Тема людей с «низким социальным статусом» в белорусских колониях — одна из самых табуированных. Тем не менее за решеткой это явление существует, а в условиях репрессий его могут использовать, чтобы давить на политзаключенных. Кто дает этот статус, можно ли его лишиться и как живется таким людям? «Зеркало» поговорило с бывшими политзаключенными, которые отбывали сроки в разных колониях Беларуси.
«Чтобы не попасть в низкий статус, перед всем строем стал на колени и зубами начал мышцы вытягивать из руки»
Политзаключенный Олег Кулеша отбывал наказание в исправительной колонии № 2 в Бобруйске. Он рассказывает, что «низкий социальный статус» заключенного определяют не сами заключенные, как было раньше, а администрация колонии или СИЗО.
— «Петухи» и остальное — это все феня, — говорит Кулеша. — Сейчас их не называют «петухами», говорят «низкий статус», учитывая, что зоны все «красные» (колонии фактически делятся на «черные» и «красные», в первых власть разделена между администрацией и заключенными или вообще действуют правила, установленные авторитетами и «ворами в законе», в «красных» колониях отсутствуют любые проявления власти заключенных, царит жесткий режим администрации. — Прим. ред.). На самом деле это худшее, что можно было из системы Советского Союза вытащить: чтобы опер еще и назначал низкий социальный статус. Я этого и представить не мог. Сейчас существуют и соответствующие бумаги: человек пишет согласие, что он переводится в низкий социальный статус.
Кто обычно попадает в низкий социальный статус? По словам Кулеши, это в основном люди, осужденные по «плохой» статье: в первую очередь насилие, особенно над детьми, торговля женщинами и так далее.
— Но в «красных» зонах руководство сделало так, чтобы все стало более условным. Сейчас люди с такими статьями могут жить и среди «мужиков», — рассказывает собеседник. — Попадают в этот статус также бомжи и те, у кого нет денег на жизнь в зоне (жизнь в колонии требует много денег, что обычно ложится на плечи родных). Основная часть этих людей свой статус сама снижает: они могут подойти к мусорке, взять окурки оттуда, это происходило каждый день.
Однако получить «низкий статус» можно не только через статью, но еще и не выполнив определенные правила. Людям вне тюрьмы они покажутся достаточно странными.
— Также ты не имеешь права с ними здороваться, брать что-то от них, мыться в одном помещении. Не можешь применить любое насилие, обидеть даже словом, ведь такой человек в ответ может просто к тебе подойти и обнять. И ты автоматически сам приобретаешь такой статус, — говорит Кулеша. — Смываешь за собой в туалете — получаешь низкий социальный статус, потому что «мужики» за собой не смывают. Вот такое дебильное поведение на зоне. Это кастовая система. Низшая каста — как раз люди низкого социального статуса. На моих глазах был случай, когда человек по старым зэковским законам чуть не попал в низкий социальный статус. И, чтобы избежать этого, он стал перед всем строем на колени и зубами начал мышцы вытягивать из руки. Он не получил этот статус только потому, что опер не подписал. Так и остался в подвешенном состоянии. Бывало, политические тоже попадали в «низкий статус». За решеткой их просто трясло, они не понимали, что происходит, соответственно, могли смыть за собой в туалете и таким образом его получить.
Бывший политзаключенный вспоминает, что фильтрация по статусу начинается сразу после того, как человек приезжает в колонию. Этим вопросом обычно занимается администрация.
— Тебя встречает кто-то из руководства и спрашивает: «Ты мужик или пид***с?» И ты идешь либо вправо, либо влево, — говорит собеседник. — Со мной было очень сложно, так как меня встречал россиянин — не русскоязычный белорус, а именно россиянин, заместитель начальника колонии. Он не понимал по-белорусски, добивался от меня отчета на русском. В конце концов наш разговор закончился вопросом «мужик или нет», я сказал, что да — и все на этом.
В СИЗО, как отмечает собеседник, люди с «низким статусом» тоже есть, но содержатся, как правило, в отдельных камерах. Кулеша говорит, что в такую камеру заключенного могут поместить умышленно, и называет этот процесс отдельным видом пыток.
— Попав в такую «хату», ты должен для себя определить: либо ты это принимаешь и будешь дальше жить в низком социальном статусе, — объясняет мужчина, — либо ты должен выйти в течение двух часов из этой «хаты», ничего не трогая. Либо убить себя или их — для этого используется «мойка» (так заключенные на своем жаргоне называют лезвие или заточку. — Прим. ред.). Я это точно знаю, потому что я был белорусскоязычным в брестском СИЗО, такую пытку применили ко мне — затолкали в такую «хату». Оставалось или покончить жизнь самоубийством, или выйти оттуда. Я вышел: ногами стучал в дверь, не давал все это время покоя всему продолу (коридору. — Прим. ред.). В конце концов меня перевели. Я слышал, что некоторым политзаключенным прямо говорили: или мы тебя будем пытать, или ты подписываешь бумагу, что идешь в низкий социальный статус. Это как вид давления. Таких случаев немного, но они есть. В колонии, где сидел я, был как минимум один.
Я считаю, что режим намеренно пользуется низким социальным статусом, чтобы иметь в руках инструмент влияния. Потому что все там боятся его и ШИЗО — две вещи, куда нежелательно попасть. Эту тему нужно поднимать, об этом стоит говорить, ведь часто люди в такой статус попадают ни за что. В мужских колониях это огромная проблема.
Бывший политзаключенный Егор Мартинович, который также сидел в бобруйской колонии, в своем посте в Facebook отмечает, что «в общем людей с „низким статусом“ немного, 3−4%, то есть около 100 человек из 2600 заключенных».
— Большинство остальных заключенных относится к таким людям с презрением. Меньшинство воспринимает ситуацию как дикую, но возможности бороться с ней на низовом уровне нет, — объясняет он. — То есть персонально ты можешь играть по этим правилам минимально, но нет сил, чтобы победить систему полностью. Если бы милиция хотела, это можно было бы сделать очень быстро. Во-первых, не давать низкий статус новым людям. И понемногу само явление исчезнет — в течение 10−15 лет. Возникнет вопрос, кто тогда будет мыть туалеты, но повышенным заработком вопрос решится. Парочка желающих, которым нечего курить, найдется.
«Человек будет девять лет сидеть — и столько же будет мыть за „мужиками“ туалет»
Правозащитник Леонид Судаленко сидел в исправительной колонии № 3 в поселке Витьба Витебского района. И там тоже были люди «низкого социального статуса».
— Эти люди есть в каждой колонии — этого никто не скрывает. Такого, как в российских тюрьмах, чтобы называли «петухи», у нас нет, — говорит он и добавляет, что «низкий статус» заключенному дает именно администрация: как только человек въезжает в лагерь, ему об этом сообщают.
По наблюдениям правозащитника, в эту группу попадают прежде всего заключенные с уголовной статьей (сексуальные действия, особенно связанные с несовершеннолетними).
— Чтобы сами зэки перевели в низкий социальный статус — такого у нас нет. Если будет такая процедура проведена со стороны осужденных и об этом узнают опера, то для самих этих осужденных создадут адские условия, возможно, даже в тюрьму отправят, — рассказывает Леонид Судаленко. — Но отсадить могут и осужденные. Если ты, например, накосячишь и к тебе в целом будут возникать в отряде вопросы — тебя отсадят просто, но ты не попадешь в низкий социальный статус. Да, с тобой не будут разговаривать, ты не будешь есть с другими за одним столом, но в статус «опущенных» не попадешь, не будешь убирать туалет за «мужиками». Главное там — не мешай другим сидеть, не задавай ненужных вопросов, не учи никого жизни. Даже если язык чешется поправить — не поправляй, потому что это в любом случае конфликтная ситуация, а такие ситуации приводят к тому, что насчет тебя могут поставить вопросы. К тому же очень много провокаторов всегда. Но это все равно не приведет к низкому статусу: по крайней мере в колонии, где я был, такой статус присваивается только администрацией по статьям.
— Уточню, что отсаженный и человек с низким социальным статусом — две большие разницы, — продолжает Леонид. — Отсаженный не будет мыть туалеты. Подчеркиваю, ни один «мужик» не возьмет швабру, тряпку, не будет убирать в туалете. Все остальные помещения моют обычные зэки за работу, за сигареты. А вот туалет — нет. Даже если у тебя самые дорогие швейцарские часы упадут в туалете на пол, их нельзя поднимать. Этим занимается исключительно «низкий социальный статус»: человек будет девять лет сидеть и столько же будет мыть за «мужиками» туалет.
Леонид говорит, что людей с низким социальным статусом было в каждом отряде по 3−5 человек. По его словам, администрация специально так распределяет, чтобы было кому мыть туалеты. Как правило, эти люди — изгои.
— Они держатся отдельно, сидят в столовой за одним столом, не идут в одном строю с отрядом. Им никто никогда руки не подаст, с ними нельзя здороваться. Разговаривать можно, дать сигарету тоже, как там говорят «не западло», но вот брать у него категорически ничего нельзя. У них все, кроме туалета, свое. Спят они в одной с «мужиками» комнате, но их нары у входа: появляются после отбоя, когда «мужики» уже легли, встают раньше — то есть их не замечают, — говорит Судаленко.
Собеседник подчеркивает, что сам не видел, чтобы таких людей избивали, применяли к ним физическое насилие. По его наблюдениям, среди «низкого статуса» были и заключенные с желтыми бирками, которые нашивают по «экстремистским» делам. Например, в колонии был мужчина, отбывавший срок за изнасилование. Но во время следствия силовики нашли снимки с протестной акции — отсюда и «экстремистский» статус. А вот об использовании «низкого статуса» для пыток политических заключенных Судаленко не слышал.
— Думаю, если бы явление было массовым, о нем говорили бы. Но чтобы закрыть человека на ПКТ (помещение камерного типа. — Прим. ред.), незастегнутая пуговица — слишком слабое нарушение. Тогда силовики могут привести заключенного в туалет и под видеорегистратор предложить помыть там пол, например, — объясняет правозащитник. — Конечно, человек отказался бы и поехал в ПКТ. Говорили, что к Максиму Знаку такое применили в первый раз, чтобы его закрыть. Он, разумеется, не согласился и на полгода поехал в ПКТ за «отказ от работы». Вот здесь они злоупотребляют этим. Потому что один не согласится, а другой начнет мыть. Тогда у оперов было бы видеосвидетельство и материал для дальнейшего шантажа.
Правозащитник отмечает, что «низкий статус» — это элемент субкультуры, с которой трудно бороться:
— Конечно, с точки зрения прав человека это большая проблема, возникают вопросы и к администрации. Но я для себя не нашел правильного ответа на этот вопрос. Такие люди, с одной стороны, не отрицают, что они совершили преступление насильственного характера. Но ведь другие, например, убивают, отнимают жизнь и «сидят ровно», как говорят. Я не думаю, что кто-то может сегодня решить этот вопрос. Никто не возьмется. Если бы я заехал и начал требовать хорошего отношения к этим людям или хотя бы рассуждать на такую тему, как сейчас рассуждаю, я не знаю, что со мной там было бы. Наверное, потерял бы здоровье в ШИЗО и спал бы все время на полу, так как в отряд меня даже не подняли бы, стоял бы вопрос попросту сохранения жизни. Я в эти процессы не вмешивался.
«Если даже захочешь быть „петухом“, не факт, что у тебя получится»
Максим Силюк — один из первых «рельсовых партизан», еще 2020 года. Он отбывал наказание в два с половиной года в шкловской колонии № 17.
— Между собой «мужики» называют их «петухами». Кажется, это даже не грубо, а просто как определение, — рассказывает бывший политзаключенный. — Когда администрация их зовет, обычно говорят «обиженные». Чтобы их называли «опущенными», я не слышал — это скорее из советских понятий, когда «опускали» именно сексуально. Сейчас такого нет. По крайней мере, я о таких случаях не знаю. Но среди «низкого статуса» есть «рабочие» — те, которые, скажем прямо, выполняют функцию женщин. Таких людей очень немного — явление нераспространенное. У нас была история, уже когда я сидел, с парнем, который раньше был «рабочий», но в шкловской колонии этот факт отрицал. Потом поднялся его бывший однокамерник, который и рассказал всем. После этого парня наказали сильно, именно сексуально наказали.
В отряде Максима было четыре человека с «низким статусом», в других — примерно столько же. Он вспоминает историю парня, который из-за нищеты воровал у «обиженных» сигареты. Узнав об этом, другие заключенные привели его к администрации с требованием присвоить «низкий статус».
— Один парень, у которого с психическим здоровьем какие-то проблем были, посмотрел, как «петухи» живут, ему это понравилось, — вспоминает очередной случай Максим, — он свернул свою вату и пошел туда, в «петушиный» ходок. Пришел завхоз, погнал этого парня обратно, а он упирается, говорит: «Нет, я здесь буду». Они ругались долго, но парню так и не разрешили. Тогда смеялись, что даже если захочешь быть «петухом», то не факт, что у тебя получится.
Максим отмечает, что сейчас к людям с «низким статусом» другие узники насилия не применяют. Однако в колонии парню рассказывали, что до 2017-го таких людей часто избивали. «По понятиям» бить их можно исключительно ногами.
— Для меня они в первую очередь люди, да я и сам себя зэком не считал. Мы, конечно, не обнимались, не здоровались за руку, но, бывало, разговаривали. Агрессивного отношения к ним я не видел. Часто могли посмеяться, наши «петухи» все были с юмором. Некоторые с высшим образованием, могли даже иногда политику обсудить, — вспоминает собеседник. — Однажды был случай, что «мужик» подрался с «петухом» и «петух» его победил. Если бы это было давно, то, во-первых, «петуха» вполне могли убить, а «мужика» отсадили бы.
«В женских колониях нет такого понятия, как „низкий статус“»
Волонтерка Татьяна Островская провела в СИЗО на Володарского в Минске десять месяцев. По ее словам, среди женщин-заключенных нет «низкого социального статуса».
— Я до колонии не дошла, у меня только неполный год Володарки. Там мы мыли все по очереди, и унитазы тоже. Доставали из сигарет капсулы, растирали их, чтобы пол вкусно пах. Травли у нас тоже не было. Заезжали к нам разные. Если совсем страшные, со вшами, пьющая последние 50 лет, — то делом чести было ее, во-первых, отмыть, чтобы она не воняла, ведь нам с ней жить, как ни крути. А во-вторых, вместо какой-то «Примы» или «Астры» (не знаю, где они в ХХІ веке находили такую дрянь) я сама блоками им покупала сигареты с капсулами из отоварки, чтобы и этой гадостью в камере не воняло. Это было дешевле для нервов и здоровья.
В гомельской женской колонии отбывала свой срок журналистка Дарья Чульцова, которая подчеркивает, что там не было «опущенных», но упоминает другую проблему:
— Самое оскорбительное отношение к осужденным было в 9-м отряде, самом жестоком, в который распределяли тех, от кого нужно было чего-то добиться или наказать. Там осужденные по наводке оперов издевались над девушками, нередко над политзаключенными. Я сама не была свидетельницей, но говорили, что доходило даже до отлавливания в туалете с дальнейшим жестоким обращением. Но каст в женской колонии нет, скорее, группы по интересам, — улыбается Дарья. — У меня была экстремистская.
Заключенная журналистка Ольга Класковская также сидела в гомельской женской колонии. Она говорит, что, хотя там не было такого явления, как заключенные с «низким статусом», в отдельных случаях к некоторым категориям осужденных отношение могло быть худшим.
— Очень позорной считается статья за детоубийство, — говорит Ольга, — встречала женщин, сидевших за изготовление порнографии с собственными детьми. Казалось бы, в мужской колонии такие заключенные высоко голову не подняли бы, а у нас я не замечала, чтобы их кто-то дискриминировал. Некоторые бросали нехорошие взгляды, но в основном относились ровно. Люди в погонах к ним вообще даже с какой-то, как мне казалось, теплотой относились. Не знаю, с чем это связано. В общем, одна из детоубийц в гомельской колонии была назначена на должность бригадира на фабрике. Разве что пренебрежительное отношение было со стороны осужденных к женщинам, которые шли по статье 174 (Уклонение родителей от содержания детей. — Прим. ред.). Это статья об алиментах. Для меня было открытием, что таких женщин в колонии очень много. Их никто не избивал, конечно, но относились свысока, это бросалось в глаза. Другие заключенные обсуждали между собой с осуждением, мол, попропивали своих детей, алкашихи. Обычно осужденные по алиментам были очень бедны, никакой одежды не имели, посылок не получали — из-за этого к ним тоже относились как к неполноценным. Многие свысока на них смотрели, шутили, насмехались, сплетни о них распространяли, хотя и сами сидели за очень страшные преступления.
У них юридически такой статус, как «обязанное лицо», так как то, что они получают срок за решеткой, означает, что они не рассчитались с государством по долгам, по алиментам. Они работают на фабрике в колонии, и у них списывают бóльшую часть зарплаты. Администрация хочет, чтобы и остаток, который не списывается автоматически, они тоже отдавали, выплачивая долг за алименты. Часто эти женщины начинают сопротивляться, так как, конечно, хотят хоть какую-то копейку себе оставить. Чтобы хотя бы элементарно туалетную бумагу купить, пасту, зубную щетку. Тогда администрация (этим занимаются начальники отрядов) начинает создавать им бытовой прессинг: перебрасывают с одной шконки на другую, переводят между секциями. Такие нечеловеческие методы. Приходит начальник отряда за 5 минут до отбоя — не дай бог, если ты не в постели еще, это грубое нарушение — и говорит женщине, которая не отписала деньги: «Ты переезжаешь в другую секцию». И она должна схватить свой матрас, вещи забрать и успеть добежать в этом стрессовом состоянии за несколько минут. Если на следующий день она не отпишет деньги — ее будут перебрасывать снова, и снова, и снова. Вот такие пытки я очень часто наблюдала.
Читайте также
