Александр Рыков — украинский блогер, который не просто больше трех лет освещает белорусскую повестку, его канал BalaganOFF с почти ста тысячами подписчиков, согласно статистике YouTube, входит в топ самых популярных не развлекательных каналов в Беларуси. Он рассказал «Салідарнасці» о том, почему поддерживает белорусов и как относится к нам, а также о войне, подписчиках, пропаганде и интервью с Тихановской.
В разных интервью Александр неоднократно рассказывал, что не является белорусом, не имеет там родных и вообще был в Минске пару раз в жизни. И это еще не все. В ноябре 2022 года по решению суда Железнодорожного района Гомеля контент ютуб- и телеграм-каналов украинского блогера был признан «экстремистскими материалами». В июле этого года МВД РБ признал его аккаунты в соцсетях «экстремистским формированием».
После начала полномасштабного вторжения из-за того, что Александр не перестал рассказывать о Беларуси и не стал клеймить «соагрессорами» всех подряд жителей страны, от него отписались его друзья и знакомые украинцы. Сам блогер с юмором относится к «титулам», которыми его наградил белорусский режим, помогает Полку Калиновского и считает, что не имеет морального права оставлять белорусскую аудиторию, которая ему доверяет.
«Воскресенский уверял, что я ошибаюсь, что на самом деле Беларусь другая»
— Буквально несколько дней назад мои друзья в очередной раз меня пытали: «Саня, ну признайся, зачем оно тебе надо? Мы три года не можем понять. Ладно бы делал канал о бизнесе, это для всех могло быть полезно.
Ладно бы еще украинская повестка, но ты вообще в Беларуси практически живешь! — улыбается Александр, отвечая на самый часто задаваемый ему вопрос. — Не знаю, так судьба сложилась. Это моя вторая жизнь. Я им так и ответил тогда: считайте, во второй жизни вы знаете меня как белоруса.
У меня действительно сначала был легкий формат, а когда перешел к нынешней повестке, столько раз думал, да зачем мне этот YouTube, все — бросаю. А потом получаю комментарии: «Александр, спасибо! Привет из Минска», «Привет из Гомеля», — и не могу.
Я очень открытый и добрый человек. У меня нет врагов, я ни на кого не злюсь. И это же ценю в других людях. И когда вижу искреннюю обратную связь, для меня это дороже денег. История с белорусской повесткой действительно началась совершенно случайно: я просто опубликовал одно видео — и сразу получил огромный отклик от людей. Понял, что им это нужно. С тех пор на протяжении всего времени общаюсь с большим количеством обычных белорусов. Чувствую огромную несправедливость по отношению к ним из-за всего происходящего.
Поэтому иногда даже шучу, что это мой «социальный обов’язок (долг. — Прим. ред.)». И так сложилось, что этот «обов'язок» перед белорусским обществом. Я чувствую, что уже должен людям за то, что они мне верят и доверяют.
Я не планировал никаких каналов о политике, меня раньше интересовал только бизнес. Даже сейчас захожу, например, в кафе — и хочется узнать, как они развиваются, как меняют меню, что с персоналом, как разбираются с налогами, какие поставщики — мне это интересно, а в политическую повестку меня просто занесло.
Но я мечтаю снова вернуться к теме бизнеса. Думал даже, может, начать миксовать, хотя бы о том, как наш бизнес выживает во время войны. Но полноценно освещать бизнес смогу только тогда, когда две страны станут свободными — Украина и Беларусь. И тогда я сразу отправлюсь по всем заводам, производителям, ресторанам.
— У вас достаточно денег, вам не нужна и дополнительная популярность. Но вы на стримы тратите кучу времени, которое, наверное, могли потратить на свою семью, на свой бизнес.
— Кто только не спрашивал, зачем мне это нужно. Ваши силовики сначала угрожали, потом со мной пытался наводить мосты Юрий Воскресенский.
Он очень вежливо уговаривал меня приехать, чтобы показать страну. Уверял, что я ошибаюсь, что на самом деле Беларусь другая. Готов был провести по любым местам, «указанным бчб-шниками».
Ответил ему в своем эфире, что я не сумасшедший. Тогда он прислал второе письмо, мол, посмотрел ваше видео, зря вы так, мы вам даем гарантии высшего руководства страны, вы будете в полной безопасности. Предлагал прислать любого журналиста из Украины, которому я доверяю. Я только уточнил: «Заложника хотите взять?». А потом началась война и переговоры прекратились.
— Что вы вообще думаете об этом человеке?
— Он первый перебежчик, насколько я понимаю. Даже прочел пару страниц его книги, где он рассказывал о своем задержании, как его жестко лупили и как ему якобы вставили мозги на место, после чего он понял, что нужно быть с государством.
Думаю, что человека купили, и он работает за деньги. Причем скорее всего не за большие деньги, потому что он очень запуган.
— С Романом Протасевичем произошла похожая история.
— Полагаю, что перед ним тоже стоял жесткий выбор, условно, между жизнью и смертью. Поэтому не показал ни одного сюжета про Протасевича после его задержания. Я его не осуждаю и не оправдываю, потому что неизвестно, кто из нас как повел бы себя в подобной ситуации.
— Но тем не менее вы обратили внимание, что только два человека согласились на такое публичное сотрудничество?
— Кстати, да, только два. При этом я общался с бывшими политзаключенными, и они рассказывали, как в ваших застенках пытаются сломать людей. Я слышал и о попытках самоубийств политзаключенных.
— Кроме Воскресенского, кто-то еще из представителей режима пытался с вами контактировать?
— Не напрямую, но, например, Азаренок выставляет ответы мне на своем канале. Один раз это было даже его совместное видео с Соловьевым, где они отвечали «одному хохлобандеровцу», то есть мне.
Нарезку из моих стримов подписчики постоянно видят в их каналах, значит, они смотрят внимательно.
— Как вы вообще оцениваете это явление — нынешнюю белорусскую пропаганду?
— Я там вижу два разных вида пропагандистов. Один — это клоуны, которые верят в то, что говорят. И здесь яркий представитель тот же Гриша. Причем ему ничего не мешает верить в прямо противоположные вещи: в одной передаче он может восхвалять и Российскую империю, и Советский Союз, при том, что одни других вообще-то перебили.
Но есть и более хитрые пропагандисты, которые просто за деньги отработают любую повестку. Например, Тур. Он профессионально перевернет с ног на голову все, что нужно.
Одна из его последний тем — о царе. Сначала он предложил самого царя, потом заговорил о боярах. Вот «Гойда!» пока еще не кричал.
«Солдаты ответили: «Мать, иди в дом, это уже Россия»
— Вы живете недалеко от Ирпеня в Киевской области. Там происходили жуткие события с первого дня полномасштабного вторжения.
— 23 февраля мне поставили диагноз «короновирус», у меня была температура 39. Чтобы не заразить семью, я перебрался в студию, откуда веду свои стримы, а родные остались в основном доме.
В 5 утра 24 февраля проснулся от громкого хлопка. Звонит супруга: «Ты это слышал?». Да, говорю, у меня дверь от сквозняка хлопнула. Она удивилась: «Что, и у нас тоже от сквозняка дверь хлопнула?».
Зашел в интернет — у меня был шок, такой же, как в 2014 году. Даже в самом страшном сне я не мог представить, чтобы летали самолеты и бомбили Киев.
Мои родные буквально за несколько минут собрались, сели в машину и поехали в Западную Украину. Уже по дороге нашли друзей, которые их приняли. Я не мог с ними уехать из-за ковида и хотел немного разобраться в том, что происходит. Конечно, не самое приятное, когда все вокруг взрывается и грохочет.
Мои друзья и кум вообще живут в Буче. Мы постоянно были на связи. Один прямо со своего крыльца видел, как вертолеты штурмуют Гостомель. Кум прятался в погребе у соседа, они там ютились вшестером. Бомбили их нереально. Когда он в перерывах мог на несколько минут выбраться на улицу, набирал мне, и иногда бомбить начинали прямо во время разговора.
Сначала я слышал взрывы в трубку, а через несколько минут звуковая волна доходила и до меня. Через пару дней он смог вырваться из Бучи, это было очень сложно не только из-за бомбежки, там везде уже бегали орки. Позвонил и сказал мне тоже выезжать на Житомирскую трассу.
Я еще не планировал уезжать, хотя к тому времени разъехались уже все соседи, кроме одного, который тоже собирался. Но тут услышал, что бои идут на соседней трассе, а это в 500 метрах от моего дома.
Забежал в комнату, машинально побросал в мусорные пакеты вещи из шкафа дочки, жены, потому что они уезжали, схватив один рюкзак, взял что-то себе. Зашел к соседу попрощаться, мы обнялись, потому что все уходили в неизвестность. Это был такой момент, когда ты понимал, что у тебя больше нет ничего, кроме того, что смог забрать в машину. Увидимся ли еще с соседом, вернемся ли в свои дома, этого мы не знали.
Я выехал на Житомирскую трассу, где в предыдущие дни стояли 12- часовые пробки. Но в тот день не было ни одной машины, только кругом раздавались взрывы. Нажал на газ и очень быстро долетел.
А потом узнал, что на следующий день на этой трассе все гражданские машины, которые выезжали из Киева, расстреляли.
Когда вернулся после того, как выгнали оккупантов, на месте последнего боя как раз в 500 метрах от моего дома увидел сожженный российский БМП. До нас так и не дошли совсем чуть-чуть.
— А что увидели ваши близкие, вернувшись в Бучу?
— Кум вернулся одним из первых и был в ужасе. Прислал мне видео, от которых волосы встают дыбом. Въезжал он через день после освобождения. На записи только и слышно: «Объезжай, там лежит», «Здесь аккуратно — какая-то бабушка». На дороге было очень много трупов гражданских людей. Расстреляли и его коллегу.
Почти во всех домах жили оккупанты. В доме его соседей — 15 солдат. От дома они оставили только стены: все разбили, изрезали, испохабили, разграбили. Клиниговые компании потом месяц пытались убрать. Самому куму, можно сказать, повезло, в его таунхаусе жили офицеры. Те просто вынесли все ценное, но в доме был порядок.
Недавно мы ездили навещать его мать в село, где он родился. Оно тоже под Киевом и тоже было под оккупацией. Восьмерых его одноклассников россияне забрали и увезли. Через год только от одного дошла весточка, что он где-то в Чечне. То есть их угнали в рабство и о их судьбе до сих пор родным ничего не известно. На въезде в деревню об этих угнанных ребятах написано на большом билборде.
Мать кума рассказала, как в первый день войны, в полшестого утра услышав непонятные громкие звуки, она выскочила на улицу — а на магазине напротив висит российский флаг, рядом стоят БТРы, на них солдаты с автоматами. Она подошла к ним: «Хлопцы, что происходит?». Те ответили: «Мать, иди в дом, это уже Россия». Это были ребята, которые как раз зашли из Беларуси. Под их оккупацией люди в этих селах жили полтора месяца без света, без воды, с грабежами, насилием и всем остальным.
В доме этой бабушки жили 20 бурятов. Слава Богу, ее они не тронули. Она ушла к родственникам, а через три дня решила вернуться посмотреть, что происходит в ее доме. Увидела вырванную с петлями калитку, потом так же вырванную дверь от дома. Зашла внутрь, а там два пьяных солдата с автоматами лазят по шкафчикам. Спросила: «Що ви робите?», один взял ее старую хустку и говорит: «Диверсантов ищем». Потом у нее забрали телефон и выгнали из собственного дома.
А в огороде они прятали свой БТР, вырыли экскаватором яму, построили ДОТ, вокруг все заминировали. Когда мы приехали, уже везде навели порядок.
«У людей космическое горе, и Беларусь для них такой же оккупант, как Россия»
— К моменту начала войны у вас уже сложились отношения с белорусской публикой. Что вы почувствовали, когда с нашей территории пошли танки и полетели ракеты?
— Через две недели я начал выходить в эфир. Моих подписчиков из Беларуси не стало меньше и все они писали о своей антивоенной позиции.
Я каждый день рассказывал только про войну, и все белорусы меня очень поддерживали в те дни. Я прекрасно понимал разницу между двумя мирами — миром Лукашенко и свободных белорусов.
Но все мои друзья, партнеры по бизнесу, просто знакомые и незнакомые украинцы от меня отписались, так и говорили: «Не могу слышать даже слово «Беларусь». Вернулись они ко мне на канал примерно через год. Столько времени понадобилось, чтобы понять.
Но я всячески старался помочь людям ощутить эту разницу между диктатором и народом. Делал много материалов с ребятами из Полка Калиновского, показывал, что белорусы разные, и что эти ребята пришли, чтобы отдать свою жизнь за освобождение Украины.
Однако людям из тех мест, где была оккупация, во время которой они потеряли родных, дома, все, что у них было, объяснить ничего невозможно. Это все сотворили военные, которые зашли из Беларуси, и ракеты, которые оттуда летели.
Там ничего не сделаешь, бесполезно разговаривать. У людей космическое горе, и Беларусь для них такой же оккупант, как Россия.
— Вы сам общаетесь со своими подписчиками. Какие они?
— Очень разные. Большинство, конечно, совершенно адекватные люди. Но есть и те, кто прямо называет себя «ябатькой». Они пишут: «Я за Лукашенко, но против войны».
Пишут, понятно, о том, что Тихановская такая-сякая, а, дескать, Лукашенко нужно поблагодарить за то, что он так умело лавирует, из-за чего якобы исчезла угроза со стороны Беларуси. Интересно недавно написал кто-то из его сторонников, мол, «Лукашенко первый будет танцевать на трупе Путина, он его просто разводит на бабки».
Еще примерно раз в неделю мне присылают планы по свержению режима Лукашенко, в которых предусмотрено все до мельчайших подробностей, начиная от того, как провести через границу дроны, и заканчивая тем, как потом нужно сражаться и проводить выборы. 85% моих зрителей смотрят стримы из Беларуси. Об этом мне сообщили из отдела аналитики YouTube. Согласно их данным, мой канал имеет самый большой охват аудитории по просмотрам внутри Беларуси из не развлекательного контента.
— Ваш контент белорусскими властями признан «экстремистским».
— Да, теперь в Украине три «экстремиста»: Гордон, Арестович и я. Но где они — и где я (смеется).
Особенно меня впечатлило то, что я являюсь членом «угруповання по поваленню конституційного ладу» (группировки по свержению конституционного строя. — Прим ред.).
— А вы еще удивляетесь, почему люди вам шлют планы по свержению режима. Они просто поняли, кто вы, и адресно шлют.
— Точно (смеется). Причем некоторые просят, а некоторые прямо требуют, чтобы я все это опубликовал, иначе грозятся записать в предатели. Но я действительно везде — и на ютуб-канале, и в телеграме — общаюсь с подписчиками сам. У меня нет ни одного администратора. Когда-то я попросил помочь друга, но понял, что теряю повестку.
И потом, когда я с каждым лично общаюсь, лучше понимаю, чем живут люди, лучше ощущаю разницу между разными мнениями.
«На днях сложились с друзьями и купили четыре дрона»
— Последнее время с большей болью наблюдаем за тем, что происходит на фронте. Со стороны кажется, что помощь западных партнеров идет очень медленно.
— Можно, конечно, злиться по этому поводу. Но думаю, что мы не все знаем. Как кто-то сказал, «они готовят Путина на медленном огне». Потому что реакцию сумасшедшего предугадать невозможно. Но я не исключаю, что многие вещи просто не афишируются. Контрнаступление действительно идет очень тяжело. Я общаюсь прямо с ребятами на фронте и знаю от них много такого, от чего хочется плакать и что я не могу рассказывать в своих эфирах.
Думаю, что сейчас все ждут F16, потому что пока у россиян преимущество в воздухе. Если мы отгоним их с воздуха, по земле все пойдет веселее. Страшно осознавать, сколько людей гибнет из-за одного [Путина], который хочет удержаться у власти.
Раньше они на Херсонскую область бросали две авиационные бомбы в день, а на днях выбросили 35 управляемых авиационных бомб. Каждая — 500-килограмовая, после нее остается воронка с 10-этажный дом. В кафе в селе Гроза недавно убили больше 50 человек сразу. Это все очень тяжело принимать.
— У вас тоже есть близкие, которые погибли на фронте?
— К сожалению, много — друзей, одноклассников, знакомых. Вот ребята гостили у меня на ротации. Один нашел снаряд в моем дворе, тот всего три метра не долетел до порога и не разорвался. А через неделю узнаю, что парень этот погиб.
Есть те, кого после ранения буквально вытащили с того света, но они сильно покалечены. Да, наши военные — молодцы и герои, но беды там очень много.
— Как с этим жить, как находить силы выходить в эфир и улыбаться?
— Иногда я пропадаю на неделю. Это происходит именно тогда, когда у меня заканчивается «заряд бодрости». Потом понимаю, что моя задача — поддерживать остальных. Я не могу себе позволить уйти в депрессию.
— Что вы делаете в эту неделю, чтобы не уйти в депрессию?
— Семья, работа, помощь военным. Мы, украинцы, понимаем, что по большому счету все равно можем рассчитывать только на себя. Поэтому единственный выход — помогать нашей армии. Меня самого это здорово поддерживает.
Одно из самых ценных оружий на этой войне — дроны. Иногда я объявляю сбор, а на днях сам поехал, купил дрон и отправил под Купянск. Потом мы с друзьями сложились и купили еще четыре.
— Сколько стоит дрон?
— Те, который я покупаю, до 3 тысяч долларов, самые простые — примерно 500 долларов в зависимости от производителя.
— Вы помогаете и Полку Калиновского.
— Те дроны, о которых я говорил, как раз были для них.
— Ничего себе — невероятно! Спасибо вам за то, что вы делаете!
— Я познакомился с вашими летчиками (специалисты БПЛА — Прим. ред.), когда наши их учили летать.
— Они тоже называются «летчиками»?
— Да, мы их так называем. Я видел, как их учат. Человек надевает маску с эффектом присутствия и ощущает себя как летчик в самолете. Во время занятий их даже придерживают за плечи, чтобы не закружились и не упали.
Но вообще я знал белорусских ребят, которые у нас воевали, еще до войны. Во время событий 2020 года приглашал их на интервью, и мы обсуждали то, что происходит в Беларуси. Потом многие оказались в Полку Калиновского и мы дружим до сих пор.
— Как вы относитесь к тому, что наши военные заявляют о политических амбициях и хотят после войны участвовать в политической жизни?
— В истории можно найти примеры с людьми разных профессий, которые меняли жизнь своих стран и к лучшему, и к худшему. Я бы не привязывался к профессии, а смотрел на человека. Тот же Шарль де Голь, например. Эти люди как никто понимают и ценность человеческой жизни, и ценность свободы и мира. У них много погибших друзей. Может быть, как раз у них будет даже больше мотивации для того, чтобы сохранять мир.
Но пока в целом я к политикам редко отношусь хорошо. К сожалению, в нашей стране достаточно примеров, когда политику превращают в бизнес, часто даже в семейный.
«Тихановскую от меня тщательно оберегают»
— Белорусы вас сравнивают с Сергеем Тихановским.
— Мне многие об этом говорят. Но я не знаком с этим человеком. Мое первое видео о белорусских событиях было о его задержании. Но я тогда толком не знал, кто он, только то, что хочет стать кандидатом в президенты.
Я хотел показать украинцам, какой беспредел творится в Беларуси, когда человека арестовали после крика какой-то тетки: «Я не могу задать ему вопрос, он не хочет со мной общаться». Это треш. После о Сергее я слышал разное, но чтобы сделать выводы, нужно общаться с самим человеком.
— Зато вы знаете его супругу.
— Конечно. Но от меня ее тщательно оберегают, не разрешают взять интервью. Я объяснял, что не собираюсь устраивать провокаций. Мне просто интересно узнать о том, что чувствует человек, судьба которого перевернулась, словно в центрифуге стиральной машины. Она была совершенно обычным человеком, наверное, как и все пару раз в год выезжала на отдых. А потом прошла через такие тернии, думаю, там был и страх, и угрозы, и шантаж.
Но теперь с ней общаются первые лица самых крутых стран. Мне интересно именно с человеческой точки зрения, как изменились ее взгляды на собственную жизнь за это время, как много раз ей хотелось сдаться и все бросить. Но я не могу прорваться через ее окружение. Может, она даже не знает, что я хотел бы с ней пообщаться.
— Из того, что вы знаете о белорусах, как вам кажется, мы все-таки ближе к Европе или к России?
— Есть некий процент населения в Беларуси, который мечтает о совке. А пропагандисты, которые никогда не жили при Советском Союзе, всячески подогревают этот интерес.
Но это все-таки люди более старшего возраста. А молодежь хочет быть мультикультурной — знать языки, ездить по миру, общаться с разными людьми. Европа — это наше, и Беларусь ближе к нашему. Сколько бы Лукашенко ни братался с Ираном, Северной Кореей или Зимбабве, ну, где они — а где белорусы? Какой белорусу брат зимбабвиец?
