила сыновей убирать за собой, следить за чистотой вокруг, класть вещи на места. У нее это очень хорошо получалось, тут я ей проигрываю, — смеется Андрей. — Мне просто проще самому все это сделать, потому что нет времени, но это ошибочный подход, я знаю. Полина всегда следила, чтобы у детей были хорошие прически. Это у меня тоже не очень получается (смеется). Но, думаю, к возвращению мамы мы мобилизуемся, чтобы она не заметила за нами таких вредных перемен. Когда наша мама вернется, это будет большим праздником, и мы все будем делать, чтобы семья жила еще лучше и любви было еще больше.
Старшего сына семьи брестских активистов зовут Славомир, сейчас ему 14 лет. Младший — семилетний Стах, в этом году пойдет в школу. Два с половиной года назад силовики забирали Полину из дома на глазах у тогда еще четырехлетнего ребенка. С этой травмой семья справляется практически все это время.
— Первые полгода после августовских событий для нашей семьи были очень тяжелыми, потому что я сам под административным арестом провел в сумме больше трех месяцев. Перед Новым годом, когда я стоял у подъезда со Стахом, меня тоже брутально задержали. Праздник я провел в ИВС, а когда вернулся, узнал, что была арестована Полина, — вспоминает мужчина. — Тогда утром 3 января в дверь с утра постучали, потом ее выломили и в квартиру ввалились около десяти сотрудников, в том числе омоновцы в полной экипировке. Сейчас это уже никого не удивляет, а тогда казалось сумасшествием! Стах видел, как громят квартиру, как маму забирают в наручниках непонятно куда. Это был страшный стресс. После этого он плохо спал на протяжении года. Иногда прибегал ко мне в слезах и спрашивал, где мама. Тяжело такое объяснить. У детей был жуткий стресс.
В 2021-м Андрей Шарендо просидел больше месяца под домашним арестом по обвинению в оскорблении Лукашенко и призывам к действиям, направленным против нацбезопасности. После суда над женой мужчина смог попасть к ней на свидание, а после подготовился и сбежал из Бреста, затем — из Беларуси. С детьми пришлось на время расстаться, из-за легализации и начала войны расставание затянулось на восемь месяцев. Весной 2022-го Стах и Славомир переехали в Литву к отцу.
Редакция «Зеркала» вместе с десятками других независимых медиа и общественных организаций запускает марафон помощи политзаключенным и их семьям «Нам не все равно!». Мы будем собирать деньги для людей, которых белорусский режим всеми силами пытается изолировать. Власти хотят, чтобы политические заключенные и их близкие чувствовали себя забытыми — и нам, белорусам, крайне важно этого не допустить. Помогите людям, оказавшимся за решеткой за свои убеждения.
Здесь подробности марафона и важная информация для читателей из Беларуси
Ради вашей безопасности редакция «Зеркала» призывает не донатить с карточек белорусских банков. Если вы читаете это находясь в Беларуси — вы уже делаете очень важное дело. Вы преодолеваете страх и не даете режиму заставить вас не смотреть по сторонам.
Деньги будут собираться на единый счет фонда «21 мая», созданного Ольгой Горбуновой, представительницей Кабинета по социальным вопросам. После они будут переданы организациям, помогающими политзаключенным и их семьям.
Минимальное пожертвование установлено на уровне 5 евро для того, чтобы не дать недоброжелателям заблокировать кампанию по сбору средств большим количеством крошечных платежей — они вызывают подозрения у платежной системы, и она останавливает прием денег.
Там мужчина окончил бухгалтерские курсы и устроился по специальности. Почти все время ему приходится подрабатывать: на нем, помимо двоих подрастающих сыновей, еще и помощь политзаключенной жене.
— Конечно, жизнь в эмиграции (а Вильнюс — дорогой город) тянет деньги. Несколько месяцев назад мы собирали Полине вещевую посылку, и она потянула на полторы тысячи евро. Причем там не было ничего «люксового» — обычные вещи. Для меня это очень большие деньги — полтора месяца работы. У меня нет времени на отчаяние — тут даже свои дела успеть сделать сложно, потому что во время войны, когда Европа переполнена беженцами из Украины, поднялись цены на жилье, продукты, отопление, приходится тяжело. Нужно много работать, искать подработки, это занимает время. Я просто обязан это делать, потому что себя и детей я стараюсь обеспечивать сам, и пока у меня это получается.
Но я очень благодарен людям, которые помогают нашей семье. Вся эта помощь идет на Полину. Я всегда говорю, что адресная поддержка семей политзаключенных — лучший вариант. Тем, у кого есть возможность помогать, очень важно это делать. Потому что когда в семье есть политзаключенный — это колоссальные расходы. Но важна и психологическая поддержка, потому что иногда кажется, что ты один, хотя это не так.
«Не знал, как вообще подойти к утюгу, на стиральную машину смотрел с опаской»
С чем точно мужчине приходится разбираться одному — так это с воспитанием детей и уходом за домом. До разлуки в семье Шарендо-Панасюк не было разделения обязанностей по этой части. Полина чаще готовила и занималась уборкой, Андрей ей помогал. Детьми и уроками, признается, чаще он занимался сам.
— В этом плане для меня ничего не изменилось. Но Полина очень хорошо готовит, а я этим занимался не так часто — мог что-то простенькое, но завтраки, какие-то каши не делал, а опыта варки супов у меня вообще не было (смеется). У нее всегда был уклон на полезную еду — овощи, фрукты, все тушилось, делалось на пару. Может, не все нравилось детям, но правда, всегда было вкусно. Поддерживать тот же уровень качества еды для меня было сложновато. Но еще в Беларуси я и в Полинины рецепты подсматривал, что-то гуглил и все-таки научился готовить. Правда, тушить и готовить на пару до сих пор не получается.
Кстати, ее конек — морепродукты, так что рыбный день у нас был не раз в неделю. И это была просто вкуснотища! Даже если это речная рыба или непонятного вида осьминоги и мидии. Получалось настоящее чудо, и мы с удовольствием ели. У нас сейчас трое мужчин в семье, и я стараюсь больше мясных блюд готовить… Но, кстати, надо приготовить что-то, как говорила Полина, из морских гадов (смеется).
Еще у нее дома всегда был идеальный порядок. Тут я тоже научился мыть полы, окна, хотя раньше этим не занимался и не знал, как вообще подойти к утюгу, на стиральную машину смотрел с опаской (смеется). Надеюсь, все-таки я справляюсь и дети растут здоровыми, ухоженными.
Но если с подготовкой детей к школе у Андрея все получается, то в патриотическом образовании не все так гладко. Это всегда было на супруге, и ее увлекательных историй семье не хватает.
— Полина по первому образованию историк и рассказывала старшему сыну с пяти лет про исторические события, страны и их связи, про известных людей Бреста и Беларуси, культуру страны, какие-то дома и здания, что в них происходило. Этого не хватает… Я по первому образованию инженер, а по второму менеджер, мне сложновато быть таким преподавателем, — объясняет мужчина. — В том, что старший сын говорит по-белорусски, знает историю, географию страны — большая роль Полины. Мы любили ходить в походы, практически каждый свободный день или выбирались на природу, или ехали в деревню. Купили дом недалеко от Бреста, в районе, откуда идут корни Полины, и много времени последний год проводили там. Детям очень нравилось быть в деревне, на природе, ходить на ферму, следить за домашними животными — это поглощало их на лето. Ну, а Полина старалась этот домик сделать максимально уютным, красивым, не жалела ни времени, ни денег. Мы хотели, чтобы у нас было что-то свое в деревне, а не только в городе, — своя маленькая родина. Такая связь с Беларусью. И все это — Полина. Она просто чудесная мама. Мама, которую я не могу заменить. И то, что у нас забрали возможность быть в этом доме, тоже большая трагедия для нас всех.
Андрей говорит, что ему тяжело даются совместные походы в магазин. И очень тяжело, когда дети болеют.
— Вильнюс все-таки очень отличается по климату, и бесконечные дожди, снег, отсутствие солнца повлияли на здоровье детей. Иногда мы заболеваем по цепочке. Для меня все это стресс — всегда этим занималась Полина, она как-то быстро понимала, что делать. Лечить, ходить по врачам — это ново и непривычно, но, вроде бы, я справился. Правда, впереди у Стаха еще медкомиссия перед школой — это для меня квест, — объясняет белорус. — Еще, кстати, в августе начнем покупать вещи к учебе — это тоже проблема. Я мужчина, для меня немного это сложно — ходить по магазинам, выбирать для детей обувь, одежду, водить их к парикмахеру. Спасибо людям, которые помогают мне с этим. За этой загруженностью год для нас с детьми прошел очень быстро, а для Полины он там тянется очень медленно.
«Для младшего мама — скорее уже образ, голос, картинка в компьютере, а не живой человек»
Морально Андрею очень непросто наблюдать за тем, как переживает эти события семилетка Стах. Травма после задержания мамы преследует мальчика. Только недавно он прошел реабилитацию с психологом и начал восстанавливаться.
— Из-за шока, который он получил, от стресса, что нет мамы, младший начал плохо разговаривать, пошла задержка в развитии речи, — объясняет собеседник. — Какое-то время нам даже говорили, что придется идти в спецшколу. Но тут в Вильнюсе, когда дети переехали, мы с ним часами учили слова, делали упражнения. По три раза на неделю ходили к дефектологу. Это был сложный путь, но он окончил садик как обычный ребенок, никаких отставаний нет и Стах пойдет в обычную школу.
Ребенок скучает по матери, хотя отец уже начал замечать, что он ее забывает. Мужчина старается сохранить эту связь, но иногда воспоминания о прошлой счастливой жизни, когда семья не была разделена и лишена общения, Стах иногда воспринимает болезненно.
— Все-таки, когда забрали Полину, ему было четыре года. Это возраст, когда любое событие забывается спустя несколько дней. Как больно бы это ни звучало, он ее уже забывает. Видит только по фото, немногим видеозаписям, что у нас остались. Для него мама — скорее уже образ, голос, картинка в компьютере, а не живой человек, которого можно обнять, поцеловать. Стресс и все, что он прошел, стерли из его памяти воспоминания, какая мама на самом деле, как она с ним занималась, — говорит мужчина. — Я стараюсь все время рассказывать о Полине. Я вижу, как сын тянется к любой женщине, которая напоминает ему маму, старается ее обнять, что-то показать, рассказать какую-то тайну, которую мне не рассказывает. Сделать что-то с этим сложно. Безусловно, мы разговариваем о Полине. Но видно, что Стаху тяжело слышать мамин голос, видеть фото, где мы все вместе. Он не понимает, почему сейчас не так, почему так получилось, что он без мамы. И это не объяснишь просто злыми дядьками, которые ее забрали.
— У Полины чудесные родители, вот бабушки, пока сыновья были в Беларуси, немного заменили маму детям. Сейчас я один, и им не хватает еще кого-то рядом, с кем можно поплакать. Не скажу, что я слишком строгий, но иногда надо и прикрикнуть, и наказать за что-то, забрать игрушки, телефоны. Понятно, что это слезы, обиды, и к сожалению, некому им про эти обиды рассказать. Разрушилась физическая связь ребенка с мамой. И время покажет, удастся ли ее возобновить.
Старшему сыну семьи Шарендо-Панасюк было тяжело уезжать из страны и оставлять друзей, школу, привычную жизнь. С этим парень справился и даже, окончив в Беларуси шесть классов и подтянув некоторые предметы, в Литве пошел сразу в восьмой. Старался хорошо окончить год, чтобы порадовать родителей.
— Славомир — молодчина. Недавно мы перевезли в Вильнюс его велосипед, он катается на нем по городу, делает новые маршруты — может отвести душу, — добавляет Андрей. — Он выбрал спорт, чтобы переключаться. Это для него такое спасение. У него тут появились новые друзья, его тоже поддерживают. В Беларуси в школе тоже была колоссальная поддержка от учителей. Но ему правда не хватает мамы, этих ее рассказов, путешествий на природу. И тут я сам не могу сделать ничего. Вижу, что сын немного замкнулся в себе, хотя у него и есть общение. Он не такой, каким был до трагедии в нашей семье.
— Я по-доброму завидую политзаключенным, которые могут звонить своим родным, особенно по видеосвязи. Благодаря этому может сохраняться связь хотя бы как-то. К сожалению, от Полины не было ни одного звонка — ее этого лишали в первую очередь. Чтобы звонить, нужно выполнять определенные требования в колонии, проявлять определенное подчинение, уступки, писать заявления, а Полина этого делать не будет: она не признает эту администрацию. Чтобы хоть немного избежать пыток, какие-то требования она все же исполняет, но пойти на то, чтобы о чем-то просить, она не может. Но такая возможность у нее в колонии была буквально первые пару недель — дальше просто посыпались «правонарушения», и проблема написания заявлений отпала.
«Для сыновей мама — супергерой. Но старший понимает, что этот супергерой из крови и плоти, она не сможет выдержать издевательства еще год»
Славомиру сложнее переживать это время, потому что парень уже взрослый и новости о маме в медиа и соцсетях от него не скроешь. Эти новости травмируют всю семью, но мужчины стараются держаться, как это делает мама в заключении.
— Детям не хватает еще одного надежного человека, с которым можно поговорить, рассказать то, чем не могут поделиться со мной, — рассказывает Андрей. — И это большая трагедия для всех родных политзаключенных, потому что люди сидят годами и ничего не меняется. Но многие присоединились к борьбе против Лукашенко в 2020-м, а мы в ней не один десяток лет — Полина вообще всю жизнь этому посвятила. И мы в начале этих событий знали: или кто-то из нас может оказаться в тюрьме, или оба. Психологически были готовы к этому, финансово (доверенности сделали, чтобы дети не оказались в детском доме). Поэтому нам немного проще все это проходить, чем другим людям. Мы сознательно жертвуем свою жизнь для будущего Беларуси. И дети это понимают, они жили в этом до 2020 года, поэтому вопросы «а может не надо было ничего делать — жили бы сейчас спокойно» у них не возникают.
У моего младшего сына день рождения на День Воли, и так получилось, что отпраздновать с ним у меня получилось только в этом году. Потому что всегда в этот день в Беларуси проходили акции протеста, и власти старались «превентивно» задержать активистов. Если меня не забирали, мне приходилось не быть дома, чтобы не быть задержанным. Поэтому репрессии нас коснулись уже давно.
Конечно, мне было больно знать, что Полина в тюрьме, что ее как раз за эту позицию и пытают. Но у меня нет права отчаиваться, плакать ночами — надо работать, кормить детей, действовать для освобождения Беларуси. К сожалению, только когда этот режим уйдет в небытие, Полина и другие политзаключенные выйдут на свободу. Каждый день я работаю (не могу рассказывать подробности) для освобождения Беларуси, считаю, что мой вклад — существенный. У меня нет времени отчаиваться. Полине в сотни раз тяжелее. И я должен сделать все, чтобы дети росли добрыми, здоровыми, образованными, а еще делать все, чтобы режим как можно скорее ушел и Беларусь стала свободной.
Сейчас для сыновей мама со своей стойкостью — абсолютный супергерой. Она как супермен. Но старший понимает, что этот супергерой из крови и плоти, и ей на самом деле больно, она страдает. Эта тревога отражается на сыновьях, на мне. Она пронизывает всю нашу жизнь. Тяжело с этим уживаться, но мы стараемся. Я хочу, чтобы наша жизнь не отличалась от жизней других людей. Но все время даю интервью, разговариваю с людьми про Полину, повторяю эти ужасные слова, и снова все проживаю.
Но, как уже говорил, психологически старался к этому подготовиться. Я все время думаю о Полине, у меня нет мыслей, что, может, нужно начать жизнь заново — это для меня предательство. Я борюсь за Полину, за ее свободу, и этим занят весь мой разум. Не время заниматься жалостью к себе — нужно делать дело. Я справляюсь. Какая-то связь у нас все равно есть, хотя уже несколько месяцев идет полная блокада писем к политическим. Даже через стены, решетки я все равно чувствую, когда ей плохо. И стараюсь эти вопросы решать. Как сейчас, чувствую, что с ней что-то происходит.
Андрей говорит, что старается не замечать трудностей, и в который раз повторяет, что его жена проходит в разы более сложный путь. Мужчина уверен, что после возвращения ей понадобится долгая физическая и психологическая реабилитация, и уже думает, где искать специалистов:
— Я не сидел так долго, но даже несколько месяцев за решеткой отразились на моем здоровье. И с ужасом представляю, в каком состоянии выйдет жена. От женщин, которые уже вышли, я знаю, что за 10 месяцев колонии в Заречье Полина провела 200 суток в ШИЗО. Все это время выпало на осень, зиму и весну. Говорят, один раз туда попасть — уже колоссальный удар по организму и психике. Я общался с неполитической, она дважды попадала в карцер на 10 суток и до сих пор чувствует последствия. Когда я спросил, как она думает, что может быть с Полиной после 50 суток подряд там, она не смогла ответить, потому что у нее даже в голове это не укладывалось.
Полина очень сильный физически человек, но у нее синдром Жильбера — это такая скрытая желтуха (хроническая патология, не приводит к злокачественным образованиям. — Прим. ред.), у нее ненадлежаще работает печень. Ей нужны специальные препараты, уже полтора года она этот курс не пропивала. Врачи, с которыми я консультировался, считают, что последствия могут быть очень плохими и необратимыми, к сожалению. Когда ее направили на психологическую экспертизу, мы узнали, что она весит 47 кг. До колонии ее нормальный вес был 65−67 кг. Я даже не могу представить, как она выглядит.
Ситуация Полины не тревожная — она катастрофическая. Потому что это уже вопрос жизни и смерти. Полине присудят очередной год, а у нее нет этого года или двух, она просто не сможет выдержать дальше эти издевательства и пытки. То, что происходит с моей женой, — личная месть Лукашенко, как бы он ни говорил, что с женщинами не воюет.
«Я стараюсь любыми способами заменить маму, но понятно, что без нее нет полноценного детства»
В августе у Полины Шарендо-Панасюк должен был закончиться срок наказания. Но в мае на нее завели еще одну «уголовку» за «злостное неповиновение требованиям администрации» колонии, она прошла через СИЗО в Минске и была направлена в колонию № 24 в Гомельской области. Недавно Полину сильно избили другие заключенные. Мужчина считает, что это намеренное давление на политзаключенную, и предполагает, что на свободу в скором времени она не выйдет.
— Мы, к сожалению, сейчас не знаем, где Полина находится и что с ней. Несколько месяцев происходили ужасные события — ее просто пытают ШИЗО, есть моральное, физическое давление. Ее пытались поместить в психическую больницу. Когда я получаю сообщения об этом, у меня шок. Последние месяцы были тяжелыми для нас.
Но я знаю, что настоящих лидеров Беларуси — как Николая Статкевича, Павла Северинца, Евгения Афнагеля, так и мою Полину — режим не готов выпускать на волю. Потому что мы занимаем жесткую позицию. Полина точно не будет подписывать никакие прошения о помиловании, подписывать бумажки, что больше не будет ничего делать «противоправного», которые дают при освобождении. Я понимаю, что эта бумажка сразу же полетит в лицо следователям и освобождение Полины будет отложено. И понимаю, что она может выйти, только если будет смена режима или если на него окажут давление. Поэтому стараюсь делать все, чтобы имена Полины и других политзаключенных звучали.
Я верю, что в этом году мы все встретимся. Мой главный принцип в жизни — лучше я буду оптимистом и окажусь не прав, чем пессимистом и буду прав. Он не всегда действует, но дает уверенность и силы держаться в этих новостях.
За два с половиной года, что у семьи украло преследование и заключение, Полина не по своей воле пропустила немало важных моментов в жизни своих сыновей.
— К сожалению, она не увидела, как Славомир превратился из ребенка в подростка. Он перерос и маму, и папу, уже на полголовы выше меня. Полина знает, какого он роста, но, наверное, будет в шоке, когда увидит, как он сейчас выглядит, — объясняет Андрей. — У подростков свои сложности — переходный возраст, первая любовь, первые разочарования в жизни. Нам уже пришлось с этим столкнуться, и все это Славомир прошел без мамы. Может, он был бы другим человеком, если бы она была рядом… Я стараюсь делать все, чтобы он был таким, как хотела бы Полина. Чтобы он знал о Беларуси, рос патриотом.
Младший сын тоже из маленького человечка стал взрослым. Научился кататься на велосипеде, писать, немного читать, уже хорошо говорит и по всем критериям догнал сверстников. Он готов идти в школу, у него появились свои вкусы, предпочтения, даже в той же еде. Всего этого — чтобы он учился кататься, плавать вместе с мамой, увидел море вместе с ней — их с Полиной тоже лишили. Он общается с детьми, у которых такая же судьба и их родители — политзаключенные. Все эти дети понимают, кто враг, кто виноват в том, что произошло с их родителями. Стах понимает, что маме тяжело и больно, от него уже не скроешь, что она страдает в тюрьме.
Я уверен, что мы все успеем наверстать. Но это ужасно, что мне приходится одному растить детей, а Полина, прекрасная мама, которая все силы прикладывала, чтобы они были счастливы, сейчас за решеткой. Это болью отражается в моем сердце, потому что этих лет в разлуке уже не вернешь. Да, я стараюсь любыми способами заменить маму, но понятно, что без нее у сыновей нет полноценного детства. И есть люди, которые за это ответственны — это режим Лукашенко и те, кто ему прислуживают, несмотря на нарушение законов юридических и моральных.
Андрей старается относиться к роли отца-одиночки как к чему-то, что скоро должно закончиться. Несмотря на то, через что проходит вся семья, мужчина с детьми строит планы на счастливое будущее и надеется, что оно наступит в ближайшее время:
— Может, мне потому и хватает сил. Если бы два года назад знал, что все растянется так надолго, может, и впал бы в отчаяние. Но я все-таки оптимист. Я даже не могу себе абонемент в бассейн купить — они тут продаются только на год, а я верю, что через год мы уже вернемся в Беларусь (смеется). Поэтому я к этой роли, повторюсь, отношусь как ко временной и хочу с ней справиться как можно лучше.
Когда Полина вернется, мы с ней сядем, посмотрим фото, которые сделали тут одни, я расскажу, как все это время было сложно Славомиру и Стаху. Не скажу, как тяжело было мне, — наоборот, буду говорить, что все хорошо, как и в вашем интервью сейчас стараюсь. Я не имею права жаловаться на жизнь.
Когда Полина вернется, думаю, для меня будет такой экзамен, что я сделал не так в воспитании детей, где ошибся. Надеюсь, она не будет судить строго и обращать внимание на все недочеты. Вряд ли это будет оценка «отлично», но «хорошо», я думаю, Полина мне поставит.
Читайте также
